Любовь без обязательств

– Ладно. Пять минут, - проходит к машине.

Сдаётся, как всегда.

Открываю пассажирскую дверь и помогаю усесться, вдыхая запах её тела. Зубы сводит от понимания того, как скучал. Насколько сильно скучал.

Огибаю Лексус, не сводя с нее глаз, и запрыгиваю в водительское кресло. Завожу двигатель.

– Куда ты? – спрашивает испуганно.

– Отъедем немного.

Недовольно поджимает губы, но молчит. Я наблюдал эту картину на этом самом лице сотню раз и каждый из них уговаривал себя, что это просто привычка. Несвязанная с тем, что её что-то не устраивает.

Сама согласилась. Сама приходила. Сама отдавалась.

Получить согласие женщины на любое действие – это обязанность мужика. Но так ли часто это согласие истинное? В моменте вожделения хочется думать, что да. Только вот в случае Бариновой я ни в чем не уверен.

Долгое время я «сам обманываться был рад».

А кто откажется?

Отъезжаю на небольшой пустырь за кварталом и разворачиваюсь к ней. Одним рывком сдираю кепку с головы, светлые волосы тут же рассыпаются по плечам.

Не нравится. Но молчит. Всегда молчит.

Хочется встряхнуть ее хорошенько. Прокричать, чтобы никогда не молчала. Боролась, если что-то не нравится. Жила так, как хочется. Не плыла по течению.

Откидываю кепку на заднее сидение.

– Почему ты уехала?

– Отдохнуть захотелось.

– Отдохнула? Поехали домой.

Смеется.

– Домой, Глеб? У нас разные дома, разные жизни. Всё разное.

Это правда. Правда, которая заставляет стиснуть зубы до противной крошки между ними.

– К чему тогда это отшельничество? Я говорил с Зотовым с утра. Ты взяла бессрочный отпуск.

– Слишком много телодвижений для отношений с отметкой «без обязательств», Громов. Ты забываешься.

Цокаю, принимая удар.

– Что произошло в пятницу?
– спрашиваю, кружа глазами по ее идеальному лицу.

– У меня ничего. А у тебя?

Мне нравится, когда она такая. Дерзкая. Хочу, чтобы выпорхнула из кокона, которым себя окружила. Забетонировала когда-то своё нутро. Чтобы знала, что она достойна. Достойна всего. И никогда больше не соглашалась на меньшее.

– И у меня ничего. Пришлось задержаться с Варей.

Ловлю отголоски беспокойства в ее взгляде и тут же его тушу:

– С ней все более-менее.

– Хорошо. – Кивает.

Резко притягиваю ее за тонкую талию и размещаю у себя на коленях, борясь с сопротивлением. Её запаха становится так много, что мозг перестает соображать.

– Громов. Ты сказал просто поговорим, - упирается ладонями мне в грудь.

– Мы говорим, - зарываюсь лицом в копну мягких волос, пригвождая ее бедра к своему паху.

– Ты что потрахаться приехал? Так давай потрахаемся.

– А давай, - стягиваю с нее кофту, оставляя в узкой майке и требовательно сжимаю грудь.

Впиваюсь в зовущий рот, ловлю языком сдавленный стон. Грубо раздвигаю длинные ноги, сжимая то, что между ними.

Чувствую нарастающее сопротивление, поэтому усиливаю хватку. Я знаю, что ей нравится легкая грубость, но сейчас намеренно перегибаю палку.

Хочу, чтобы выскользнула.

Чтобы «нет» сказала.

Дала по роже.

Поняла, что достойна большего.

Всего достойна. Цветов, огромных букетов в сотню роз. Домов. Пароходов. Вообще, всего.

– Сейчас потрахаемся и домой тебя отвезу. Больше никуда не поедешь. Завтра приеду, снова потрахаемся.

Грубо, но действует.

Слышу протяжный всхлип и ощущаю резкий удар в грудь, потом еще и еще. Дальше бьет наотмашь по роже отчаянно. Подставляюсь и терплю, зная, что так надо.

– Мудак. Чертов придурок. Ненавижу тебя.

Снова впиваюсь в ее рот, но тут же отлетаю обратно, чувствуя кровавый привкус на губах от зубов.

– Больше никогда не трогай меня, - вскакивает с моих колен и перебирается на пассажирское кресло. – Больше никогда.

Поправляю джинсы.

Ксеня всхлипывает еще и еще. Яростно забирает волосы наверх.

Душа раздирается от желания успокоить, но это ведь как с детьми. В пятницу ночью Варе пришлось вызвать скорую после очередного приступа. Она плакала и визжала, когда врач устанавливал катетер на руке. Я сжимал ее хрупкие плечи у себя на груди и пытался принять всю боль, зная, что так надо.

Так и сейчас.

Знаю, что так надо.

Хватает олимпийку и натягивает ее обратно, закрывая от моего взгляда манящую бархатную кожу, до которой я скорее всего никогда больше не дотронусь.

Противная щекотка в груди пробирается прямо к сердцу.

– Отвези меня обратно.

Завожу машину и на автомате доезжаю до дома её бабки.

– Больше никогда не приезжай, - ее голос становится наконец-то стальным. – Больше никогда. Никогда не позволю с собой обращаться так, как ты обращался. Никому. Хочу вообще никогда больше ТЕБЯ не видеть.

– Понял, - киваю.

– Вы все считаете, что можно делать все что вы пожелаете. А я больше не буду терпеть. Даже тебя.

Молодец, девочка. Горжусь.

– Иди в жопу, Громов, - заявляет торжественно и пулей вылетает из машины.

Делаю вдох-выдох пару раз.

Я бы мог предложить ей подождать.

Бесконечных выматывающих судов и апелляций, моей поездки в московскую клинику, поиска рычагов давления на бывшую жену. Мне было бы это на руку, потому что от осознания того, что я больше не имею права взять ее за руку, начинается противный скрип в ушах.

Но что это будет значит для нее? Снова соглашаться на меньшее? Снова ждать, как когда-то ласки матери и звонка от отца?

Пусть выпорхнет из своего кокона, раскроет крылья и станет бабочкой. Пусть не моей, но всё же.

Дергаю замок бардачка и ищу пачку сигарет, припасенных на экстренный случай. Закуриваю и нервно выдыхаю дым в пространство.

Выхожу из машины и брожу вокруг нее, пока сигарета не заканчивается.

А потом сразу подкуриваю еще одну.

Поднимаю глаза в небо, такое же серое, как и все вокруг в этой гребаной деревне. Надеюсь, мне это зачтется.