Любите ли вы САГАН?..
Шрифт:
Год спустя в ее интервью еженедельнику «Экспресс» прозвучит больше горечи. Стоит лишь задуматься над советами, которые Саган дает начинающим авторам, и становится понятным, как она жила все это время: «Вы станете очень уязвимы… О вас, о вашей жизни и о ваших похождениях могут сказать все. Вас будут сравнивать с великими писателями, которые на самом деле никому не известны. Вам скажут также, что вашу книгу вы написали не сами». И вывод: «Короче, если можете, уезжайте в деревню».
В одной работе, «Плюсы и минусы Франсуазы Саган», опубликованной в 1958 году, Беатрикс Бек размышляет: «Некоторые считают, что мода на романы Франсуазы — это скандальный успех. Это означает, что они их не читали или не читали ничего, кроме них. Быть в шоке от ее романов — значит быть олицетворением несправедливости и лицемерия, а ведь история, описанная в ее книге, совершенно нормальная, обыденная и здравая. Да, именно здравая. Что удивительного в том, что девушка, живущая одна с отцом, пытается помешать ему жениться во второй раз? Таков сюжет романа «Здравствуй, грусть!»… Этот напиток не обжигающий и не ледяной, не горький и не безвкусный — это освежающий оранжад. Напиток, который пьют все».
Лауреат «Премии критиков», автор скандального романа еще и просто юная девушка, которая проводит летние каникулы в Оссегоре с родителями. Как и в прошлом году, Франсуаза обожает взбираться по песчаным дюнам Ланд. Обстановка здесь все та же, за исключением того, что семья Куарез постоянно принимает на вилле «Лойла» таких журналистов, как Колетт Химанн из журнала «Эль» и Мишель Деон из «Пари-матч». «Когда она не за рулем автомобиля, то ходит в джинсовом костюме, руки в карманах, или загорает на пляже, — напишет он после такой встречи. — Вечером отправляется с несколькими друзьями поиграть в шары — ей обычно везет в игре — или танцует до поздней ночи в баре у басков. Слушать музыку — это ее единственное развлечение, тем более что она привезла с собой все пластинки». В Оссегоре Саган призналась, что начала новый роман. Название —
По возвращении из Оссегора Франсуаза Саган на своем роскошном «Ягуаре ХК 140», который она приобрела на первые авторские гонорары, попала в дорожное происшествие на улице Курсель. Автобус наехал на ее машину, и она врезалась в фонарный столб. В клинике Мормотан при оказании первой помощи выяснилось, что ей необыкновенно повезло и она не получила ни одной царапины. Что же до «ягуара», то его можно отправить в утиль. Франсуаза Саган купила себе новую спортивную машину, развивающую скорость до 180 километров в час. В это лето у нее чуть было не сорвалась поездка в Италию, где она должна была написать серию репортажей по просьбе Элен Гордон-Лазарефф, главного редактора женского еженедельника «Эль».
Планировалось опубликовать к возвращению из отпуска три статьи под заглавием: «Здравствуй, Неаполь», «Здравствуй, Капри», «Здравствуй, Венеция». Франсуаза Саган, репортер по стечению обстоятельств, написала, что в Неаполе «улицы желтые». Она промчалась по ним взад и вперед на «фиакре», посещая магазинчики Санта-Лючии, знаменитый палаццо Реале, Кастель Нуово с видом на неаполитанскую бухту, дегустировала фирменные блюда местной кухни — пиццу и спагетти. Она также слушала бельканто в опере Сан-Карлоса, а выезжая из города, любовалась руинами Помпеи и Геркуланума и заливом в Палермо. В конце путешествия юная романистка поехала к подножию Везувия. На острове Капри, где на этот раз «в шесть часов вечера море светлеет до белизны», она погуляла по садам императора Августа, посетила средневековые церкви Санта-Констанцы и Сан-Джакомо, выпила кофе на площади, проехалась на такси и увидела Капри с моря на борту прогулочного катера. Она надолго запомнила посещение «Намбе ту», своеобразного ночного клуба, где Хьюго Шенон, певец, аккомпанирующий себе на фортепьяно, целый вечер развлекал публику, a жена обмахивала его веером. «Покидать Капри очень не хотелось: видишь, как удаляется остров, знаешь, что никогда не увидишь столь прекрасного моря, такой благодатной земли, и боишься всего того, что скрывается за этим морем», — написала она в заключение. Затем она поехала, в Венецию, которая показалась ей «серой из-за голубей и камней, зеленой из-за каналов и розовой от наложения всех этих бликов». Ее репортажи настолько понравились Элен Гордон-Лазарефф, что через несколько месяцев она заказала романистке еще одну серию, на этот раз о Ближнем Востоке. Осенью в сопровождении фоторепортера Филиппа Карпантье Франсуаза