Любкино заселение(ю)

— Что? Ну, скажи?

— Я покажу эти снимки в одно известное ток шоу и тогда тебе точно не отвертеться. Поняла? На, ознакомься. Я оставлю его тебе.

Он положил мне на стол бумаги и вот эту «грязь на картинках» и удалился, аккуратно закрывая за собой массивную дверь.

Я судорожно взяла в руки бумаги, я же не умею читать такие иероглифы. В нашем мире другой язык.

Что же мне делать?

Следом я взяла картинки, пряча их в бумаги и вернулась в свою комнату.

За разговором с этим неприятным мужчиной я не заметила, как прошло больше часа. Что мне делать, это оставалось загадкой, но я знала одно, ноги этого туловища помнят дорогу.

Просмотрела все ящики и насобирала целый пакет бумаг. Не умею читать, а мало ли, что-то да и придумаю как понять эту информацию. Я положила их в пакет и вышла из комнаты.

Как я и предполагала, мне стоило только подумать о тайной комнате, как ноги повели меня между пыльными коридорами, затерянными в глубинах коттеджа, я начала ощущать невероятную магию, которая повела меня к потайной комнате.

Наконец, передо мной открылась каменная стена, притягивая мои руки, заставляя провести по ее грубой поверхности. Рискнув сделать легкий шажок вперед, я увидела кирпич, который заметался между прочими, точно призывая меня свернуть в правильном направлении. Хоть под ногами и чувствовался скрежет, вызывающий ощущение прочности и долговечности, я не стала удивляться, ведь уверенность заставила меня продолжать свой путь.

Наконец, глазам моим предстала круглая плита, которая выглядела как верный ключ к открытию новых возможностей. Я коснулась к ней, ощущая колючую поверхность, после чего она вместе со мной повернулась по часовой стрелке. Я не заметила как оказалась в потайной комнате.

Мгновенно ощутила резкое пекло от яркого освещения, которое ослепило мои глаза. Когда зрение начало возвращаться, я заметила, что неподалеку от входа стоял огромный деревянный стол. За ним торжественно сидел мой отец, чей взгляд был устремлен на меня смешанными эмоциями.

Стол отличался своей роскошью и изяществом. Покрытый изысканной резьбой, он создавал впечатление старинной реликвии. На его поверхности увидела разнообразные предметы, которые позволяли понять, что здесь царила бурная деятельность. Горы бумаг, перья и чернильницы говорили о том, что этот стол был не только местом встреч, но и писательским кабинетом моего отца.

— Ну что, дочь, присаживайся. Буду вводить тебя в курс дела.

Меня всю коробило от данной ситуации. Перед глазами мелькали все те мужчины, с которыми мне пришлось познакомиться. Те картинки, где мое туловище ведет себя падшим образом.

Теперь я понимаю, почему Глецио мне дал тело без памяти о прошлом (хотя это большая редкость для нашего главнокомандующего). Была бы память, у меня сразу же после перемещения разорвало бы сердце, от всех воспоминаний. Ненавижу это тело и противно в нем находиться. Меня словно полили грязью с ног до головы. Такой грязью, которую не смоешь и десятью литрами воды.

— Ну что ты застыла? Присядь, это не терпит отлагательств. Тебе грозят серьезные последствия после твоего поведения. И я считаю, что будет правильным мне высказать в данный момент, все что я о тебе думаю, — мужчина был вне себя от ярости.

Он весь побагровел и я почувствовала — сейчас будет взрыв. Лава покинет его кратер и от меня не останется и живого места.

А может он вообще понял что я не его дочь? Может он сейчас убьет меня?

Мамочки, как же страшно.

Мурашки побежали по телу.

И я, черт возьми, его понимала. Мне и самой хотелось уже удавиться, попасть обратно в заоблачный мир и лучше быть превращенной в жабу. Она хотя бы не ведет такой образ жизни и чиста на ложь. Отец резко встал и пошел в мою сторону.

Глава 5

— Ты мерзкая, противная девушка. И мне стыдно, что ты моя дочь, — резал, словно без ножа этот человек.

Вот так заявление, представляю, как было бы слушать его дочери, если даже мне непросто выдержать оскорбления, но вопреки всему я сдержалась от ответа. Смотря на то, что Селена медийная личность, может её вообще подставили, чтобы отец от нее отрекся?

Хотя…

Нет! Не просто так к ней целоваться тот парень полез. Значит, она действительно вела себя распущено. Только как, теперь, вести себя перед ее отцом? Как залечить все его раны от этой светловолосой бестии?

— Ты опустила меня ниже плинтуса и я тебе этого никогда не прощу!

Ходил кругами отец, даже не смотря в мою сторону, продолжая причитая под нос, заключив замок из рук за поясницей: — Это же надо так… Это же надо так… Да как ты посмела вообще?

А я виновато опустила взгляд и как выпалю, сама не ожидая того: — Так, а что я сделала-то?

"Лучшая защита — это нападение", — промелькнули не мои настойчивые мысли. Придется долго бороться за это тело, с разумом Селены. И эти ощущения, вводят меня в глубокую печаль и негодование.

— Ах ты не знаешь? А вот, полюбуйся-ка.

Он бросил те же самые «грязные картинки» на стол.

— Папа, я видела это. Но я не могла такое сделать. Почему ты мне не веришь? Здесь же сразу видно, меня подставили! — кричала я в ответ со слезами на глазах.

— Убери свои лживые слезы, Селена! Я устал, понимаешь? Устал снимать трёхметровую лапшу со своих ушей. Ты мне обещала не лезть больше никуда, а что я получаю? Вот это вот, курьер принес полчаса назад. Это выше моих сил! У меня больше нет дочери!

Я видела, что ему скорбно и глаза на мокром месте. Он присел за стол и положил обе руки на вески и приступил их массажировать.

Слова отца звучали едва слышно, когда он подложил обе руки под подбородок: — Знаешь, что самое важное для отца? — прошептал он. — Дочь, с которой он не спал ночами, и за которую он беспокоился наблюдая каждый ее приступ болезни. Дочь, для которой он всегда был настоящей горой, всегда рядом.

Раздался глубокий вздох, и он продолжил, указывая на свои глаза: — А знаешь, что самое оскорбительное для отца? Знать, что его дочь стала путаной, и видеть свидетельства своими глазами. Фотографии, где она обнажена, с разными мужчинами. Это просто… как можно так бездарно не уважать своего отца? Как? — с трудом говоря, отец опустил голову: — Мое терпение лопнуло. Уходи!

— А как же важ…

— И ты еще смеешь раскрывать свой паршивый рот? Я все сказал! — закричал отец, указывая ладонью на дверь. — Вали отсюда и никогда не возвращайся. Вот, твои новые документы, деньги на первое время и телефон. Забирай их и убирайся отсюда.

Ком в горле становился все больше, когда я молча слушала отца. Я не смогла даже поднять взгляд, помешанный на горьких эмоциях. Как же мне было стыдно и невыносимо больно видеть его таким разрушенным и опущенным. Последние слова отца проникли в меня, словно занеслись тысячами игл. Они сжали мое сердце и заставили ощутить бездну разочарования и страданий. Но я ничего не сказала. Вместо этого, я забрала все что он отдал и просто ушла, не решившись обратиться к нему.