Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг

Родька оказался идеальным пациентом. Он заживал, регенерировал и очищался от токсинов, как инопланетный червь в американских фильмах. Только почки выматывали его ноющей болью, но Иван Давыдович уверял, мол, починим, сынок, с таким мощным иммунитетом не пропадешь, еще и донором органа станешь, осчастливишь кого-то из слабых мира сего.

– Когда будешь возглавлять свое отделение в Москве, – гладил его по волосам Иван Давыдович, – забери к себе Пашку, тут ему не дадут развиваться, а он – бог в медицине.

– Я и вас заберу, – отвечал Родька.

– Я не доживу, сынок, – улыбался врач, – мне уже шестьдесят, а ты оперишься лет через двадцать. Просто помяни старого еврейского гематолога хорошим ихним «Хеннесси». К тому времени его уже завезут в Россию, вот увидишь.

Родион смотрел на мудрый лоб с узором продольных морщин, щеки с поперечными черточками, разрисованными будто пальцами индейского вождя, и не верил, что настоящее может сдвинуться с места. Двадцать лет для него, двадцатилетнего, казались равными четырем световым годам до ближайшей звезды. Это было непостижимо далеко, неосязаемо, фантастично, потусторонне, как изящное слово «Хеннесси» в реалиях вологодской больницы. Иван Давыдович же, умиляющийся молодостью и здоровьем пациента, ощущал эти двадцать будущих лет кончиками пальцев: еще десять морщин, еще сотня операций, еще трое внуков, постаревшие, замотанные дети, пенсия, забвение, смерть. Но при взгляде на Родиона ему почему-то становилось легче: словно Господь отчерпнул из его угасающей амфоры немного жизненного эля и плеснул в этого развитого наглого паренька. Остаться в Родике навеки было приятно, волнительно, интригующе. Столько еще открытий, столько женщин, столько споров, столько вина…

– Выздоравливай, сынок, тебе еще долго топтать эту планету. – Он встал со стула, поправляя халат, и остановился у двери палаты. – И… будь милосердным к брату. Чудится мне, он сделал это от любви.

Часть 3

Глава 19. Фосфор

Беременность Златка почувствовала на следующий день после предательства Жгутика. Просто поняла – внутри что-то есть. Еще она поняла, что будет забита камнями до смерти, изгнана из института, общежития, осмеяна и освистана, как ее бабка и мать. Поэтому, когда на факультет пришел лысый плотный мужичишка – главный инженер завода «ХимФосфор имени Н. К. Крупской» – и предложил студентам проходить у него практику, она сразу согласилась. После учебы, к четырем часам дня Златка стала ездить с двумя пересадками за город, где и находилась махина, производящая удобрения и стиральный порошок. Ее взяли стажером в лабораторию – работать с объектом мечты – желтым фосфором. Вместе с другими женщинами в белых халатах она контролировала примеси – селен, мышьяк, сурьму, никель, ртуть, свинец и прочие элементы. Для этого фосфор нужно было растворить, не позволив примесям улетучиться, и измерить содержание всех компонентов. Златка очень любила этот процесс: под слоем воды в огромном контейнере глыбы желтого фосфора дробили на небольшие кусочки и переносили их в колбы с широким днищем и узким горлом, наполненные азотной кислотой. Немного подогревали на спиртовке и, когда начиналась реакция, немедленно опускали колбу в корыто с холодной водой, интенсивно помешивая. На руках у Златки были две пары перчаток – резиновые, чтобы не попала кислота, и поверх – войлочные, спасающие от высоких температур. Если адская смесь загоралась, ее срочно выливали в ванну с раствором медного купороса для купирования огня. Реакция Златку завораживала: из колб, как от взлетающей ракеты на Байконуре, валил плотный рыжий дым – окислы азота и брома. Через лисьи хвосты – так их называли на производстве – порой изрыгались и сами фрагменты желтого фосфора, которые прожигали перчатки и, если сдуру неплотно закрепить пластиковый шлем, нежные подбородки лаборанток. Через месяц Златкины кисти покрылись язвочками микроожогов на разных стадиях заживления, которых она не стыдилась. Ей казалось, что фосфор, точно джинн в бутылке, хоть временами и показывал характер, но все же был ей подвластен и однозначно управляем. С первого же дня на заводе ее отправили к стоматологу в ведомственную больницу и завели «зубную карту».

