Любите ли вы САГАН?..

Утром она несколько раз открывала глаза и вновь погружалась в небытие. Жак Куарез ни на шаг не отходил от своей младшей сестренки, он больше не мог спать. Очень скоро Сюзанна Деффоре, сестра, и отец, Пьер Куарез, узнав из газет о случившемся, присоединились к нему. Что до Мари, матери писательницы, то она срочно покинула Ка-жарк и немедленно отправилась в Нейи. В кулуарах клиники изысканный денди Ги Шеллер нетерпеливо ожидал выздоровления своей подруги и старался поддержать и успокоить ее родственников. Здесь же можно было встретить Аннабель и знакомые лица Джо Дассена, Анатоля и Софи Литвак, Александра Астрюка. Букеты цветов, присылаемые поклонниками, заполнили все коридоры клиники. Издательство «Жюльяр» отправило роскошную корзину гортензий от имени всех работников. Сам Рене Жюльяр находился далеко от Нейи. Он отправился в кругосветное путешествие в Карибское море и подплывал к берегам Колумбии, когда на борт корабля пришла тревожная радиограмма от его сотрудника Мишеля Буи: «Франсуаза Саган воскресенье дорожное происшествие мозговая травма вначале врачи обеспокоены теперь менее пессимистичны дают прогноз три дня». На следующий день уже Пьер Жаве послал новости о состоянии здоровья известнейшей романистки: «Состояние Саган явно улучшилось нуждается строгом наблюдении надеемся полное выздоровление». Третья радиограмма была подписана Ги Шеллером: «Видел Франсуазу 15.00 состояние удовлетворительное насколько возможно завтра должны быть положительные результаты». Последнее послание от Мишеля Буи полностью успокоило издателя, который, как легко можно себе представить, потерял покой и сон.

В клинику прибывали послания с пожеланиями скорейшего выздоровления. В большинстве случаев их авторы — анонимные поклонники всех национальностей. Среди них попадались телеграммы от известных лиц, которые хотели бы напомнить ей о своей привязанности: Франсуа Миттеран, Бернар Бюффе, писатель Артур Адамов, актриса Жан Себерг, выбранная Отто Премингером на роль Сесиль для экранизации романа «Здравствуй, грусть!». Из клиники Корбей, где он все еще лежал под наблюдением врачей, Бернар Франк направил послание той, которую нежно называет своей «проказницей Лили». В этом толстом послании была посылка с его талисманом, жестяным медальоном Святой Девы, с которым он решил расстаться и подарить его Франсуазе. «Надеюсь на ваше скорое выздоровление», — писал он ей.

Кризис в Иордании и перебои с доставкой почты, о чем в последнее время только и говорили, отошли на второй план. Кажется, что вся страна затаив дыхание следила за здоровьем писательницы, вознесенной на вершину славы и одновременно подвергавшейся резкой критике. Каждый час средства массовой информации сообщали французам о состоянии здоровья романистки, и подавленное состояние, появившееся во Франции, быстро распространилось и на другие страны мира. В Соединенных Штатах Америки канал Си-би-эс сообщил о происшествии и ретранслировал интервью, взятое у писательницы во время ее первого путешествия в Америку два года назад. Она как раз говорила о своем пристрастии к быстрой езде и поведала о том, как увлекательно было колесить на огромной скорости по дорогам Америки за рулем «фандербарда». В тот раз ее предупредили, что скорость на дорогах ограничена до 40 миль (60 километров в час) и у нее могут конфисковать водительские права. В теленовостях кутюрье Кристиан Диор, который в тот момент находился в Лос-Анджелесе, публично выразил свою скорбь: «Если она не поправится, это будет невосполнимой потерей для Франции. А ведь у нее огромный талант!»

В Соединенных Штатах продано 2 миллиона экземпляров романа «Здравствуй, грусть!», а во время катастрофы роман «Смутная улыбка» оказывается в первых рядах бестселлеров; газеты «Нью-Йорк гералд трибюн», «Нью-Йорк пост», «Нью-Йорк телеграм» посвятили этому событию первые полосы своих изданий и каждый день публиковали бюллетень о здоровье Франсуазы Саган. В Англии в газетных киосках были выставлены печатные издания с изображением писательницы, которая столь блестяще смогла выразить состояние души современной молодежи. Когда в декабре 1955 года по случаю выхода романа «Здравствуй, грусть!» она приехала в Лондон, англичане сразу приняли ее и ласково стали называть «насмешливая француженка», или «typical French girl». Здесь все еще помнят о литературной хронике Нэнси Спейн в «Дэйли экспресс»: «Эта молодая робкая женщина похожа на птичку». В Лондоне ей удалось быстро отделаться от журналистов и пойти танцевать в бар на Оксфорд-стрит.

В литературных кругах романских стран также наступил шок при известии, что «Саганта» находится между жизнью и смертью. Тридцать четыре лицеиста из Италии, члены кружка имени Франсуазы Саган, даже заказали автобус с сотнями букетов цветов, которые они собрались возложить у ее изголовья.

Во Франции раздавались самые разные комментарии. «Если бы вы, Франсуаза, погибли в этой аварии, последствиями которой столь немилосердно пользуются ваши друзья, вы бы окончательно стали Мадемуазель Радиге, — написал Эрве Базен в колонках «Пари-пресс». — Вы бы заняли достойное место среди тех, кто никогда не терпел поражения». В тот же день журнал «Пари-матч» опубликовал какую-то размытую фотографию Франсуазы Саган, которая зловеще выглядела на глянцевой обложке. Журналист Жан Фарран в своей статье сравнил молодую романистку с американским актером, который выжимал на «порше» скорость 150 километров в час и безвременно скончался полтора года назад на автотрассе в Калифорнии. «Романтические герои Дин и Саган — брат и сестра» озаглавил свою статью еженедельник. «Но что же в них есть такого, помимо стиля Дин-Саган, помимо свитеров, виски, ног на столе, волос, спадающих на глаза, закрывающихся дверей автомобилей, увлечения художником Бюффе и страстью к негритянскому пению? Что в них есть такого помимо их ребячества, что сделало из них идолов? Есть нежелание стареть, что преувеличенно называют депрессией. Дин и Саган — романтические герои. Они как брат и сестра. Они похожи. У них такой же лукавый вид, тот же встревоженный и глубоко человечный взгляд».

Скорость — это предмет восхищения Франсуазы Саган.

В одной из своих книг-воспоминаний она даже посвятила этому целую главу: «Она (скорость) делает плоскими платаны, растущие вдоль дороги, ночью она вытягивает и деформирует светящиеся вывески автозаправочных станций, она заглушает скрежет шин, которые внезапно замолкают, она сглаживает несчастья: нельзя потерять голову от любви, если несешься со скоростью 200 километров в час». Чтобы прогнать тоску, Саган окружала себя людьми, любящими развлекаться, танцевала ночи напролет, играла в казино и покупала новые машины, которые водила без тормозов. В то время у нее было два «ягуара», один «гордини», «бьюик» и «астон-мартен». Автомобиль — это часть мифа о Саган. Для нее он символ свободы. Поскольку бессознательность — это ее практически постоянное состояние, и она этого не скрывала, последнее происшествие, по мнению французов, — это предсказуемое и трагическое последствие ее беспорядочной, суматошной жизни. Франсуаза Саган с юмором рассказывает о том, какой ее представляли в то время: «Моя жизнь превратилась в некое подобие комиксов. Я вставала, выпивала стакан виски, запрыгивала в свой «ягуар», завтракала в кафе «Липп» или где-нибудь еще в компании с бездельниками, которые жили за мой счет. Потом опять садилась в «ягуар», сбивала несколько человек, ехала к Шанель, опустошала магазин (я всегда платила наличными, доставая деньги из кармана) и возвращалась к себе, где меня ждала другая компания бездельников. Наконец, я уезжала в ночь, чтобы повсюду сеять смуту и разрушения. Я стала комическим персонажем». Уже не первый раз публика узнала из прессы, что Франсуаза Саган считает себя мастером вождения. «Я ездила на моем «гордини» без обуви. Так я теснее ощущаю контакт с механикой», — будто бы заявила она в 1956 году. В том же году в августе она чуть было не погибла по дороге в Макон, когда ее «ягуар» врезался в дерево. К счастью, она отделалась несколькими синяками. Невозможно сосчитать, сколько раз в действительности или в чьем-то воображении она превышала скорость, о чем тот час же сообщалось в газетах в рубрике «сплетни».

После трагедии в Милли-ля-Форе общественное мнение разделилось. Напрасно Саган утверждала, что она «аккуратно водит машину» и что «это происшествие абсолютно идиотское», что «дорога была роковой для многих автомобилистов». Далеко не все французы встают на ее сторону. Открыв глаза, она нашла в своей почте не только пожелания скорейшего выздоровления, но и оскорбления. «Сначала меня это шокировало, потом я перестала находить это странным. Эти люди устали от моей рекламы, от меня самой, моих фотографий, и я не могла им написать: «Вы ошибаетесь. Это все журналисты». И потом, Мне это совершенно безразлично», — говорила она.

На следующий день после дорожного происшествия некоторые друзья Саган, попавшие вместе с ней в катастрофу, еще находились под наблюдением в клинике Корбей. Очень быстро их состояние стало удовлетворительным, и через два дня они вернулись домой. Что до Франсуазы, то ей стало немного лучше. Тем не менее сообщения профессора Жювенеля оставались довольно сдержанны: «Больная чувствует себя удовлетворительно с точки зрения общей хирургии. Она легче дышит. Но остается черепно-мозговая травма, о которой еще нельзя ничего сказать». При пробуждении она ничего не помнила об автокатастрофе. «Что я делаю на больничной койке?» — это вопрос, который писательница задает себе. Брату пришлось показать ей фотографии смятого «астон-мартена», чтобы она поняла серьезность положения. «Ты уверен, что я никого не убила?» — с тревогой спросила Франсуаза. Несмотря на явное улучшение, врачи предпочитали выждать еще один день, прежде чем вынести решение, тем более что они выявили другие переломы, в частности в области грудной клетки. «Нельзя диагностировать, но можно прогнозировать. Вчера еще у нее было состояние крайней тяжести. Сегодня оно еще достаточно серьезное. У Франсуазы Саган перелом в области грудной клетки и несколько различных переломов, в частности левого запястья, что не подвергает ее жизнь опасности», — утверждает доктор Лебо вечером 16 апреля. 17 апреля Жак Куарез сам сообщил о состоянии здоровья своей сестры: «Потребуется еще десять дней, чтобы быть абсолютно уверенным в полном выздоровлении Франсуазы. Но первые сорок самых опасных часов уже прошли». Мари Куарез утверждает, что ее дочь, кажется, начинает приходить в себя: «Франсуаза показалась нам абсолютно здравомыслящей. Врачи сняли с нее бинты и вымыли волосы. У нее По-прежнему сильно опухшее лицо, но она говорила со мной в полном рассудке».

18 апреля Франсуаза Саган окончательно выздоровела. Улучшение ее состояния неоспоримо. Ей наложили шину, чтобы ускорить сращивание ключицы, и предупредили, что в течение шести месяцев она не может вести какую-либо активную деятельность, а к нормальной жизни возвратится только через год. Если раньше она держалась на внутривенных инъекциях, то теперь может питаться самостоятельно. Пьер Куарез заявил, что теперь он спокоен за здоровье своей дорогой дочери — она выкрутилась. Она даже согласилась сфотографироваться. Этот снимок потом будет широко опубликован, на нем она выглядит бледной, усталой, с синяком под глазом, но пытается улыбнуться. 26 апреля стало известно, что романистка выйдет из клиники в ближайшие дни и поедет отдыхать к родителям как минимум на две недели. Но ей предстоит еще одна операция на правом плече. Доктора категоричны: никаких последствий катастрофы не должно остаться. 30 апреля в бледно-голубом халате, закутанная в шотландский плед, Франсуаза Саган покинула клинику на носилках. Она разрешила нести себя и уверенно улыбалась в объективы фотоаппаратов. Медицинская машина исчезла в направлении Булонского леса. Конечно, она совершенно здорова, но последствия этого происшествия еще дадут о себе знать. В течение нескольких месяцев романистка будет страдать полиневритом — воспалением нервов, которое поможет снять только пальфиум-875. Этот заменитель морфия является довольно сильным наркотиком, и пациенты быстро попадают в зависимость. В соответствии с указаниями доктора Шварца она принимала дозу каждый раз, как только боль становилась нестерпимой. Если этого лекарства больше не было во французских аптеках, Жак Куарез ехал за ним в Бельгию, пряча ампулы в капоте «ягуара». «Ради моей сестры, — скажет он потом, — мне пришлось перевозить наркотики». После катастрофы Саган настолько привыкла к пальфиуму-875, что вскоре ей понадобился курс лечения для избавления от наркотической зависимости в клинике. У доктора Морреля в Гарше она день за днем пыталась оказать сопротивление пальфиуму-875. Таков метод врача: оставить «яд» в досягаемости от больной, чтобы научить ее обходиться без него совершенно самостоятельно. Во время пребывания в этом аду она взахлеб читала: «Историю французской революции» Мишле, которая показалась ей «очень красивой, очень лиричной», а также американских авторов, в частности Генри Джеймса, поэмы Аполлинера и особенно «Возраст разума» Жан-Поля Сартра, который, возможно, вдохновил ее на написание романа «Через месяц, через год». «Люди хргвут в Париже, и все так запутывается. Я об этом совсем не думала, когда писала книгу, но что-то в этом роде я хотела бы изобразить в моем романе», — комментирует она. Во время пребывания в клинике, в одиночестве, она написала душераздирающий дневник «Наркотики». Эта книга с иллюстрациями Бернара Бюффе дает представление о том, насколько она страдала.

Франсуаза рассказывала о себе, говорила, что ей никогда не доводилось оставаться одной. Она думала о своих подругах, которых ей не хватало, о лестнице в кафе «Джим-мис», на которой она частенько сидела, и эти воспоминания наполняли ее радостью и ностальгией. Она вновь видела свой автомобиль «астон-мартен», который вела слишком быстро. У нее много ярких воспоминаний, но реальность превыше всего. «Я веду нелепую борьбу против времени и пальфиума-875», — напишет Франсуаза Саган. Она задыхалась и переживала ужасные нервные кризисы, пытаясь оттянуть момент, когда снова придется схватить ампулу. «Все, что я делаю для себя и против своей воли, достаточно отвратительно», — продолжает она. Прежде чем выйти из клиники, она закончила свой дневник следующими вполне трезвыми и пронзительными словами: «Понемногу я привыкла к мысли о смерти, как о чем-то обычном, это решение ничуть не хуже других, если болезнь не отступит. Это пугает меня и вызывает отвращение, но это стало привычной мыслью, и я думаю, что я смогу осуществить ее, если вдруг…» Все ее друзья в один голос утверждали, что до катастрофы она была решительно против тяжелых наркотиков. Конечно, она теперь сильно изменилась, свидетельствуют они, не то чтобы «она перестала быть Франсуазой Саган», но страдание заставило ее повзрослеть. «До несчастного случая, — вспоминает Аннабель Бюффе, — она была маленькой девочкой, которая упивалась жизнью и любила деревню. У нее были хорошо развиты животные инстинкты в полном смысле этого слова. После катастрофы она уже не была прежней. В ней что-то надломилось».

Дорожное происшествие случилось в апреле, но лишь в октябре у романистки прекратились боли. Через несколько лет она прокомментирует это событие, оставившее столь значительный след в ее жизни, спокойно и равнодушно: «Меня уже соборовали, и, что бы теперь ни случилось, я попаду прямо на небо, в этом нет никаких сомнений. Эта катастрофа напомнила мне о некоторых вещах: что я, оказывается, уязвима и что болезнь приводит к одиночеству… Я продолжала хромать год или два. Потом я вышла замуж. Иными словами, я шла от происшествия к происшествию».