Любимые враги

– Гипотез, Оленов. Не версий.

– А в чем разница?

– Придумывая рабочую версию, в ее параметры никогда не закладывают нарушение законов точных наук.

– Типа, там, на Кобо, все было не так, как в обычном мире?

– Вот-вот. А самая популярная гипотеза - что там в тот момент и тебя-то самого не было. Не мог ты там находиться.

– Это как же... Я и, вдруг, "не мог"?! Непонятно.

– Я и сам уже ничего не понимаю.

– М-да...

– Ладно, ступай к себе в изолятор, сержант. Набирайся сил. Они тебе понадобятся

– Для чего?

– Для экспериментов.

– Уже тошнит от них.

– Зато наши ученые мудрецы в восторге. Твой случай может кое-кому из них сильно помочь в карьере.

– Не поможет, сударь-майор. Из меня вряд ли что выжмут. После Орсины пробовали - не вышло. Я бы и рад все рассказать...

– Не уверен.

– Э-э...

– Полиграф уловил твое нежелание вспоминать. Осознанного желания не зафиксировано. Но на уровне подсознания у тебя не все так просто.

– Наверное, Ваш полиграф дефективный.

– Проверим. Только мое чутье с ним согласно.

– И что я могу сделать?

– Потребуй от себя честного ответа на вопрос о том, действительно ли ты хочешь поведать нам обо всем, что произошло на Кобо.

Семен сосредоточился и попытался погрузится в воспоминания как можно глубже. Однако сильная головная боль тут же заставила Оленова прекратить эксперимент. Однако после него наш герой уже не был уверен в том, что искренне желает "поведать обо всем, что произошло на Кобо" майору.

– По глазам вижу, что до тебя наконец-то хоть что-то дошло, - сказал Кокнев.

– Дошло, - согласился Семен.
– Вот только как бы еще понять: что именно?

– Ничего, тебе помогут понять все, что нужно.

– И до каких пор меня будут держать подопытным кроликом?

– Боишься, что укокошат?

– Боюсь, что извилины заплетут так, что овощем стану.

– Ты другого бойся.

– Чего именно?

– Попробуй сам догадаться.

"А чего тут гадать-то?!
– подумал Семен.
– Сейчас под меня будут копать так, как никогда доселе. Введут сыворотку правды, и я такого наговорю, что даже пожизненной каторгой дело не обойдется..."

И хотя сержант не ведал за собой никакой явной вины, после этой беседы он поверил и в то, что ему есть, что скрывать, и в то, что рано или поздно обязательно вытащит из памяти все детали бойни на Орсине и сражения на Кобо.

ГЛАВА 3. ТРЕТЬЕГО НЕ ДАНО

1

После допроса Семена отвели в госпитальную зону крейсера. И поселили в медицинском изоляторе, у дверей которого поставили пару охранников.

Поначалу Оленова смущало наличие у его дверей поста (не Бог весть какая он шишка, чтобы так его охранять). Однако когда на сержанта обрушились сотни не всегда приятных процедур и не всегда понимаемых тестов, проводимых в различных кабинетах госпитальной зоны, Семену стало уже не смущений. И он начал воспринимать молчаливых охранников просто как деталь коридорного интерьера, хотя при всем при том не забывал при каждом выходе из изолятора приветственно махать им рукой.

Сегодня Оленова, к его великой радости, ни на какие процедуры не уводили. И он был предоставлен сам себе. Однако быстро заскучал.

– Надо чем-то заняться, пока не чокнулся от безделья, - проговорил Семен.

Он сладко зевнул, но тут же энергично потряс головой, словно бодая атакующую его дремоту.

– Включи новости из метрополии, - приказал Семен искину, обслуживающему госпитальную зону.

Из динамиков зазвучал голос диктора, читающего новостную ленту:

– Сегодня правозащитная фракция Законодательного собрания Русского сектора выдвинула на обсуждение депутатов законопроект "О наделении упырков гражданскими правами.
– Отныне любое насилие над ними будет караться по всей строгости антирасистского законодательства.

– Они чокнулись!
– воскликнул Семен.
– Мы же русские, не какие-то там пиндосы или азиаты.

– Идя навстречу пожеланиям активистам организации "Фронт спасения аутических рас", - продолжил диктор, - премьер-министр обязал загсы регистрировать браки между людьми и упырками.

– Выключи это дерьмо!
– приказал Семен искину.

Тот послушно выполнил приказ.

Чтобы изгнать из головы неприятные мысли, сержант решил провести уборку в своем изоляторе, не доверяя (и совершенно напрасно) качеству ежесуточной санитарной обработки роботом-уборщиком.

Семен протер губкой с дезинфицирующим раствором свою палату и перенес фронт работ в коридор, по которому медленно, но уверенно продвигался к выходу из изолятора. И тут Оленов увидел через прозрачный пластик входной двери, как по коридору идет молодая и симпатичная медсестра.

Она правой рукой катила перед собой тележку со сменным бельем и обедом, а в левой руке несла пластиковую коробку с прозрачными емкостями, наполненными жидкостями разного цвета и консистенции.

2

Дойдя до двери сержантского изолятора, медсестра остановилась перед ней в нерешительности. Привыкшая к тому, что большинство служебных дверей, как в госпитале, так и по всему кораблю, открываются сами, девушка рассчитывала правой рукой катнуть вперед тележку и зайти в изолятор, не выпуская коробку из левой руки.

Однако в отличие от большинства дверей крейсера дверь в обиталище Семена открылась только вручную. И судя по озадаченному лицу медсестры, та впервые оказалась в таком положении и сожалеет об отсутствии у нее третьей руки.

Двое скучающих охранников - капрал и ефрейтор, стоящих рядом, лишь глупо ухмылялись вместо того, чтобы помочь девушке.

И естественно, Семен, как настоящий мужчина, несмотря на категорический запрет покидать без разрешения изолятор, выскочил из него и распахнул злополучную дверь перед медсестрой.

– Давай помогу, - предложил Оленов девушке и взялся за ручку ее тележки.

– Эй, сержант! Назад! Буду стрелять!
– грозно прорычал ефрейтор, явно обрадованный таким нарушением порядка и возможностью проявить себя во внештатной ситуации.