Лягушки

— Вы собирались побывать в Журине? — спросил Белозёров.

— Да, — кивнул Ковригин, хотел было добавить: "Но при вас я об этом не говорил", однако сказал: — Я уже расписание автобусов посмотрел…

— Могу дать вам водителя и автомобиль, — сказал Белозёров. — Я в здешних палестинах заместитель градоначальника по автостоянкам и гаражам, особенно подземным…

И Белозёров одарил Ковригина визитной карточкой.

— Но если вы явитесь в Журино просто так, — сказал Белозёров, — вы сможете увидеть усадьбу и дворец лишь из-за забора. Забор, правда, красивый.

— То есть?

— А то и есть, — сказал Белозёров. — Журино — нынче частное владение. А владелец его — человек значительный и строгих правил. Попасть в усадьбу и уж тем более в помещения дворца можно только с его позволения. В особенности потому, что во многих залах и комнатах идут ремонты и перестройки ради романтических целей хозяина…

— Небось и подземные гаражи предусмотрены…

— Не без этого, — кивнул Белозёров.

— У меня журнальное удостоверение, — сказал Ковригин.

— Ему ваше удостоверение!.. — усмехнулся Белозёров. — Он им разве что… Впрочем, он эстет. Учился и в Сорбонне. Ну, ладно… Журналисты ему обрыдли. Обличают его в искажении исторической сущности здания. И, по его понятиям, вторгаются в интимную жизнь… Тут к нему как-нибудь по-человечески надо подъехать… Скажем, вот, мол, дед или отец были здесь в эвакуации, остались их записи и рассказы с интересными подробностями… Ведь могли быть у вас такой дед или отец?

Ковригин помрачнел.

— Подъезжать я ни к кому не намерен. Найду способы выполнить то, что мне надо. Не в первый раз…

— Вряд ли, — покачал головой Белозёров. — Вы не в Москве.

— И кто же этот влиятельный хозяин с романтическими целями?

— Среди прочего, по материнской линии он из рода Турищевых-Шереметевых. Якобы имеет доказательства. Полагаю, будет нынче в театре. Да! — будто бы только что вспомнилось Белозёрову. — Банкет и приём вип-гостей устраивают сегодня в Журине. Пофуршетят после спектакля в театре, а потом сливки отвезут в Журино. Там ночь с фейерверками.

— Отвезут в каретах или на танках? — спросил Ковригин. — Или на подводах?

— Шутить изволите, молодой человек! Хотя Острецову позволительны и кареты, и танки. Но я-то вспомнил о приеме из расположения к вам. Вы понравились моим барышням. Было бы неплохо, если бы вы подошли к ним в антракте… А вот в обоз к Журину пристроить я вас не смогу. Хоть вы из Москвы и с удостоверением…

— Естественно, я же зритель из "уголочка"…

— Можно сказать и так…

Куранты буфетных башен устроили перезвон. Пооткрывались черные, точно печные, дверцы, из них повыскакивали неведомые Ковригину зверушки (ящерки? или тритонлягуши? — мелькнула мысль), произвели ласковые теноровые звуки и скрылись в своих дуплах.

— Приглашают в зал? — спросил Ковригин.

— Нет. До звонков ещё пятнадцать минут, — сказал Белозёров и встал. — Спасибо за компанию. А у меня как раз на эти пятнадцать минут дело. Вы уж подойдите в антракте к моим барышням-сударыням. Одна из них — Вера, другая — Долли.

— Я помню, — кивнул Ковригин.

