Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг

– Голенькая бутылочка, она дороже! – поясняла баба Катя Илюше, пока он вливал Анечке в голодный рот неразогретый борщ.

Как-то Анечкиному папе соседи нажаловались, что баба Катя была замечена с его маленькой дочерью на солнцепеке в очереди за шерстяным ковром. Илюша в это время был на секции по легкой атлетике и не мог подменить коммерсантку. Вечером у Анечки поднялась температура и началась рвота.

– Я же говорила, к эндокринологу нужно, – отпиралась баба Катя, когда родители прижали ее к стенке.

На следующий день по рекомендации соседей мама привела Анечку в квартиру к Софье Михайловне Гринвич на частный прием.

– Я понимаю, что вы не детский эндокринолог, – оправдывалась мама-инженер, – но запись к городскому специалисту только на два месяца вперед.

Софья Михайловна осмотрела девочку и заключила:

– Гоните эту тварь Катю поганой метлой. У вас абсолютно здоровый, но системно недоедающий ребенок!

Так Илюшина подработка закончилась, но начался личный бизнес. За время общения с бабой Катей он узнал про все «бутылочные» места и теперь стал независимым коммерсантом. За полгода Илюша скопил четыре пятьдесят и вывалил гору мелочи на стол опрятной бабули из комиссионки.

– З-заверните В-врубеля, – попросил он, чувствуя, как по телу разливается томное удовлетворение.

– Вы что, на паперти стояли? – подняла очки бабуля.

– А что, на п-паперти столько д-дают? – навострил уши Илюша.

– Это образное выражение, молодой человек, я и понятия не имею, сколько дают на паперти, – бабуля включила училку.

– Ж-жаль, – вздохнул Илья.

– Как вам не стыдно, вы же комсомолец! – вскипела она.

– Д-давайте уже «Л-лебедя», – он нетерпеливо теребил пуговицу на рубашке, – у нас л-любые деньги в п-почете.

Вечером Илюша просверлил дырку над своей кроватью, вдолбил дюбель, ввинтил шуруп и торжественно повесил картину. Вернувшийся с футбола Родион надул щеку и скривил рожу.

– Как сие понимать?

– Это Т-тамарка, моя ж-жена, – спокойно сказал Илюша, – отныне и н-навсегда она будет со м-мной. Д-другие женщины в этой жизни уже н-не имеют зн-начения.

– Ээээ, ты не обязан жениться на каждой, кто умер от передозы, – опешил Родик. – Не думаю, что она оценила твой подвиг.

– Мне все р-равно, о чем ты не д-думаешь, – отрезал Илюша, и больше разговор о Тамарке не поднимался никогда.

Она поселилась в комнате, восхищая маму с папой (какой тонкий вкус у Илюшеньки!), и героиновый взгляд упирался в не менее обдолбанные рожи Стива Тайлера и Джо Перри из «Аэросмита», которые в ответ тырились на нее с противоположной стены – над кроватью Родика висел их постер. На этот плакат, кстати, Родион выпросил деньги у папы и купил его за трояк вместе с пачкой жвачек «Ригли Сперминт».

Спустя месяц старший брат предложил младшему «сходить к девочкам» в общагу железнодорожного института. Мол, принимают без подарков, да еще и борщом могут накормить. Илюша согласился. Жениться в его понимании не значило хранить верность. Они шли по улице мимо бесконечно длинной стройки, на которую с утра привозили работать зэков из областной колонии. Родька, как всегда, умничал, философствовал, обкатывая свой ораторский талант на Илюшиных безропотных ушах.

– Понимаешь, любая вещь имеет ровно такой смысл, какой ты сам в нее вложил, – он шагал, размахивая руками, как экскаватор ковшом, – вот почему в твоей жизни все так сложно?

Илюша молчал.