Саган отправилась в путешествие из Иерусалима в Дамаск и из Дамаска в Багдад. Она призналась Вероник Кампион, что двадцатичетырехлетний Филипп Карпантье — «чокнутый и нежный милашка». Главный редактор иллюстрированного журнала не могла и предположить, что эта встреча превратится в романтическое приключение. Вместо того чтобы работать, эти два «специальных корреспондента» «путешествовали по Ближнему Востоку» в Плимуте, каждый вечер развлекаясь. Естественно, качество репортажей нельзя было даже сравнить с предыдущими. Возвратившись в Париж, Франсуаза Саган рассеянно рассказывала об этой поездке: «Я слишком мало времени пробыла в Иерусалиме, Дамаске, Бейруте и Багдаде и поэтому не успела устать от их экзотики и обнаружить, что все они похожи на те места, которые я уже знаю. Всего было слишком много. Толпа людей, нищета, желтые пыльные дома, больные на каждом повороте, совсем мало европейцев и несколько сверкающих американских машин, приемы в посольствах такие же, как везде». Что до ее визита в Иерусалим, то она запомнила только встречу с представителем ООН, который «с большим энтузиазмом рассказывал о работе и об общественных связях израильтян». Нетрудно прочесть между строк, что все эти мероприятия были ей совершенно неинтересны.
Издательство «Е.П. Дьюттон и Компания», которое приобрело права на публикацию романа «Здравствуй, грусть!» для американского рынка, потребовало присутствия автора. Со времени появления за океаном роман удерживал пальму первенства в списке бестселлеров. Меньше чем за месяц было распродано 43 тысячи экземпляров. В конце года эта цифра достигла одного миллиона. В начале 1955 года, предчувствуя сенсацию, репортеры американского журнала «Лайф» отправились во Францию, чтобы встретиться с молодой и отважной писательницей. Но Франсуаза Саган уехала из Парижа в Межев, где получила телеграмму от Рене Жюльяра с просьбой вернуться как можно скорее: «Зачем Зарабатывать деньги при невозможности их тратить». В конце концов она исполнила его просьбу, и «Лайф» напечатал о ней репортаж на шести Страницах. Публикация романа «Здравствуй, грусть!» в Соединенных Штатах сопровождалась немыслимыми дифирамбами со стороны критики. Газета «Нью-Йорк таймс» писала, что роману уготовано большое будущее. На страницах «Нью-Йорк гералд трибюн» журналистка Роз Фельд без обиняков озаглавила свою статью «Восемнадцатилетняя девушка написала потрясающий роман». «Некоторые сочтут эту книгу шокирующей и безнравственной, — отмечает она, — но никто не сможет отрицать наличия таланта у Франсуазы Саган. Ее зрелость просто необыкновенна». Конечно, американцы сгорают от нетерпения познакомиться с той, кого они уже называют Мадемуазель Грусть. 13 апреля из аэропорта Орли писательница вместе со своей сестрой Сюзанной, оставившей в Париже мужа и двоих детей, отправилась в путешествие на борту самолета компании «Эр Франс». Всего лишь с одной остановкой на Новой Земле они за семнадцать часов пересекли Атлантический океан. Саган планировала послушать негритянскую музыку в Гарлеме, посетить Голливуд, встретиться с некоторыми американскими писателями, такими, как Уильям Фолкнер или Теннесси Уильямс. Но это путешествие совсем не было похоже на экскурсию: Франсуазу Саган слишком долго ждали. У трапа самолета ее встречали Элен Гордон-Лазарефф и некий Ги Шеллер, человек, который вскоре сыграет немаловажную роль в ее жизни. «Моя жизнь была расписана по минутам, как у доброго каторжника, а мой английский остановился на уровне экзамена на степень бакалавра, где я получила не выше семивосьми баллов из двадцати, поэтому разговор был скорее тщетным и нейтральным. По сто раз мне задавали одни и те же вопросы о любви, о девушках, о сексуальности — темах, в тот период новых, но уже успевших надоесть». В первый же вечер Франсуаза Саган присутствовала на большом коктейле, организованном в ее честь Элен Гордон-Лазарефф, и на следующий день большинство американских газет опубликовали на первой странице фотографию той, кого они уже считали величайшей писательницей Франции; ее робость и скромность их вдохновляли еще больше. Американский издатель воспринял Франсуазу как диковинку, как ярмарочное чудо. Ей с трудом удалось воспользоваться роскошными апартаментами, с окнами на Сентрал-парк, заказанными для нее в гостинице «Пьер». Она должна была подчиняться очень насыщенной программе: бесконечные интервью, пресс-конференции, телепередачи, фотосъемки и еще вечера, балы… Вопросы сыпались на нее градом:
Что вы думаете об американских мужчинах?
— Подождите, я только что приехала, — ответила она.
— А вы сами переживали те любовные сцены, которые описали в романе?
— Если пришлось бы писать только о прожитом, ни один романист не описал бы смерть! — парировала Франсуаза.
Корреспондент ежедневной газеты «Франс суар» Даниэль Морган на месте спрашивал о первых впечатлениях «Лолиты made in France». «Нью-Йорк ошеломил меня. Это необыкновенный город, не похожий ни на какой другой, — призналась она ему. — Это живой город, настолько живой, что люди в нем кажутся мертвыми». Даниэль Морган, живущий в апартаментах между Парк-авеню и Мэдисон-авеню, в короткие минуты отдыха служил для нее глотком кислорода. Он организовал в честь Франсуазы несколько приемов и возил ее по ночному Нью-Йорку. Саган разучила основные движения танца буги-вуги в «Паласе», огромном танцевальном зале, рассчитанном на пять тысяч человек, и мамбу в «Савуа-бальруме», ночном клубе, расположенном в Гарлеме. Квартал, который она мечтала посетить, оказался именно таким, каким она его себе представляла. «Негры здесь не очень любят белых. Но французский язык заставляет держать дистанцию», — замечает она. Со своей стороны, Ги Шеллер галантно предложил сопровождать ее в другие ночные клубы Нью-Йорка, где исполняется джазовая музыка, например, в «Смол парадиз». Хотя Мадемуазель Грусть приятно проводила вечера, она была совершенно измотана чудовищным ритмом, мельканием сотен лиц, людьми, говорящими на языке, которого она не понимает и беспрестанно отвечает «It’s so kind of you». Относительно своего английского Франсуаза Саган расскажет впоследствии смешную историю, приключившуюся с ней во французском книжном магазине на Мэдисон-авеню: «Мне потребовалось две недели, чтобы понять, что я писала в своих книгах фразу «With ail ту sympathies», которая на английском языке означала: «Мои соболезнования», а не «С наилучшими пожеланиями», как я обычно обращалась к французам».
Перед приемом в генеральном консульстве Франции, где ее ожидал весь нью-йоркский бомонд — пресса, дипломаты, звезды Бродвея и Голливуда, — Франсуаза решила сбежать. Вместо нее осталась Сюзанна, сестра, которой предстояло выслушать восторги консула, графа Лагарда, который торжественно сравнивал юную писательницу с Колетт [10] .
Забившись в свои апартаменты в гостинице «Пьер», Саган позвонила Флоранс Мальро, умоляя приехать к ней на помощь. Подруга тут же заказала билет Париж — Нью-Йорк. К тандему Франсуазы и Флоранс, которые похожи, как сестры, присоединился Брюно Морель, он заканчивал в США свою учебу на инженера. Объединившись, эта троица отправилась в «Долину смерти» [11] и, конечно, не отказала себе в удовольствии покататься на осликах в Большом Каньоне (штат Колорадо). Потом она поехали в Лас-Вегас, где Франсуаза открыла для себя мир игр, которые она очень быстро освоила. В это время в Париже в интервью ежедневной газете «Комба» Рене Жюльяр подвел блестящий итог; «Потрясающе, если дела и дальше пойдут таким образом, «Здравствуй, грусть!» принесет 300 миллионов франков Франсуазе Саган. В Америке она добилась беспрецедентного успеха. Каждый день распродавалось 15 тысяч экземпляров. За время ее пребывания в Нью-Йорке более 300 человек осаждали гостиницу в надежде увидеть ее, обратиться с просьбой… или потребовать денег, и ей приходилось бежать от нахлынувшей толпы». На вопрос, в чем причина такого успеха, он ответил; «Я не в состоянии ответить на этот вопрос. Это совершенно необъяснимо, так как даже в Германии мне удалось сохранить французский заголовок романа». 19 мая приходит телеграмма из Лондона, сообщающая, что роман прекрасно принят в Великобритании; вместе с «Записками майора Томпсона» Пьера Даниноса и антологией басен Лафонтена «Здравствуй, грусть!» по-прежнему возглавляет список бестселлеров. В своем парижском бюро Рене Жюльяр организовал продажу авторских прав на экранизацию и постановку романа в театре Рею Вентуре, который передал их Отто Премингеру, с которым Франсуаза Саган вскоре встретилась в Лос-Анджелесе. Тем не менее у нее нет прав подписывать подобный документ. По французским законам несовершеннолетние лица и даже их родители не могут подписывать контракты, в которых авторские права превышают сумму в 75 тысяч франков. Для этого необходимо разрешение суда по гражданским делам. Мадам Сюзан Блюм, адвокат Франсуазы Саган, обратилась в трибунал департамента Сены от имени своей клиентки и 2 июня выиграла дело у председателя суда мсье Друйя, который счел, что подобные контракты не ущемляют интересы несовершеннолетней девушки.10
Колетт Сидон и я-Габриель (1873–1954), французская писательница.
11
Национальный памятник в штатах Невада и Калифорния.
Тогда в Лос-Анджелесе состоялась первая встреча Франсуазы Саган с Отто Премингером, которая прошла в атмосфере взаимного уважения. Писательница положительно отзывалась о творчестве Отто Премингера, считая его разумным человеком. Конечно, они говорили об экранизации романа. Отто предложил взять для исполнения главных ролей таких знаменитых артистов, как Ингрид Бергман и Одри Хёпберн. Однако последняя заявила, что и речи не может быть о том, чтобы сыграть роль Сесиль, которая кажется ей абсолютно безнравственной. Несколько дней спустя в Париже Франсуаза Саган прокомментировала свою встречу с Отто Премингером. В конце концов она осталась не очень довольна его проектом. «Думаю, что в конце фильма они все переженятся и у них будет много детей», — с иронией сказала она в интервью Мишлин Сандрель. В Соединенных Штатах поговаривали о театральной постановке романа, которую можно было бы показать на Бродвее с Чарльзом Бойером в роли Реймона и Лесли Керон и Деборой Керр в главных женских ролях. Из Лос-Анджелеса Франсуаза Саган и Брюно Морель поехали в Голливуд, где им с трудом удалось снять очень скромную комнату в дешевой гостинице «Малибу». В Голливуде продолжались светские встречи. На приеме, организованном продюсером Самуэ-лем Голдвином, она познакомилась с Марлоном Брандо.
Позже в качестве зрителя Саган будет присутствовать на съемках фильма «Десять заповедей» Сесиль Б. Де Милль, где познакомится с актером Юлом Брайнером, исполнившим роль фараона в одноименном фильме. Она сохранила приятные воспоминания об этой встрече, но ее заветная мечта — быть представленной Теннесси Уильямсу. Об этом писателе романистка упоминала почти во всех интервью, причем так настойчиво, что тот не смог оставить это без внимания. Он послал Франсуазе Саган телеграмму с приглашением посетить его в Ки-Уэст, штат Флорида. В сопровождении своей сестры Сюзанны, Брюно Мореля и Колетт Химанн, журналистки женского журнала «Эль», она тотчас же заказала билет до Майами, где остановилась во второразрядной гостинице в Ки-Уэст и арендовала машину. Теннесси Уильямс приехал во второй половине дня со своим другом Франко. Они были не одни. «За ними, — рассказывает Франсуаза Саган, — шла высокая и худая женщина с огромными голубыми глазами, с потерянным видом, в шортах, и с рукой в гипсе. Эту женщину я считала лучшим писателем, во всяком случае, самым искренним в Америке того времени, — Карсон Маккаллерс». Обе компании в течение двух недель проводили время вместе. По воспоминаниям Франсуазы Саган, это было странное сосуществование. Пока Маккаллерс заканчивала «Кто видел ветер», последнюю новеллу сборника «Сердце в залог», остальная компания часами проводила время на пляже, потягивая неразбавленный джин, поскольку вода была довольно прохладная, или каталась на лодке, подсмеиваясь над своей неудачной рыбалкой. Один репортер американского журнала «Эсквайр» тайком сделал снимок Франсуазы Саган, загорающей в одних только плавках в имении Теннесси Уильямса в Ки-Уэст. В разговоре по поводу этой фотографии она призналась: «Думаю, что все считают мою жизнь сплошным развратом. Меня это не беспокоит. Мне всегда хотелось лишь двух вещей: испытать большую любовь и стать великим писателем».
