Люби меня

Стараюсь, конечно, держать марку, но, блядь… Мгновение спустя ловлю себя на том, что сижу и тупо, как баран, улыбаюсь.

Вот так просто… Раз, и в мыслях только она осталась. Даже не пытаюсь что-то делать, куда-то ехать, придумывать, чем заняться. Торчу на парковке и жду Соню.

Говорил ей и себе, что я не Чара. Мол, бегать не буду. Пора признать, что готов таскаться за Богдановой, куда бы она ни пошла. Если бы она, к примеру, разрешала мне приходить к ней на работу, я бы в этом чертовом магазине сидел весь день.

Да, дело не только в похоти, как я изначально полагал.

Хоть она и распирает мой организм сутками. Даже несмотря на то, что я получил возможность трогать Соню и разряжаться прямо на нее, остаток времени, что мы не видимся, я нахожусь в ноющем полувозбужденном состоянии. Дрочить бесполезно. Это лишь обостряет жажду. Чем чаще я кончаю, тем больше меня тянет ебаться.

Едва увидел Соню голой, понял, что ни одну другую больше не захочу. Это очень хреново? Понять не могу.

Кажется, будто что-то совершенно новое попробовал. И сразу впал в зависимость.

А ведь я ее еще даже не трахал. По-настоящему не был в ней.

Хочу ускориться, чтобы получить полное обладание. И вместе с тем не хочу. Пока хватает того, что есть. В предвкушении есть свои плюсы. Мы растягиваем удовольствие. Хоть порой оно и выдается мучительным.

После того первого лютого безумия у бассейна, мне не только выбросить шезлонг пришлось, но и заказать реконструкцию газона, на котором тот стоял. Ибо трава вперемешку с землей выглядела так, будто там кто-то вскапывал лопатой.

Ну вот опять, блядь… Вспоминаю, и мышцы разбивает тремор.

Как же сильно я хочу Соню! Это желание, абсолютно точно, с каждым днем возрастает. А учитывая, что я высиживал его в своих яйцах год, оттягиваемый, но неизбежно грядущий взрыв принимает катастрофический размах.

Иногда мне страшно за себя, иногда за Соню… Просто, помимо похоти и той дикой эмоциональной зависимости, у меня появились еще более странные чувства к ней. В один из дней, когда мать стала доебывать меня по телефону, что Мирослава донесла ей, мол, я плохо ем и как же, блядь, важно полноценно питаться, отключившись от ее бла-бла-бла, поймал себя на мысли, что мою Богданову никто подобной душной опекой не кошмарит. Сначала позавидовал ей. А потом меня вдруг как шандарахнуло по башке, что заботиться о ней теперь должен я. Шандарахнуло и контузило, превратив непонятно в кого.

Я, конечно, не хотел обращаться в свою мать. Блядь, это было бы концом всех моих стремлений. Но, тем не менее, я неосознанно, как себя ни тормозил, стал донимать Соню подобной херотой.

– Сколько раз за день ты ела?

– Почему без кофты, когда на улице похолодало?

– Давай, как-то меньше работай… Почему не можешь? Я буду помогать.

Озвучивая все это, мне самому стремно было так, что по спине озноб летел. Но не беспокоиться о ней я не мог.

Встречая с работы, первым делом всегда кормил. Даже если Соня упиралась, рассказывая, что не голодна. Я, блин, как какой-то домашний тиран, упорно тащил ее за стол и заставлял съесть хоть что-то.

Вот и сегодня, едва Соня занимает пассажирское кресло, оповещаю Мирославу, чтобы сервировала стол, и стартую домой. Нет, первым делом, безусловно, стартует сердце. Его я поймать не пытаюсь. Свыкаюсь с этими реакциями. Вроде как жить на повышенных очень даже можно. Наверное, есть правда в том, что нам когда-то втирали на парах по психологии: организм способен привыкнуть к любому стрессу, в какой-то момент он просто начинает воспринимать его как часть нормы и прекращает жрать свои нервные клетки.

По большей части парить на адреналине – чистый кайф.

– Мне нужно как-то тебя с Лизой состыковать, – замечает Соня, разгребая вилкой завал, который я, перестаравшись, в ее тарелке сотворил. – Она, конечно, в шоке о того, что мы вместе. Переживает за меня. Ну и боится, что ты к ней как-то плохо отнесешься. Она вообще сильно мнительная.

Вытянув губы, хмуро сдвигаю брови.

– Почему я должен к ней плохо относиться? – решаю спросить напрямую.

Мы вроде как выяснили, что молча выносить себе мозг не имеет смысла. Если что-то вызывает недопонимание, лучше это обсудить.

– Из-за того, как они с Чарушиным расстались, – проговаривает Соня тихо. – Наверное, думает, что он вас как-то против нее настроил. Не знаю точно, что у нее в голове. Мы о нем не говорим, с тех пор как… – резко обрывает конец предложения. Когда смотрю на нее, мотает головой, как бы давая знак, что это со мной обсуждать не может. – В общем, я хотела тебя попросить, чтобы ты к ней хорошо отнесся. Пожалуйста, ради меня.

Я зависаю. Не потому что как-то хреново к Лизе настроен. Поражает то, как Соня формулирует.

«Ради меня…»

Значит, она понимает, что я уже на все ради нее готов? Нормально ли это? Что это вообще?

Не те ли манипуляции, которых я так сторонюсь?

Вроде откровенная просьба.

Не подкат издалека. Не требование. Не шантаж. И не торги «дай-на-дай».

– Никого Чара против нее не настраивал. У него давно порядок. Даже не вспоминает о ней. Ну и, в любом случае, я предпочитаю сам судить людей, – слегка ухмыляюсь. – Пусть предвзято. Но по своим ощущениям. Со своей колокольни. Твоя сестра негатива не вызывает.

– Отлично, – вздыхает с явным облегчением. И прежде чем вернуться к еде, добавляет: – Я тогда начну ее потихоньку готовить, чтобы организовать вам встречу.

Пожимаю плечами, хотя она этого уже не видит.

– В субботу будет игра, можете вместе прийти. Поедем после в ресторан на набережной. Пообщаемся, – кажется, что-то такое я должен предложить.

В конце концов, Соня столько раз с моими предками тусила. Ради меня. А они ведь реально волкодавы. Зафрендить ее тихую старшую сестру – вообще фигня.

– Эм-м… В субботу у меня день рождения.

– Точно, – машинально отзываюсь я. – Восемнадцатое августа...

И похер, что я не собирался выдавать, насколько повернут на ней. Соня оставляет без комментариев мою осведомленность. Я усиленно клею невозмутимость, даже когда рожу заливает жаром.

– Днем мы с Лизой собирались отметить, а вечером – с моими друзьями. Но, если ты хочешь, чтобы я пришла на игру, я могу немного сдвинуть.

– Погоди, – растерянно выдыхаю я. – А где в этих планах я?