– Потому что, – продолжал брат, – ты нагружаешь объекты и события несуществующим значением. И начинаешь по этому поводу переживать. В процесс переживания ввергаются все органы и системы твоего организма. Они начинают реагировать на то, чего нет. Ты разрушаешься, болеешь, а объект, над которым ты эмоционируешь, этого абсолютно не заслуживает. Ему плевать на тебя и твои мысли. У него свое предназначение, и твои чувства его вообще не касаются. Так ради чего портить жизнь?

– Т-только попробуй п-привести в пример Т-тамарку, – рявкнул Илюша.

– Хорошо, вот тебе другой пример. Видишь, идет беременная кошка?

– В-вижу.

– Что думаю я: идет кошка, она беременна. Что думаешь ты: бедненькая кошечка, она, наверное, голодная, ее тошнит, ей страшно, она ищет место, где родить, на нее могут напасть собаки, ее могут пнуть по животу. Так?

– Т-так.

– И небось даже ночью будешь думать об этом: как там беременная кошечка, не сбила ли ее машина. Так?

– Т-так.

– А на хрена? Этой кошке начхать на тебя, она решает свои проблемы, у нее свой путь. И ей также будет фиолетово, когда ты от своих мыслей раскиснешь, заболеешь и станешь весь такой умирать.

– З-задолбал ты своими н-нравоучениями, – сплюнул Илюша.

– Или вот: на стройке стоит зэк, – не слышал его Родион.

– Ну, с-стоит з-зэк, – эхом отозвался Илюша. – И че?

Они остановились возле груды кирпичей и арматуры, огражденной от улицы колючей проволокой. Изможденный зэк с проваленным носом, в камуфляжных штанах и потной майке-алкашке, стоял за проволокой и пялился на них пустыми глазами. Он прикурил свежую сигарету, затушил спичку и бросил ее на камни, раздавив грязным ботинком.

– Ч-что не так с з-зэком? – спросил Илюша.

– Зэк курит, – констатировал Родион.

– Н-неожиданный пов-ворот, – съязвил Илья.

Заключенного в этот момент окликнул какой-то мужик, видимо, начальник, и тот, матюгнувшись, затянулся напоследок так, что его живот прилип к спине. Затем с досадой метнул длинный окурок через проволоку к ногам двух братьев.

– Что думаю я, – вышел из оцепенения Родька. – Я думаю: хороший бычок. Как раз нет денег на курево. Что думаешь ты: блииин, какой жирный бычок, но у зэка, поди, скарлатина, туберкулез, сальмонелла… И в итоге?

– Ч-что в ит-тоге? – разозлился младший брат.

– В итоге я докурю его, и мне ничего не будет. А если ты вдруг его докуришь – ты умрешь.

Илья психанул, выпустил пар из носа, как разъяренный бык, топнул кедом-копытом по асфальту, и в бешенстве схватив с земли бычок, засунул себе в рот.

– Ут-ткнулся? – спросил он после того, как клуб серого дыма повис в прогретом майском воздухе.

– Вот щаз ты мужик! – похвалил Родька. – Вот так и надо себя тренировать. Дай затяжечку.

– От-твали, – фыркнул Илья, – это мой т-трофей.

В общаге братьям ничего не обломилось. Девчонки готовились к сессии и идею разврата с малолетками восприняли равнодушно. Илюша с Родионом помотались по комнатам, доели остатки вермишелевого супа и были посланы подальше. Вернулись домой несолоно хлебавши. Царевна-Лебедь посмотрела на своего названого мужа с презрением и, как ему показалось, разочарованно вздохнула.

Через пару недель на внутренней стороне щеки у Илюши появился небольшой плотный бугорок. Он постоянно трогал его языком и полоскал рот разведенной настойкой календулы. Но шишка росла, и вскоре Илюшино лицо неприятно округлилось: лимфоузлы за ухом и под нижней челюстью распухли и сильно болели, температура не сбивалась аспирином. Илья уже не мог изображать благополучие и пожаловался маме. Софья Михайловна отвела его сначала к стоматологу, а потом к ухо-горло-носу. Лор покачал головой, отозвал ее в сторонку и, не разжимая зубов, произнес: