Любовь и ненависть

густо пропитавший квартиру, резкий запах сигар. Ирина сразу

догадалась: Андрей закурил. Она распахнула дверь в его

комнату, слабо освещенную отсветом уличных фонарей,

проникающим в настежь распахнутое окно. Здесь, как и в

прихожей, тоже было накурено. Андрей в одних трусах лежал в

разобранной на диване постели и смотрел в потолок тупо и

неподвижно. На Ирину он не обратил никакого внимания, не

пошевельнулся, даже глазом не моргнул. "Что с ним?" -

молнией сверкнула тревожная мысль, но, стараясь быть

веселой, беззаботностью скрыть свою тревогу, она спросила:

– У тебя кто-то был? Так накурено, фу, ужасно!..
– Он не

отозвался. Она подошла к дивану и села. - Ты спишь,

Андрюша?

– Нет, - сухо отозвался он, враждебно нахмурившись.
–

Жду результатов твоего концерта.

Она расхохоталась каким-то деревянным хохотом,

невольным и явно неестественным, и хохот этот еще более

усилил и до того острое внимание Андрея. Лежа головой к

окну, он смотрел в ее лицо, на котором как-то уж очень четко,

явственно запечатлелись следы душевных страданий, упрямо

пытался понять, что с ней произошло. Потом потеплевший,

внимательно изучающий взгляд, его столкнулся с ее просящим

о помощи, беззащитным взглядом, и Андрей догадался в ее

невиновности, взял ее руку и положил себе на грудь. Она точно

ждала от него этого жеста, разрыдалась вдруг, хлынули буйные

слезы, горячая голова ее упала ему на лицо, и сквозь судороги

он слышал отрывистые бессвязные слова:

– Андрюша... Милый... погоди. Я все, все расскажу. Всю

правду. . Не солгу. Ни единым словом не солгу. . Верь мне,

милый. И если можешь - прости. Или убей, прогони меня.

Минут через пять она успокоилась и действительно

рассказала правду, горькую и трудную для нее, рассказала и

сразу почувствовала такое облегчение, будто с нее сияли

тяжелый груз.

– Ты веришь, веришь мне?!
– с лихорадочным упорством

добивалась она.

– Верю, Иринка, - сдержанно, но уже не холодно отвечал

Андрей. - И пытаюсь понять. Жизнь, конечно, не учебник

арифметики, где все ясно.

– Андрюша, милый... Я увидела тебя заново. Ты стал для

меня еще дороже. Мы будем жить еще лучше. Правда,

Андрюша? Ну скажи, что правда?

– Не могу лгать, Иринка, - ответил он после долгой паузы

раздумья. - Не знаю... Помнишь, ты однажды говорила о

гарантиях? Теперь я не могу дать такой гарантии.

– Андрюша, ведь ничего же не случилось. Ну что

случилось?

Он кашлянул в кулак. Она осеклась. И потом, помолчав,

уже негромко, рассудочно произнесла:

– Конечно, нужно время, я тебя понимаю.

– Именно, - отозвался добродушно он.
– Время - хороший

лекарь. Ты, как врач, должна это знать.

Глава шестая

Несмотря на летнюю пору, отходящая из Москвы

электричка не была, как обычно, заполнена так, что яблоку

упасть негде, и Андрей Ясенев свободно уселся у окна. Он

ехал в поселок, где жила Соня Суровцева. Убедив себя, что

убитая женщина с исколотыми шприцем венами и есть та

самая Соня Суровцева, которая месяц назад произвела на

него гнетущее впечатление, Андрей решил поехать к ней

домой, чтобы удостовериться в своем предположении и

выяснить многие необходимые следствию детали.

Уже с утра солнце неистово пекло. Синоптики наконец

пообещали в Москве и Подмосковье кратковременные дожди с

грозами и тридцатиградусную жару. Насчет обещанного дождя

Андрей был настроен скептически, а что касается жары - это

уже точно, синоптики не ошиблись, жара, как говорится, "была

налицо", даже утром.

Андрей сегодня не выспался. Он увидел и узнал новую

Ирину, неожиданную. Теперь, в вагоне, Андрей вспомнил

Иринины глаза. В них было все - кротость беззащитного

ребенка, нежное целомудрие девушки, безрассудство пылкой,

шальной натуры, воля сильного характера. От воспоминаний

радовалось и тревожилось сердце, не находившее покоя,

потому что рядом с приятными чувствами стояли сомнения.

Они мучили болезненной подозрительностью: а всю ли правду

рассказала ему Ирина?.. Нет-нет, он, конечно, поверил ей,

совершенно исключал подлую ложь, а все же сомнения тайком

пробирались в душу и тревожили. И хотя он стыдился этих

подозрений, гнал их прочь, покоя все-таки не было. Остался,

как оскомина, неприятный осадок.

Мысли об Ирине перебивались размышлениями о

трагическом происшествии, которое он должен расследовать.

Найти убийцу. Он думал о жертве и убийце. Кто они? Как и

почему скрестились их пути? Прежде всего кто она, эта

женщина? На рюкзаках, в которых нашли части ее тела, нет

никаких отпечатков. Ясно, что убийца был опытный, орудовал в

перчатках. Прошло сорок часов с момента обнаружения

расчлененного на части трупа. В последние трое суток в

милицию никто не обращался с запросом об исчезновении

женщины. Пропал человек, и ни родственники, ни сослуживцы

не поинтересовались, где он и что с ним. Довольно странно.

Разве что женщина была одинокой. Или, может, приезжая - в

Москве, особенно в летнюю пору, сотни тысяч приезжих. Могли

убить с целью ограбления. Почему-то думалось именно о

Соне, и Андрей убедил Струнова начать розыски с Сони

Суровцевой. Убитая была морфинисткой. Но Соня не

единственная в Москве морфинистка. Смерть наступила от

удара в сердце тонким острым предметом. Вспомнился

студент Маклярский и его страшное и простое оружие -