Любовь и ненависть

преступление и после свершения, он никогда не думал о

возмездии, о том, что час расплаты придет. Теперь он

старается думать, как уйти от возмездия, а коварная память

воскрешает перед ним весь процесс преступления, точно

говорит: смотри, думай, взвешивай, авось найдешь себе

оправдание.

Когда это было? Совсем недавно, неделю с небольшим

назад. Соня сама ему позвонила, и он рад был ее звонку, ждал

этого звонка с тревогой, решимостью и нетерпением, потому

что с Соней нужно было кончать: полусумасшедшая после

наркотика, она стала опасной для Наума и главным образом

для Марата. А Марат был опасен для Наума всегда. Он знал

его тайну. Да, Наум Гольцер, чтобы стать единственным

наследником, убил свою мать. Ради овладения наследством

он не остановился ни перед чем.

Кто б мог подумать, что сын с такой чудовищной,

звериной жестокостью мог убить родную мать! Убийца не унес

ни одной вещи убитой. Он откровенно демонстрировал, что не

имел никаких меркантильных целей. Кто мог подумать, что

сберкнижка, деньги, хрусталь, серебро и фарфор, которыми

был обложен труп несчастной старухи, достались в конечном

счете убийце! Следствие, мягко говоря, оказалось не на

высоте, оно пошло по дорожке, ловко указанной ему

преступником, и зашло в тупик. Преступление осталось

нераскрытым...

Соня позвонила ему в тот момент, когда судьбу ее Наум

уже решил. Он сразу же назначил ей свидание у памятника

Островскому возле Малого театра. Подъехал на своей машине

минута в минуту в условленный час, сделал знак ей рукой,

приказал садиться не рядом с собой, а на заднее сиденье. У

Сони был растрепанный вид, сухие искусанные губы и

безумные глаза, остекленелые, бездумно и загадочно

впившиеся в одну точку, точно такие же, какие приснились ему

сегодня. Он чувствовал, как они вонзаются ему в затылок, и

пожалел, что не предложил ей сесть рядом, хотя по

разработанному им же самим плану она должна была сидеть

сзади, чтобы не очень бросаться в глаза встречным.

– Как поживаешь, детка?
– спросил он, не поворачивая

головы и наблюдая за ней через зеркало, когда их машина

влилась в уличный поток.

– А тебе какое дело?
– грубо, с ожесточением отозвалась

она, не отрывая взгляда от его крепкого затылка. Ее ответ

насторожил и озадачил. Он решил подождать, что скажет она

дальше. Но Соня упорно молчала. Злой огонь светился в ее

глазах. И Наум не выдержал, заговорил:

– Сегодня ты не в духе. В чем дело? Кто виноват?

– Куда мы едем?
– спросила она вместо ответа.

– А куда б ты хотела?
– стараясь казаться веселым и

беззаботным, спросил он.

– На небо, к ангелам. В космос. - И она вдруг

расхохоталась неестественным смехом, похожим на истерику.

Гольцеру стало не по себе от этого хохота, и он прибавил газу с

тревожной мыслью: "Скорей бы вырваться за город. А там -

будь что будет. ." И он сказал ей в тон:

– Зачем нам ангелы, рай и космос? Нам с тобой и на

земле хорошо. Верно, детка? Только носа не вешай. У меня на

даче тебя ждет сюрприз.

– Знаю я твои сюрпризы. Кушала. До сих пор во рту как в

коровнике. Прибереги их для другой дурочки, а меня оставь в

покое.Гольцер смолчал, только со злости раздувал большие

ноздри, из которых, как пики, торчали жесткие черные волосы.

Минут десять они ехали молча. Уже когда выскочили за

город, она вдруг сказала:

– А что ты не заехал за своим приятелем? Поворачивай

обратно, я хочу его видеть.

– Не понимаю, о ком ты?

– О том, который все может. Я хочу у него долг забрать.

Бриллианты, жемчуг, золото. Целая сумка. Деньги. У меня

украл. Вор!.. Ха-ха-ха... Все воры. И ты первый. Вы мне

вернете долг. Вы меня купили. А деньги? Где деньги? Вы

думаете, уплатили? Врете! Вы платили за тело. А душу

забыли. Душа дороже всех ваших денег, бриллиантов, золота.

Душа не имеет цены. За душу платят кровью...

Ей тяжело было говорить, спазмы сжимали горло, она

задыхалась. Выпалив залпом накопившееся, она умолкла,

обессиленная. Но, передохнув, снова потребовала воротиться

в Москву за... Маратом, пригрозив ультимативно:

– Возвращайся, или я выброшусь из машины.

Наум понимал, что Соне ничего не стоит исполнить свою

угрозу. Вид у нее был решительный и несговорчиво

бескомпромиссный. Но недаром Наум Гольцер считался

человеком сообразительным и находчивым. Он остановил

машину и, обхватив правой рукой спинку своего сиденья,

повернул к Соне улыбающееся, игривое лицо:

– Ну что ты расшумелась, деточка? Я же сказал, что на

даче тебя ждет сюрприз. У тебя не хватает фантазии, чтоб

догадаться, что сюрприз и есть Марат, которого ты так

жаждешь видеть. Мое дело доставить тебя к нему в целости и

сохранности, а там делай с ним, что хочешь.

Податливость, любезность и сговорчивость, так не

присущие Гольцеру в обращении с Соней в прежние времена,

не насторожили девушку. Она поверила Науму и успокоилась.

Соня действительно говорила Игорю Иванову, что убьет

двух негодяев, изуродовавших ее жизнь. Она имела в виду

Марата и Наума. Но у нее не было никакого плана на этот счет,

и она не знала, как исполнит свой замысел. Видно, решение

это еще не созрело окончательно в ее затуманенной,

взбаламученной и плохо соображавшей голове. Марата она