– Зачем, – удивлялась Златка, – у меня же нет проблем!

– Испарения фосфора, если не соблюдать технику безопасности, вызывают некроз нижней челюсти, – объяснила докторица, – поэтому если почувствуешь зубную боль или излишек слюны во рту, сразу ко мне! И никакого лихачества в лаборатории. Я буду наблюдать и заботиться о вас.

Златке было приятно, что о ней заботились. Она привязалась к зубной врачихе Адели Зариповне, и каждые два месяца бывая у нее в кабинете, болтала «за жизнь». Ни с кем больше рыжуля своими переживаниями и мыслями не делилась. Именно ей Златка и открылась, что беременна, брошена и не понимает, как жить дальше. Адель покачала головой:

– Бежать тебе отсюда надо, производство вредное, ребенок больным родится, а то и выкидыш будет.

– Куда бежать? – ахнула Златка. – Наоборот, только на милость директора «ХимФосфора» и рассчитываю. Может, даст уголок в семейном общежитии. А если будет выкидыш – значит, Бог меня услышал.

Адель пообещала поговорить с директором на очередном зубном приеме. Златка по-своему трактовала информацию о связи между вредным производством и потерей плода. Она перестала носить пластиковый шлем и старалась максимально надышаться лисьими хвостами. Затягивалась так, словно нюхала сладкую сирень, – всей грудью, до спазма диафрагмы. И наконец на седьмом месяце беременности сполна получила то, к чему стремилась.

Главный инженер Юрий Михалыч вызвал ее к себе в кабинет и строго спросил:

– Значит, ты, Корзинкина, пришла сюда, чтобы опозорить наш коллектив и отобрать у честных советских семей возможность поселиться в нашем общежитии? У семей, которые родили ребенка в законном счастливом браке? Тебе, значит, Корзинкина, нагулявшей живот не пойми где и не пойми с кем, захотелось одобрения и принятия со стороны общества?

– Мне больше некуда идти. – Златка закрыла лицо руками и зарыдала.

– Ты, Корзинкина, думала об этом, когда занималась блудом и бесчестием?

– Он обещал жениться на мне! – хлюпала Златка. – Я верила ему!

– А разве ты не знала, что сначала люди женятся, а потом рожают детей? А не наоборот? Разве ты не знала, что до брака в постель с мужчинами ложатся только проститутки?

Златка булькала в ладони и тряслась плечами.

– Обратись в профком института, комитет комсомола. Покайся, – он смягчил голос и расправил клокастые брови. – Если они войдут в твое положение, оставят тебя в общежитии и разрешат окончить учебу, то и я оставлю тебя на производстве. Работник-то ты, Корзинкина, хороший. Очень хороший. Могла бы со временем стать высоким специалистом, возглавить цех, а потом и завод! Как же ты себе так жизнь испортила, глупая!

– Меня уже пропесочили в профкоме и на комсомольском собрании опозорили при всех! Также сказали: всякие шалавы будут комнаты занимать, а честным студентам негде жить! – всхлипывала Златка.

