Любовь цвета боли 2

Сижу ни жива ни мертва, слепо глядя в лобовое стекло. Планы тихо и мирно слинять в закат упорно накрываются медным тазом. Догадался. Меня затапливает дремучим сожалением, что вообще согласилась приехать в гости, поддавшись на уговоры Нины. Дышать трудно. Как будто мало мне было страданий. Теперь только с боем прорываться или отбиваться — это уже по обстоятельствам. Хотя кого я обманываю. С каким боем? Так, хоть бы уцелеть в заведомо проигранной войне.

— Чего притихла? Не узнал бы сейчас — узнал бы позже. Перестановка слагаемых суммы не меняет.

Для меня в этот момент весь мир рухнул, а он рулит себе спокойно. Потому что броня. Уверен, что будет так, как сказал. Вихрем в моих мыслях проносится план, от которого поджилки трясутся. Эгоистичный, подлый, но действенный.

— Хорошо, — контролируя каждый звук, вылетающий из моего рта, соглашаюсь. — Клиника так клиника.

??????????????????????????Если Макар и удивляется моей покладистости, то вида не подает. Только смотрит, особенно когда стоим на светофорах, оценивающе и лениво. Как сытый лев посреди стада беззащитных овечек в загоне.

Наша оставшаяся поездка стоит мне миллиона погибших нервных клеток. В клинике Павла Борисовича нас уже ждут. Конечно, можно было сразу догадаться, что Макар молчаливой тенью будет следовать за мной по пятам. Перед кабинетом УЗИ торможу и резко оборачиваюсь, впечатываясь носом в мужскую грудь.

— Дальше я сама. Там будут… — мнусь для вида, смущенно опуская взгляд. — Там раздеваться нужно.

— Я уже всё видел и внимательно изучил. Причем не раз.

Мгновенно вспыхиваю как факел.

А Макар смотрит на меня сверху вниз, и я только сейчас понимаю, что практически лежу спиной на двери. Сильные руки держат чуть ли не на весу, крепко прижимая к груди, губы на уровне моих губи опускаются всё ниже и ниже.

— Мне уже пора, — слепо шарю рукой по двери, нащупывая ручку.

— Раз пора, иди, — не сдвигаясь ни на миллиметр.

— Макар, мы стоим посреди коридора клиники, в которой полно народа.

— Один звонок — и через минуту здесь никого не будет.

— Пусти, — упираюсь ладонью в каменную грудь. — Я в туалет хочу. Пусти! — не удается скрыть панические нотки в голосе.

По глазам мутным вижу, что одно мое слово — позвонит и бог весть знает, что творить со мной будет. А я слишком вымотана, слишком взвинчена и слишком соскучилась, чтобы противостоять. По тому, как шумно и часто дышит, понимаю, что и Макару это хорошо понятно. Со смесью страха и острого, не поддающегося никакому контролю возбуждения смотрю, как тянется рукой к карману пальто. Сумасшествие.

— Вот вы где, вас доктор ожидает, — незнакомый голос откуда-то из-за широкой спины.

— Исчезни! — даже не оборачиваясь, рычит грозно.

А у меня этот рык пульсацией по телу проносится, задерживаясь в особо чувствительных местах, где уже давно всё сладко ноет и кипит. Но в то же время отрезвляет, как ушат ледяной воды.

Закрываю глаза, прерывая контакт, представляю, как наша парочка, должно быть, выглядит со стороны. Стыд и срам!

Выворачиваюсь из объятий и прошу перепуганную рыком Макара девушку проводить меня к уборной. Малодушно сбегаю, чувствуя прожигающий спину взгляд. Оставляю девушку караулить у двери, а сама умываюсь холодной водой, глядя в свои ошалевшие глаза в отражении.

Трясет мелкой дрожью, кожа огнем горит там, где гладил, пока я распятой безмозглой бабочкой трепыхалась в его руках.

— Нет у вас будущего! — шепчу незнакомке в зеркале. — Нет! Ты слепо доверяла, а он нет! И никогда не будет! А тебе, дура, о ребенке думать нужно! Вот ради кого стоит жить и бороться! В первую очередь самой с собой! А потом легче станет. Потом не до себя будет.

Попахивает шизофренией, но молниеносно отрезвляет. Самоанализ — сильная вещь, а главное, действенная.

Нет у меня другого выхода. Макар не отступится, и если будет неубедительно…. то страшно даже думать. Выбрасываю все ненужные мысли, делаю глубокий вдох и выхожу в коридор.

Я никогда и не задумывалась, каково это — впервые услышать стук сердечка своей крохи. Так вот, это чудо. Знакомство с чудом. Точнее, с двумя крохотными человечками, у которых уже хорошо заметны глазки, ручки, ножки. Затаив дыхание, смотрю во все глаза в большой телевизор, висящий на стене напротив кушетки. Восемь недель. Как я не заметила? Не почувствовала?

— С… ни-ми всё хорошо? — спрашиваю срывающимся голосом врача.

Топит острым чувством вины перед крохами. Я ведь не ела нормально, плакала, переживала, полностью сосредоточившись на себе.

— Малыши абсолютно здоровы и развиваются согласно возрасту. Поздравляю! — улыбается симпатичная женщина лет сорока, подавая мне салфетку, чтобы вытереть гель с живота. — Если хотите, можем пригласить в кабинет папу. Пусть посмотрит на деток, — указывает на застывший снимок на экране.

А я неожиданно смеюсь, закрывая лицо ладонями, а в голове его голос:

«Двоих хочу. Сразу. И чтобы обязательно мальчики».

И так горько, обидно. Видит Бог, как мне просто невыносимо хочется разделить с ним этот момент. Поделиться радостью, переживаниями. Ощутить поддержку, заботу и уверенность в завтрашнем дне.

Но я не могу позволить себе такую роскошь. Не имею права поставить под удар спокойную жизнь моих детей.

— Приглашайте, — вытираю слезы и поправляю одежду.

Как в замедленной съемке смотрю, как открывается дверь, женщина выходит и заходит Макар. Напряженно вглядывается в мое заплаканное лицо, застывая напротив, затем поднимает взгляд на экран и долго смотрит на наших крошек. Не дышу, впитывая губкой пробегающие по его лицу эмоции, а там такая многогранная палитра. Удивление, шок, неверие, радость и щемящая душу трепетная нежность.

Набираю в грудь больше воздуха, давя всхлип, и выпаливаю, пока не передумала:

— Восемь недель. Мне жаль, но они не твои.

Каменеет весь. Вижу, как дергается кадык и Макар медленно, невыносимо медленно переводит взгляд на меня. А мне орать хочется, потому что в карих глазах застыли еще те, самые первые эмоции — стоящие стеной слезы умиления.

— Что ты сказала?

— Не твои… они. Виктора, — цепляюсь за свой план, как за спасительную соломинку, затыкая рот бьющейся в предсмертных криках, разодранной в клочья душе. — Мы давно хотели, да всё никак не получалось. А два месяца назад… старались очень. С тобой предохранялись, а с ним нет… Вот и получилось. Тем более у Виктора в роду двойни есть, это же генетическая предрасположенность. Так просто не получается, чтобы сразу двое… — в моем голосе холод и сталь. Пока говорю, смотрю твердо ему в глаза, даже не моргаю.