Люби меня

Озвучив это, смеется. И какую-то заразительную уверенность ловит. Я ее подхватываю, как вирус. Пока Соня куражится, кивая в такт звучащей в зале сопливой песне, абсолютно неосознанно расплываюсь в улыбке.

– Мой, – дожимает она, пользуясь тем, что в треке аккурат то же слово на повторе заряжают. – Мой.

Ее губы все еще выглядят припухшими. После того как я целовал ее, не прошло и пяти минут. Но я снова хочу это сделать. Поднимаю руку, которая лежала у Сони на плечах, выше. Сгибая в локте, подгребаю к себе. Наклоняюсь и просто прижимаюсь к ее рту. Вроде все взрослые люди, реагируют адекватно. По крайней мере, обходится без улюлюканья, которое стопудово выдал бы тролль Тоха.

Хотя, должен признать, мне все ярче похрен, даже если я теперь реально выгляжу как втрескавшийся по уши. Я здесь не для того, чтобы производить на кого-то впечатление. Да и вроде как закопал репутацию хладнокровного ублюдка, еще когда потащился за своей мечтой в деревню. Так что поздно, Жора, пить Боржоми.

Нравится, как Соня тянется ко мне, как кладет на мою щеку ладонь, как охотно задерживает наш контакт.

Даже если бы она не говорила, что любит меня, сейчас я бы это точно понял. И от этого четкого осознания так горячо в груди становится, что без чувственной дрожи выдержать невозможно.

Я ведь все еще на повышенных. Воспоминания всколыхнули адское пламя желаний, которые я себе на протяжении года запрещал. Теперь я могу позволить себе все. Абсолютно все. Но суть, как оказалось, не в том, чтоб нагло жрать кайф, а в том, чтобы растягивать удовольствие. Наслаждаться каждой секундой.

В моей груди вместо сердца – барабанная установка. И выдает она такой концерт, что Линки[1] бы позавидовали. Весь костно-мышечный корсет гудит и трещит. Но меня это давно перестало пугать. Я даже допускаю мысль, что был ослом, отпустив Соню год назад.

– Если ты правда от Чарушина, отвези меня, пожалуйста, домой.

Богданова опускается с носочков на полную стопу, и я вдруг понимаю, что она на самом деле не прикасалась ко мне. Ее ладони зависли в воздухе напротив моей груди, очевидно, в расчете удержаться только, если она утратит равновесие. Но целенаправленно Соня меня не трогала. Разрядами тока меня пробило на расстоянии.

Допираю это и охреневаю еще больше.

С ней что-то нечисто. С ней что-то не то. С ней что-то неправильно.

И она, мать вашу, избегает физического контакта. Ну да, Священный Грааль. Как я мог забыть? Идиот.

– Поехали, – грубо бросаю ей и направляюсь на выход, заставляя в одиночку прокладывать путь через толпу.

Я бы мог взять ее за руку. Понимаю, что мог бы. Однако обмусоливать, по каким причинам с моей стороны это допустимо, нет смысла. С ее ведь – запрещено. А я привык брать то, что мне сами дают. При условии, что возникает ответное желание. Но никак не утруждаться, прикладывая слишком явные усилия.

Я бы мог отказаться ее везти. Да, скорее всего, так и было бы, не повесь Чара мне ее на шею. А так закину святую непорочность домой и, вроде как, свободен.

Быстрее бы избавиться от нее. Угу, быстрее бы… Задерживаю взгляд на ее шее, когда она тормозит перед пассажирской дверью моей тачки. Темно, а я отчетливо вижу, как бьется пульс.

И снова приходится вспоминать, что пил, пока торчал у Фили. Да реально ничего! Даже от безалкоголки отказался. Какого хера со мной тогда происходит?

– Собираешься садиться? Или для тебя, как для принцессы, дверь открыть? – выливаю все свое раздражение на Богданову.

– Нет… – выталкивает она. Краснеет красиво, блядь. И вдруг, резко поворачивая ко мне голову, пронизывает таким заряженным взглядом, что меня, мать вашу, передергивает по максималке. – Я немного растерялась, потому что это мой первый раз.

– Какой еще первый раз? – хриплю я.

Думаю явно не о том, о чем она пытается сказать.

Кровь так резко уходит в пах, что меня шатает. Я тупо вынужден отвернуться, хоть и делаю это так, будто Богданова меня подзаебла своими приколами. В голове нарастает гул. В груди сердце устраивает бухой махач. А пьяное оно от эмоций, которым я не могу найти определения.

Чувствую себя то ли высадившимся на чужой, физически неподходящей ему планете космонавтом… То ли маньяком в период буйства… То ли каким-то, Господи Боже мой, свихнувшимся дедом в доме престарелых, у которого, блядь, барахлит каждый, сука, орган, но член приказывает жить…

Я потерян. И я, блядь, летаю.

Короче, я трою.

– Первый раз буду садиться в машину с парнем, – поясняет Соня, когда предел моего самокопания достигает фундамента.

Смотрю на нее только потому, что вроде как ситуация обязывает. И молчу. Всеми силами демонстрирую, как мне похер на то, что она говорит. И вообще на то, что с ней происходит.

Первый раз, блядь…

Не этот первый раз я хотел бы у нее забрать.

Садимся с друзьями Сони за стол. Они, как это обычно происходит в разогретой компании, сходу запрягают какой-то разговор. Я не вклиниваюсь. В принципе не болтлив по жизни, а если люди мне чужие – тем более. Откидываясь на диван, широко развожу ноги и пристраиваю на бедра сцепленные в свободный замок руки. Одно колено якобы в такт музыки подпрыгивает, на самом деле мне наперед дискомфортно, потому как подсознательно я жду от Сони что-то вроде того, что проворачивает в подобных ситуациях моя мать – настоятельной просьбы общаться с ее, блядь, гостями. Когда же этого в течение целого получаса не происходит, я, должен признать, выпадаю в осадок.

Соня спокойно поддерживает беседу сама. Мне же достаются ее лучезарные улыбки, кокетливые взгляды и даже парочка сексуальных подмигиваний. Знала бы она, как я киплю от всего этого, да еще и на фоне той невыразимой душевной признательности за отсутствие долбаного давления, которое я так ненавижу.

– Я вспомнила тебя, – выдает Богданова уже по дороге домой, и таким счастливым голосом, будто какое-то чудо, мать вашу, случилось.

Вспомнила? Это значит, что до сегодняшнего дня не особо замечала.