– Так вот, делай выводы, Корзинкина, делай выводы…

Корзинкина сделала вывод. Она придумала оставить ребенка в роддоме. На попечении государства. Потом спокойно вернуться к учебе, работе, стать главным специалистом, инженером, начальником цеха, директором завода. А затем плюнуть в рожу Жгутику раскаленной слюной, чтобы он сдох от зависти и раскаяния. Обдумав все до мелочей, она успокоилась и последние месяцы беременности, хоть и страдала от токсикоза, пребывала в приподнято-злом настроении. В городе стояла адская жара, июнь плавил панамки и шляпы, пожухшие газоны жаждали влаги. Златка дежурила в заводской лаборатории ночью. Все замеры были уже сделаны, она свернулась калачиком на плешивом диванчике и кемарила. Вентилятор со сломаной лопастью неровно колыхал воздух вокруг, засасывая и выплевывая завитушку на ее виске. Сквозь дремоту приятно прорывались звуки разгрузки цистерн на железнодорожной платформе позади предприятия. Она любила это лязгание люков, скрип винтов, шум котлов, пыхтение насосов и плеск сливающегося в трубу разогретого фосфора. Мысленно Златка воспроизводила весь процесс: подавала воду в котел цистерны, шестьдесят пять градусов, не больше, нагнетала нужное давление пара, разогревала фосфор, спящий этажом выше под слоем ледяной воды (а зимой под хлористым кальцием), как старого деда под ватным одеялом, заставляла его плавиться, нежиться, превращаться в жидкость и вытягивала насосом в мощный трубопровод, ведущий в заводские цеха. Под сладостный, привычный шум она провалилась в глубокий сон, в федотовский старый дом, где бабушка грела молоко, а мама резала на столе горячий черный хлеб с глянцевой корочкой, посыпала его солью, натирала сальцем и приговаривала:

– Чесночку не хватает, эх, чесночок не помешал бы!

– Да сколько угодно! – смеялась Златка, доставая из кармана фартука упругие сочные дольки чеснока и подбрасывая их в небо, точно воздушные шарики, – у меня много, очень много, ууууоооочень мнуооого…

Ей показалось, что две дольки попали в ноздри, и каким-то непонятным хлопком их раздавило прямо на слизистой. Защипало глаза, чесночный запах пробил до мельчайших альвеол, до щиколоток, до судорог. Златка вскочила, не соображая, где сон, где реальность, пытаясь захватить ртом воздух, как карп на песке. Через секунду, когда хлопки взрывов начали сотрясать стены, а чеснок стал рвать нёбо, она осознала: на разгрузочной произошла авария. Фосфор пробил конструкцию и соединился с горячим воздухом. Толкнув ногой дверь, Златка выбежала в коридор и рванула к выходу в сторону железнодорожных путей. Она мечтала о двух вещах: увидеть, как полыхает любимый элемент, и ощутить, как умирает в утробе нелюбимый ребенок. Ярко-зеленое пламя, представшее перед ней на расстоянии двухсот метров, сжирало все на своем пути. Это было завораживающе. Даже громовержец Зевс со своими потугами родить молнию казался салагой в сравнении с этим разгневанным исполином. Златке свело челюсть, перекосило глаза, и она, теряя сознание, рухнула на колени – как и положено верующему при виде Бога во плоти.

Рвота была неукротимой. В больничной палате, где она очнулась, стоял таз, похожий на тот, которым она лупила Фаню, и Златка изрыгала в него кровавую массу с небольшой примесью еды. Ребенок изнутри отчаянно молотил руками и ногами в живот, словно заживо погребенный в крышку заколоченного гроба. В проеме двери стояли главврач заводской больницы и главный инженер «ХимФосфора». Они разговаривали под жуткие звуки блюющей Златки, пытаясь ее перекричать. Наконец рыжуля откинулась на подушку и затихла. Долетающие до уха слова начали приобретать смысл.

– Да нет никакого резона, она все равно ничего не расскажет, умрет максимум через неделю-две, – говорила женщина в белом халате, – от такой дозы не выживал еще никто.

– Поймите, – умолял ее инженер, – здесь все не по закону. Она проходила практику и не имела права дежурить ночью. Она беременна и ей запрещено было находиться в лабораториях и цехах на таком позднем сроке. Она прекрасно разбирается в производстве и могла видеть, как произошла авария. И наконец, – инженер загибал толстые пальцы, – ее нашли без элементарных средств защиты, в которых люди просто обязаны находиться на заводе!!! Вы понимаете, что это – тюрьма для меня и нашего директора!!!