А сам думал: что это за зверушки такие вместо кукушек или, скажем, здешних певчих птиц проживают в башенных дуплах? Или в дуплах вообще? Обслуживали куранты явно не белки. А что делать на деревьях ящеркам или тритонлягушу? И тут до него дошло, откуда вдруг возникла в нём странная фамилия — Древеснова. Из словосочетания, из зоологического понятия — "древесная лягушка". В одной из южных стран — Пипа. А Древеснова, о коей он не знал и не ведал, — Полина Петровна. П. П. Фу ты! Опять! Кто о чём, а вшивый… Кроме глупости и игр воображения, свойственных ему, фантазёру с детсадовских лет, могло произойти сейчас столь неприятное ему упрощение классификатора: впихивание реальной, единственной женщины (если Древеснова, конечно, существует) с её единственной судьбой в клетки системы, на манер системы химических элементов. Да мало ли какие чудесные и чудные прозвища с фамилиями изобретали у нас на Руси, и на Руси Великой, и на Руси Малой, и на Руси Белой! Да что изобретали! Метким цветным словом высвечивали суть человека.

А он сразу — Пипа Древесная!

Да и вообще, какая смысловая связь между его нелепым намерением ("Только отвяжитесь!") ставить на Древеснову и существованием неведомой ему актёрки?

Таинственные подсказчики, что ли, завелись в его жизни?

Что же он тогда за человек, если будет слушать чьи-то подсказки?

"Всё, — решил Ковригин. — Напьюсь сегодня в "Лягушках", сыграю там в шахматы и, коли не попаду в трясину, закажу факел и призрак Марины Мнишек!"

И опять пожелал взглянуть на Хмелёву с Ярославцевой. А вдруг успели украсить стену и фотографией Древесновой П. П.?

Но приступил к исполнению предупредительный звонок.

Однако помешал Ковригину поглазеть на фотографии не звонок, а Николай Макарович Белозёров. Пятнадцатиминутное дело Белозёровым, видимо, не было завершено и пригнало его в буфет к Ковригину. Белозёров был взбудоражен, а дышал так, будто вознёсся не на второй этаж, а на сто седьмой. К удивлению Ковригина, приблизились к буфету и барышни-сударыни Мамина-Сибиряка, одна с собственными рыжими ресницами — Вера, вторая с клееными синими — Долли. Ковригин пригласил дам за столик, но Белозёров жестким жестом указал им место: постойте в отдалении. Дамы, похоже, не обиделись, а на Ковригина смотрели с полуоткрытыми ртами и азартом любопытства.

— В триста семнадцатом номере "Слоистого малахита", — сказал Белозёров, — никакой Василий Караваев не проживает.

— А кто же проживает? — спросил Ковригин.

— Александр Андреевич Ковригин, — строго сказал Белозёров.

— И что?

— Но вы же говорили, что… — начал Белозёров.

— Говорил, — сказал Ковригин. — И говорил правду. И я ни разу не называл себя Василием Караваевым. Я лишь согласился с тем, что Васенькой Караваевым я существую в представлениях одной моей знакомой. Для неё одинаково, что каравай, что коврига…

Белозёров сидел молча, соображал, шевелил губами. А Вера с Долли, похоже, читали смыслы и по шевелению его губ. И какие-то деловые соображения, пока противоречивые, чувствовал Ковригин, а с ними — и сюжеты возможных затей бродили в Белозёрове, будоражили его.

— Предположим, всё так, — сказал Белозёров. — Тогда получается странное совпадение.

— Какое совпадение? — спросил Ковригин. — И в чём его странность?

— Автор "Маринкиной башни", — сказал Белозёров, — Александр Андреевич Ковригин. Вот вам и совпадение. А странность в том, что автор приехать к нам практически не смог бы.

— Это почему же? — спросил Ковригин.

— А потому, что он покойник! — воскликнул Белозёров. Но тут же заговорил полушёпотом: — Царство ему небесное.

— Вот тебе раз, — растерялся Ковригин. — Неприятность-то какая!

— И если даже не отдал концы дома в койке, то пропал без вести или сгинул где-то в заграницах. По одной из версий, поехал на охоту в Ботсвану, а там его затоптали слоны. Или граждане ботсванские к общественному обеду пустили на отбивные в сухарях.

— Ужасы какие! — сказал Ковригин. — И откуда вы знаете об этом?