Любовь Чейза

— Спасибо. Я старалась.

Так, сейчас должен последовать поцелуй. Ладно, с этим он справится. Он уже десятки лет целует девочек.

Обняв, он осторожно притянул ее к себе — но так, чтобы их тела не соприкасались, — и поцеловал сначала в лоб, потом в щеку и наконец прикоснулся к губам.

Ее губы призывно открылись, его опалило сладкое и чистое дыхание. Чейза охватило любопытство. Может, удовлетворить его? Проникнуть языком в ее рот? Это было бы проявление доброты и признательности.

Но нет. Ни к чему заходить так далеко. Он решительно сжал губы и через несколько секунд поднял голову. Это был самый сухой, бездушный и стерильный поцелуй из всех возможных. И все же сердце его бешено колотилось.

Это предательское сердцебиение заставило его признать, что то чувство, которое не позволило ему поцеловать ее интимнее, оказалось страхом — ледяным, неприкрытым страхом того, что если он начнет, то уже не сможет остановиться. Он уже попробовал ее вкус сегодня, и этот вкус оставался на его губах много часов. Стоит только уступить этой внезапной жажде…

Еще одна мысль пришла ему в голову, куда более страшная, чем предыдущая: что, если он не сможет… восстать? Даже в состоянии глубочайшего опьянения он не претерпевал неудач в сексе. Ни одна из тех женщин, с которыми он делил постель, не могла бы упрекнуть его в физической несостоятельности. А вот их давняя дружба с Марси могла отразиться на нем не лучшим образом.

Господи Боже, он надеялся, что этого не случится. Страх неудачи вмиг парализовал его.

Марси, наверное, почувствовала что-то неладное. Вопросительно взглянув на него, она с улыбкой скрестила руки на груди и, медленно потянув за тонкие бретельки ночной сорочки, спускала их до тех пор, пока не показалась ее осиная талия.

Груди ее были высокими, округлыми и бледными с самыми розовыми сосками, какие ему когда-либо доводилось видеть. И самыми чувственными. Потому что стоило ей спустить сорочку, как они сморщились и потемнели до еще более глубокого розового оттенка, ощутимо затвердев.

У Чейза слюнки потекли при виде такой великолепной плоти. Его фаллос напрягся под плавками, и на него нахлынуло неведомое дотоле чувство облегчения.

Сорочка соскользнула на пол. Марси грациозно переступила через нее и предстала перед ним во всей своей красе. Высокий подъем, длинные, почти по-жеребячьи худые, но красивые ноги, округлые, хотя отнюдь не пышные бедра…

Впрочем то, что притягивало его взгляд как магнитом, были рыжие колечки между бедрами. Это было возбуждающее, игривое, женственное зрелище. Он прикоснулся к ним тыльной стороной ладони.

Пружинистый, живой, соблазнительный…

В крови вдруг вспыхнуло яростное желание. Именно в этот момент он понял, что нужно торопиться. Иначе ему захочется исследовать каждый дюйм ее фарфоровой кожи, брать в рот ее соски, целовать это огненное облачко между бедрами. И он выставит себя круглым дураком перед своей старой приятельницей — Занудой Джонс.

— Ложись, Марси, — глухо прошептал он.

Он поспешно обошел комнату, задувая свечи, потому что, если он попытается при свете, может ничего не получиться, а ему отчаянно хотелось, чтобы все получилось.

Чейз сбросил с себя одежду и на ощупь, в темноте, натянул презерватив. Едва он лег с ней рядом, как она с готовностью придвинулась ближе. Она показалась ему невероятно хрупкой и нежной, когда он навалился на нее сверху и раздвинул ей ноги.

Его проникновение было таким сильным и стремительным, что он испугался, не сделал ли ей больно. Однако она не издала ни звука, только глубоко и прерывисто вздохнула, когда он начал двигаться.

«Нет, черт возьми, нет! Я не должен испытывать удовольствие».

Ему нельзя получать удовольствие. Нельзя наслаждаться. Нельзя радоваться. Надо спешить. Раз и навсегда покончить с этим, прежде чем выработается привычка. Прежде чем захочется заниматься любовью всю ночь. Прежде чем захочется заниматься любовью каждую ночь — всю оставшуюся жизнь.

Он двигался лихорадочно, как насос. Задыхаясь, повернул голову набок. И случайно прикоснулся щекой к ее торчащему соску. Слегка подавшись к нему, лизнул языком — просто для того, чтобы помочь себе побыстрее покончить со всем этим.

Он добился своего. Кончил.

Как только в голове у него прояснилось и восстановилось дыхание, он поднялся и на ощупь отыскал свою одежду. Обнаружив ее, направился к двери.

— Чейз? — Он услышал шелест шелковых простыней и понял, что она села.

— У меня болят ребра. Я скорее всего буду вертеться ночь напролет. Не хочу тебе мешать, — пробормотал он.

И выскочил из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь и чувствуя себя так, будто избежал самой смертельной, самой прекрасной пытки, какую только способен выдержать мужчина.

Глава 9

Умывшись, Марси подняла голову и посмотрела на себя в зеркало. Да, печальное зрелище. Она тихо проплакала всю ночь, и глаза ее покраснели и распухли. Без косметики кожа, казалось, обескровела, стала какой-то болезненной. Марси выглядела на все свои тридцать пять.

Она спросила свое отражение, как ей удержать такого красивого и мужественного человека, как Чейз, который без труда обольстит любую, стоит ему только захотеть. Даже та девица, что навещала его в больнице, имела больше шансов понравиться ему, чем костлявая, веснушчатая Зануда Джонс.

Соленые слезы снова подступили к глазам, но Марси совладала с собой. Не торопясь, наполнила горячей водой ванну. Ласковая вода облегчила боль в промежности: их любовная игра была короткой, но интенсивной и резкой.

Намыливая тело, женщина критически оценивала себя. Обхватив груди, взвесила их на руках, желая, чтобы они были полнее, тяжелее. Она даже подумала о хирургическом вмешательстве, но тотчас отбросила эту мысль. И большие сиськи не заставят Чейза Тайлера полюбить ее.

С отчаянием она подумала, что ничто не заставит, никогда.

С этим глубинным отчаянием в душе она жила так долго, сколько себя помнила.

Выйдя из ванны, Марси вытерлась и стала одеваться.

Еще в начальных классах Чейз стал ее идеалом, не сравнимым ни с кем. Как и прочие одноклассники, он называл ее Занудой, но почему-то у него это звучало не так жестоко. Ей казалось, что он дразнил ее даже с некоторой долей нежности.

Разумеется, она была из тех, кому он никогда не назначал свиданий. Неписаный закон гласил, что любимцы класса не встречаются с дурнушками. Это было бы уже злоупотреблением добротой и дружескими отношениями.