Любовь и ненависть

в самом деле ушла на концерт и все его волнения и

подозрения оказались плодом ревнивого воображения. И эту

уверенность подкрепляли слова Василия:

– Странная логика у этих женщин. Поди разберись. Ну

хотя б позвонила!.. Андрей, а может, ты один подъедешь?

Бери такси и подъезжай. Выпьем по маленькой.

– Нет, Василий Алексеевич, спасибо. Поздно уже. А

потом у меня завтра предстоит трудный день. Хочу пораньше

встать.

Шустов не настаивал - мелькнула подозрительная

догадка: "А может, они рассорились? Из-за меня. Но тогда

Ирина должна была позвонить и сказать, что они не приедут.

Странно вела она себя сегодня. Этот порыв, взгляд. Всерьез,

что ли? Но этого нельзя допустить, это невозможно. Это было

бы бесчестным. А Катюша, дочь? О ней подумала Ирина?"

И тогда Шустову опять пришли на память слова

печальной русской песни: "Жена найдет себе другого, а мать

сыночка никогда". И он вспомнил ту, которая дала ему жизнь и

которую он даже теперь, будучи взрослым, самостоятельным

человеком, не мог назвать матерью. "Нет, Ирина не такая, нет-

нет", - решительно и торопливо запротестовал он, поймав

невольную аналогию...

Ирина ехала к Шустову, обуреваемая чувствами, слегка

прикрытыми благовидным предлогом - разделить личную

радость друга. В пути она думала над нелегким для нее

вопросом: как объяснить Василию свое появление без

Андрея? Сказать, что они поругались и Андрей не захотел

ехать? Нет. Лгать она не могла, тем более что обман этот

может раскрыться при первом же разговоре Василия с

Андреем. Сказать всю правду, признаться в своих чувствах к

нему? А вдруг Василий осудит ее? И обязательно осудит.

Должен осудить, обязан. "Я потеряла голову. Я преступница, и

нет мне прощения, - начала жестоко казнить себя Ирина.

Страстная душа, богатая воображением, все свои порывы,

мысли и желания она рассматривала как свершившееся, как

ужасный факт, которому нет оправдания.
– Что со мной? Какая

нечистая сила вселилась в меня? Нет-нет! Я сошла с ума.

Если я приеду сейчас к нему, он возненавидит меня. Я потеряю

большого друга. Я никогда больше не смогу с ним встречаться,

не посмею посмотреть ему в глаза. В его глаза. А какие у него

глаза? Вот и не помню. Как странно - я не помню глаз

любимого человека. Это оттого, что у него глаза

неопределенного цвета. Чистые и смелые глаза".

В центре, на площади Революции, она вышла из метро.

Зачем-то нужно было выйти именно здесь. Вспомнила - зайти

в парикмахерскую. Нет, теперь это не нужно: она не пойдет в

парикмахерскую и не поедет к Шустову. Назад, домой, только

домой. Но сначала нужно успокоиться, собраться с мыслями.

Что она скажет Андрею? Она уже сказала - концерт. Как глупо,

противно - ложь, обман. И зачем, ради чего все это?

Вспомнила, как, тушуясь и теряясь перед неожиданно

возвратившимся домой Андреем, она лепетала о какой-то

подруге, билетах, концерте, и она сейчас испытала такое

чувство стыда, угрызения совести, что готова была полжизни

отдать за то, чтоб все это оказалось сном. Но это была явь,

ужасная, неприятная явь, и голос Петра Высокого,

окликнувшего ее, тоже был явью. Она даже обрадовалась

этому голосу, словно встреча с добрым Похлебкиным могла

чем-то помочь ей. Петр Петрович стоял у киоска "Союзпечати"

и приветливо улыбался, точно давно поджидал здесь Ирину. А

рядом с ним с двумя гвоздичками в руке стояла счастливая

Аннушка Парамонова.

– Ирина Дмитриевна, вы из гостей или в гости? -

спрашивал восторженно сияющий Похлебкин: вспомнил, что

Ирина отпрашивалась у него уйти сегодня пораньше.

Она ответила с ненужной поспешностью, и лицо

залилось румянцем:

– Из гостей. Домой иду.

– Отлично! - воскликнул Похлебкин и уже деланным

начальственным тоном, который никак ему не шел: - Поскольку

вы сегодня похитили у государства целый час служебного

времени, я, как начальник ваш, приказываю немедленно,

безотлагательно, сию же минуту вернуть этот час из резервов

вашего отдыха.
– Он смущенно, взглядом, просящим прощения,

посмотрел на Аннушку и закончил уже совсем естественно: -

Короче говоря, Ирина Дмитриевна, мы с Аннушкой сейчас

подали заявление в загс. Нас поставили на карантин - дали

месяц испытательного срока. И мы решили отметить это

событие мороженым и шампанским в молодежном кафе.

– Очень рада, поздравляю вас, - торопливо и

возбужденно проговорила Ирина, а Похлебкин, задержав ее

руку в своей, пригласил пойти с ними в кафе, говоря все так же

шутливо и высокопарно:

– Знаете, дело это серьезное, а мы люди неопытные,

молодые, отпускать нас в кафе без присмотра старших

нежелательно, так вы уж, пожалуйста, не откажите.

Присутствие такого опытного, хорошего семьянина, как вы, для

нас, начинающих несмыслешек, будет весьма полезным.

– Петр Петрович, - снова вспыхнув багрянцем,

заговорила Ирина, - я бы с удовольствием, но, понимаете, я

должна...

– Вы должны государству, - перебил ее Петр Высокий

шутливым тоном, - шестьдесят минут. Извольте их вернуть

безотлагательно мне. Потому что я ваш начальник.

Ирине ничего не оставалось делать, как принять их

приглашение.

Домой она пришла в одиннадцатом часу. Ее испугал дым,