Люби меня
Шрифт:
Еще и Чара… Гондон же! Удружил, блядь. Сам за этой своей Дикаркой таскается, как свихнувшийся, и мне буквально подсунул под хуй вторую.
«Как за своей…»
Клянусь, что уже собираюсь отвести от Богдановой взгляд и переключиться. Только в этот момент к ней сразу два кента подваливают.
Подрываюсь с дивана, не успевая думать. Пересекая помещение, такую агрессию невольно на лицо выливаю, что не только этих долбоящеров одним своим видом пугаю, но и саму Богданову. Пошатнувшись, будто мы
Я машинально оцениваю пространство. Все нормально: не очень близко подошел.
Но она продолжает вести себя неадекватно.
Не знаю, чему их учат в этих общинах, но то, как Богданова на меня в этот момент таращится, в нормальном обществе, вроде как, является неприемлемым. Умышленно избегаю ее взгляда.
Только недолго.
В какой-то миг контакт случается без моего на то влияния. Я, блядь, просто втягиваю кислород и опускаю веки. Смеряю эту лилипутку презрением, а у самого… Сердце как-то странно дергается и ни с того ни с сего вдруг начинает тарабанить, как поезд в глубине длинного темного туннеля.
Оглушает. Рвет жилы и вены. Отбивает мышцы. Деформирует размякшую клетку грудачины.
Ничего подобного никогда, ни при каких обстоятельствах я не ощущал. А потому просто не понимал, как эти чувства классифицировать. Я еще не пил, а глядя Богдановой в глаза, вдруг показалось, что отравился чем-то смертельным.
«Как за своей…»
Незаметно совершаю вдох и с привычной иронией глушу всю эту хрень.
– Спокойно, Богданова. Это не пришествие Христа. Я тут, потому что Чара просил за тобой приглядеть. Можешь танцевать дальше.
Она отмирает. По крайней мере, начинает дышать.
– Вообще-то меня зовут Соня.
В этот момент она заражает меня еще и своим голосом. Не могу осмыслить, что не так, но ее интонации отзываются внутри меня, словно какая-то ультразвуковая хрень. И сердце снова заводится.
– Угу.
– А тебя как зовут?
Я лишь прищуриваюсь. Не собираюсь ей говорить, потому что это не ебаное свидание вслепую. Мне на хрен не нужно с ней знакомиться.
Похуй на ее имя… Конечно же, похуй.
Только вместе с этими убеждениями, моя засвистевшая резко кукушка вдруг начинает раскручивать мысль, что ее, казалось бы, обыкновенное имя является каким-то неоднозначным.
Особенным. Чувственным. Пошлым.
Я бы, конечно, с превеликим удовольствием трахнул эту Соню. Трахнул во все ее сладкие щели. А в том, что они исключительно сладкие, сука, сомнения не возникает.
Но, блядь… Я же не дебил. Знаю, что она вот так сходу не даст.
Ну, то есть… Не даст в принципе.
Такие целками замуж идут, чтобы потом несчастному, который ебанется ее окольцевать, изредка, сугубо под покровом ночи позволять разок-второй, за великую благодарность вмочить свой грешный хуй в ее священный грааль.
Так какого черта она здесь делает?
– Почему ты молчишь? Я спросила, как тебя зовут?
Да потому что мне похрен на то, что ты спрашиваешь. Потому что мне похрен, как ты на меня смотришь. И, безусловно, похрен, что ты обо мне думаешь.
Просто…
Говорят, у мужчин таким образом работает психика, что они у каждой женщины высматривают признаки интереса, получив которые, решают: делать ли шаг на сближение.
У Богдановой я не то чтобы вижу какие-то признаки… Я вижу с ее стороны так много всего, что мне тупо стремно становится. А больше всего от того, как на этот фейерверк отзывается мое собственное гребаное нутро.
«Как за своей…»
Радары сбивает неожиданно.
Она шагает ко мне, очевидно, посчитав, будто я из-за музыки ее не слышу. Я совершаю судорожный вдох. И все, блядь… Внутри меня заваривается какой-то ебанутый коктейль.
Я даже не пытаюсь тормознуть процесс.
А она… Эта идеальная порнушная Соня ко всему прочему вдруг прикладывается ладонями к моей груди, чтобы приподняться и дотянуться губами до уха.
– Если ты правда от Чарушина, отвези меня, пожалуйста, домой.
Меня с искрами шарахает током. От макушки и до самых, мать вашу, ног гудящей вибрацией какая-то аномалия проносится.
Домой? Пути открыты?
Не ощущаю препятствий. Берегов не вижу.
Рассудок подыхает. Земля ему пухом, блядь.
Из-за моей потерянности Соня замечает меня первой. Но своим вниманием, очевидно, достаточно быстро выдергивает меня из воспоминаний. И едва я смотрю на нее, меня накрывает с утроенной силой. Грудь буквально разрывает на куски от гребаных чувств. И единственное, что я могу сделать, чтобы сдержать стон и те странные слова, которые рвутся за ним, прижаться к Сониному рту, как источнику своего спасения.
Но целую ее, как безумец, без каких-либо шансов на исцеление. Иначе свои чувства выразить неспособен.
А их ведь так много.
Их, мать вашу, так много, что в одиночку их носить я уже не могу.
33
Я хочу быть с тобой всегда.
– Лена, Катя, Алла, Вера, Инга, Антон, Костя, Олег, Лёня, Серега… А это Саша, – представляет Соня меня своим, как я понимаю, сокурсникам. Я даже не пытаюсь сосредоточиться на их лицах. Смотрю только на нее. Она тоже задерживает на мне взгляд. Понять не могу: то ли колеблется, то ли просто смущается. Выразительно вдыхает и все же, сверкая радостно глазами, выдает: – Мой парень.