Лягушонок на асфальте (сборник)

глинисто-рыжий лед пруда в месте впадения ручья. Куда-то делись другие

цветовые ориентиры. Голуби дуреют от этой перекраски. Они не кружат над

свежей, слепящей, беспредельной белизной - плутают, носятся, мечутся, будто

промчался в небе ураган и расшвырял их, и они никак, не могут собраться в

стаи. Но понемногу налаживается привычный порядок. Стройность ему

возвращают голуби, уже зимовавшие не однажды. Сбиваясь в маленькие кучки,

они начинают размеренное вращение над угаданной, тысячу раз облетанной

площадью, ожидая, когда соберется вся их разбредшаяся стая. К вечеру редко в

какую голубятню соберется вся дичь. В некоторых голубятнях не

досчитываются и старичков.

Нежеланный день. Лень хаоса, обожженных резким светом глаз, отчаянной

беготни, невероятных потерь.

А для кого и день азартной ловли и богатой поживы!

Приближение первоснежья тревожило меня не только тем, что я могу

лишиться Цыганёнка, а также и тем, что после него навряд ли дождусь

Страшного и Цыганку.

Как я был счастлив, когда холодным утром с иссиня-свинцовыми тучами

услышал крик Саши:

– Цыганка, Цыганка идет по крыше!

Я схватил Цыганёнка и побежал за Сашей. Голубка, отдыхая, сидела на

бараке директора школы Ивана Тарасовича. Я выбросил Цыганёнка, и она

тотчас взлетела. От радости было попыталась бить крыльями и кораблить, да

чуть не врезалась в землю. Там, где она жила, у нее оборвали крылья. Они еще

не отросли как следует, а она подалась восвояси и вот уже летит около

Цыганёнка. И прекрасно, что она прилетела накануне первого снега. Значит,

есть надежда, что если Страшной в зимнюю пору будет стрелять над участком в

своем поисковом полете, то он увидит Цыганку с Цыганёнком и сядет за ними,

хотя и не узнает ни нашего барака, ни моей будки.

Ночью, как и предполагала бабушка - у нее кололо под крыльцами, - выпал

снег. Я очумел от того нежного преображения, которое совершилось во всем.

Замок на будке напоминал полярную сову, трансформатор, взгроможденный на

помост высоковольтного столба, походил на хлопковый тюк. Что-то гусиное

было в паровом подъёмном кране, который стоял на железнодорожном пути

близ вагонного цеха. В дырке над порогом появился Цыганёнок и мигом

отпрянул назад. Немного погодя он повысовывался из лаза, опять выскочил на

порог и, поозиравшись, спрыгнул на белое. Оттого ли, что он провалился в снег,

оттого ли, что не знал, что это такое, а может, ему показалось, что лапки его

обстрекало, Цыганёнок взвился и с лёта нырнул в лаз.

Я наспех оделся, подмел веником землю перед будкой и выпустил Цыганку с

Цыганёнком. Они долго таращились по сторонам и в небо, где уже происходила

голубиная суматоха. Дичь Мирхайдара переполошилась сильней, чем Петькина

и Жоржа-Итальянца.

Мирхайдару нравилось жевать воск. Он жевал его беспрестанно, стараясь,

чтобы получалось с прищёлком. В прищёлках, по словам Мирхайдара, была

самая что ни на есть сладость. Учителя мирились с его дурной привычкой, но

все-таки выставляли с уроков из-за этих прищёлков. Желваки на скулах

Мирхайдар нажевал себе чуть ли не с кулак величиной.

Растерянное лицо Мирхайдара с огромными двигающимися желваками

вдруг представилось мне, когда я услышал, что пуще всех переполошились

именно его голуби. Я не хотел ему урона и даже взволновался, как бы он не

потерял сегодня нашего хохлатого Цыганёнка.

Мой Цыганёнок, набив зоб пшеницей, взмыл вверх, а Цыганка лишь

дотянула до крыши. Там она и сидела, обираясь и наблюдая за небесной

неразберихой, покамест он не вернулся. Он тоже принялся охорашиваться и

весело глазел в лучистый воздух.

Я не понял, почему они вдруг вытянулись. Было впечатление, что они

заметили неподалеку ястреба, хотя никакой хищной птицы в это время в городе

быть не могло. И сорвались они с крыши так резко и сильно, как в опасности.

Через какую-то секунду, к моему недоумению, Цыганёнок начал звенеть

крыльями, а Цыганка, летевшая вровень с ним, принялась кораблить своими

тупыми крыльями. Секундой позже мне всё стало ясно: от заводской стены

тянул Страшной. Он косокрылил - правое крыло у него было короче левого.

Узнав Цыганку и Цыганёнка, он перекувырнулся, сел на хвост и угодил на

телеграфные провода, тянувшиеся вдоль дороги.

Я бросился огибать будки, сараи, балаганы. Поднять! Спасти! И когда

обежал их, то увидел, что Страшной тянет к моей будке над пышной порошей и

от взмахов его крыльев взвихриваются снежинки.

Чтобы избавить Страшного от косокрылия, я оборвал ему левое крыло.

Отрастание перьев ослабляло холодоустойчивость Страшного и Цыганки. В

морозы я заносил их домой. А Цыганенок не мёрз в самую огненную стужу. Я

оставил его в клетке; он решался летать даже в остекленевшем от мороза небе.

Однажды я запозднился в школе. За моё отсутствие к будочной двери надуло

сугроб, и он успел затвердеть, как фаянс. Цыганёнка в клетке не было. Вполне

возможно, что дырку замуровало перед наступлением вечера, поэтому он не мог

попасть к себе в гнездо. Поиски не принесли утешения. На рассвете я встал и

обнаружил Цыганёнка в тупичке между нашей будкой и соседским балаганом.

Он спал на черенке совковой лопаты. И до этого происшествия я знал о

холодоустойчивости голубей и лишь теперь догадался, что зиму они коротают

почти с пингвиньей выдержкой и бодростью.

Голубятничать, как раньше, до бабушкиной сделки с барышником, у меня не

было желания. И не потому, что я не хотел школьных неприятностей и боялся,

что участь Страшного и Цыганки с Цыганёнком повторится. Просто мне