Франсуазе Саган и Теннесси Уильямсу, которых ненавидела пуритански настроенная часть американского общества, доводилось встретиться еще несколько раз. Один раз в Риме, затем — в Нью-Йорке. Директор театра «Ателье» Андре Бар-сак попросил у Франсуазы Саган пьесу для нового сезона, так как у него как раз было свободное место в репертуаре. У автора «Здравствуй, грусть!» нет ни одной готовой пьесы под рукой, но она предложила поставить одну из пьес Теннесси Уильямса. Они решили, что это должна быть «Сладкоголосая птица юности» («Sweet Bird of Youth»), пьеса, написанная в 1959 году для нью-йоркского театра, с мизансценами Элии Казан, с Полом Ньюменом в роли Чанса Вьяна и Жеральди-ной Пейдж в роли Александры Дель Лаго, принцессы Кос-монополиса. «Мое творчество — это единственное, что затрагивает мои чувства», — говорил Теннесси Уильямс. Но, несмотря на овации, раздававшиеся в тот вечер в его честь в Нью-Йорке, он покинул премьеру «Сладкоголосой птицы юности» в совершенно подавленном настроении. Отстранив Джона Стейнбека, который хотел поздравить его после спектакля, драматург уединился в Ки-Уэсте. В его пьесе в три акта действующими лицами являются старая больная актриса Александра Дель Лаго и плейбой Чанс Вьян, утративший все иллюзии. Не будучи знакомы, они случайно оказываются на Мексиканском заливе в одной гостинице — «Роял-Лалм-отель». Александра Дель Лаго готовится к премьере, которая призвана символизировать ее возвращение на экран, что до него, то Вьян — неудачник, возвращающийся в свой родной город, где ему никто не рад. Они пытаются использовать друг друга и расстаются на последней фразе Чанса: «Я не прошу вашей жалости, мне нужно лишь ваше понимание. И даже не это. А только то, что вы узнаете себя во мне и что признаете нашего общего врага — время».
Франсуаза Саган вместе с переводчиком работала без передышки над постановкой диалогов. «Я и не знала, что обработка текста — это так сложно, — признавалась она. — Я думала, это просто. Мне пришлось стать терпеливой и прилежной в первый раз в жизни. Когда работаешь с чужим Г" произведением, появляется гораздо больше проблем, деликатных моментов, сомнений, чем когда работаешь сам. Мне так нравился Теннесси Уильямс, что я не могла его предать». Американский драматург узнал о проекте своей французской подруги. «Франсуаза Саган переводит «Сладкоголосую птицу юности» для французской публики, писал он одной своей знакомой. — Пьеса будет закончена к 1 октября, конфиденциально сообщила она мне, надеюсь, ты будешь присутствовать со мной на премьере; там будет много звезд, за-тем большой прием, и все до появления критиков». За три дня до премьеры с Эдвигой Фейер в главной роли автор телеграммой сообщил Франсуазе Саган о своем приезде. Романистка присутствовала на всех репетициях. Мизансцены были согласованы с Андре Барсаком, который в прошлом уже поставил две пьесы Теннесси Уильямса во Франции: «Трамвай “Желание”» (в адаптации Жана Кокто и Поль де Бомон) и «Орфей спускается в ад», которой он занимался сам. Андре Барсак рассказывал: «Нам хотелось избежать фольклорного реализма, мелодрамы, но выделить в то же время драматический аспект столкновений этих двух персонажей, живущих под постоянной угрозой, что время уходит, а вместе с ним и их молодость». Вечером в день премьеры американский драматург, сидя в ложе рядом с Франсуазой Саган, слушал реплики актеров. Иногда его громовой смех звучал в самых неподходящих местах, что смущало публику, но никто не мог ничего возразить — ведь это был сам автор. Во время антракта он исчез. Его все-таки нашли в соседнем баре. Драматургу пришлось вернуться в театр к концу спектакля, и он был представлен вопреки своей воле публике. По возвращении в гостиницу он поблагодарил Саган, утверждая, что ее перевод был на высоте. «Я не исказила твоего текста?» — с беспокойством спросила она. «Нет, darling, я почувствовал, что мою пьесу полюбили. Понимаешь, это лучшее, что может быть». В интервью журналу «Харпере базар» Теннесси Уильямс очень образно отозвался о своей юной французской подруге: «Сегодня, на настоящей стадии творческого развития, у нее, быть может, нет такого волнующего и завораживающего качества смотреть на вещи, как это делал ее литературный кумир Реймон Родиге, погибший молодым, написав великое, но небольшое произведение. Она тем более не создала еще ничего похожего на «Балладу о грустном кофе», как Карсон Маккаллерс. Но у меня предчувствие, что, повстречай я двадцатилетнюю мадам Колетт в двадцать, то увидел бы в ней ту же холодную самоотрешенность и ту же пылкую чувствительность, которую вижу сейчас в глазах мадемуазель Саган, сверкающих, как золотистые искорки».