Любовь цвета боли 2

Языки к чертям поотрываю слишком болтливым.

— Езжай к Оле на квартиру и установи камеры. И в подъезде тоже.

— Че? — замирает, не успев донести булку с противня до рта.

— Оля сегодня уезжает.

— Че?

— Словарный запас кончился? — отпиваю кофе, глядя на друга. — Наконец-то я дожил до этого момента.

— Это типа всё? С конями?

— Ты можешь хоть раз сделать, как я тебе говорю, не задавая вопросов? И вызови проверенную клининговую службу, пусть приедут после обеда.

У Зинаиды возраст уже не тот, чтобы погромы разгребать.

— Че взбесился-то так?

— Оля у Виктора в СИЗО вчера была.

— Угу, — глубокомысленно кивает Руслан, жуя булку. — И че там?

— О подробностях не расспрашивал. Не до этого, знаешь ли, было.

— Ты хоть иногда трубку снимать думаешь, когда я тебе звоню? Оля вчера и в офис к тебе заезжала. На твою рожу бесячую посмотреть хотела. Я не пустил.

— Чего она хотела? — кофе комом в горле становится.

— Выяснить, что происходит. Но так как в твоем кабинете спали бухие вдрызг шлюхи, мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы она туда не попала.

Морщусь досадливо, вспоминая ночь, когда думал, что смогу забыться в объятиях одной из них. Не прокатило. И взгляда хватило на картонные подстилки, чтобы понять — не поможет. Поэтому мы всю ночь пили, я говорил, а они молча слушали.

— И?

— Ну, я и спросил осторожненько, на хрена она в это дело полезла.

— Мне что, каждое слово из тебя клещами вытягивать? — раздраженно бросаю пустую кружку в мойку, когда Руслан замолкает.

— У меня сложилось впечатление, что она вообще не в курсе была, о чем я толкую. Короче, конкретно так психанула твоя Оля. Ты это… — менжуется Руслан. — С ней всё в порядке?

— Относительно, — сжимаю до хруста челюсти. — Пошли, выйдем, — киваю другу, так как на кухню возвращается Зинаида.

Выходим на веранду, и я молча закуриваю, глядя на окна Олиной спальни.

— В ванной наблюдение не устанавливай. Меня интересует лестничная клетка и пара камер в квартире.

Предполагая неуемный энтузиазм друга, решаю уточнить.

— Зачем?

— Если всё же весь этот пиздец правда, на нее могут выйти. До Виктора теперь сложно добраться, а Оля остается под ударом. Нельзя исключать вариант, что тому олуху дали аванс за информацию. А требовать возврата придут к ней.

— Понял.

— Давай поезжай, пока Оля спит. У тебя пара часов максимум. И сильно не отсвечивай там, за ее квартирой уже могут наблюдать.

— Обижаешь. Там, где этих недомерков учили, я давно преподавал. Всё сделаю тихо и незаметно.

Проводив взглядом Руслана, захожу обратно на кухню и сажусь за барную стойку напротив усердно нарезающей овощи Зинаиды.

— После обеда приедут люди, наведут порядок в гостиной.

Молчит, недовольно поджав губы.

— Я тебе только одно сказать хочу, — не отнимая глаз от разделочной доски, говорит Зинаида. — Не будет дурой — уйдет. И правильно сделает. А ты включай уже, наконец, голову, а то дальше своего гордо вздернутого носа не видишь. Ты головушку свою бедовую опусти пониже — и сразу всё понятно станет. Не узнаю я тебя, Макар. Ведомый ты. Ясно?

Если честно, не очень. Верчу в задумчивости морковку в руках и внимательно смотрю на женщину.

— Вы что-то слышали?

— Я много чего слышу. Работа у меня такая — в твоем доме уют создавать. Не верю я. Не могла Ольга так поступить. Она же любит тебя, борова, а ты доверие девочки дважды подорвал, — смотрит укоризненно. — Тенью по дому бродила, а ты… сплошное разочарование.

Что-то мне подсказывает, что отнюдь не так ласково хотела назвать меня Зинаида.

— Я тоже не сразу поверил. Есть факты — железобетонное доказательство ее причастности.

— Перепроверь.

— Дважды.

— Сам перепроверь! — с нажимом повторяет Зинаида, заставляя меня внимательнее к ней присмотреться.

??????????????????????????Глава 17

Макар

Комната Оли пуста. Открываю дверь в ванную, предварительно постучав. Тоже пусто. Иду по коридору в нашу спальню и застаю Олю уже одетой в черную водолазку и светлые джинсы. Собралась уже, значит.

Полностью игнорируя мое присутствие, проходит в гардеробную. С полным отрешением на бледном лице достает чемодан, открывает его, укладывает на пол, собирает вещи. Выборочно, только те, что привезла с собой из квартиры.

— Оль… — внутри всё горит огнем протеста. — Маленькая моя…

Вздрагивает едва заметно, поджимает недовольно губы, но от дела не отрывается.

— Прости меня, — захожу в небольшую комнату, останавливаясь позади малышки в считаных сантиметрах. — Прости, что напугал. Я руки себе отрубить готов, — обхватываю напряженные плечи, прижимаюсь грудью к ее спине и зарываюсь лицом в волосы.

Позволяет, хотя напряжена, как струна.

— Что изменилось? — спрашивает тихо, глядя в стену перед собой.

Молчу.

Оборачивается, твердо глядя на меня, смотрит, что-то отчаянно выискивая, а потом усмехается.

— Я перестала быть лгуньей? Зверушкой, которую иногда приятно трахать? Что изменилось, Макар?

— Всё.

— Это не ответ. Завтра тебе могут показать другую запись. И что будет? Доведешь начатое до конца? Или, быть может, в подвал посадишь? Или сразу в СИЗО?

Сжимаю кулаки до хруста, глядя на Олю. На себя злюсь. Понимаю, что права, слова точно в цель бьют.

— Я ревновал. Сильно, — всё, что могу выдавить.

Крыть мне больше нечем. Хотя звучит откровенно жалко.

— А сейчас не ревнуешь?

Да что ж за хуйня. Всё дальше в угол загоняет и смотрит глазищами своими колдовскими. А я на многое готов, чтобы только осталась. Чтобы смотрела на меня как сейчас.

— Нет.

— Тогда скажи, что изменилось?

Что? Вот что она хочет от меня услышать? Что я слепой болван? Или что всё равно до конца в ней не уверен, но мне откровенно плевать, было это чертово предательство или нет? Что жрать с рук ее готов как преданный пес?

— Я люблю тебя, — обхватываю Олино лицо и наклоняюсь низко. — Люблю. И мне похер на всё. Было, не было — плевать.

Отстраняется и неожиданно громко смеется, запрокидывая голову к потолку. Застываю, не понимая, как реагировать на ее смех. Вытирает пальцами слезы, текущие по щекам. Пугающая картина: на лице счастливая улыбка, а плачет навзрыд. Не сразу понимаю, что у Оли истерика.

Обхватываю за талию и прижимаю к себе, глажу по тонкой спине, матеря себя в мыслях на чем свет стоит.