Любовь и смерть Катерины

— Спасибо, — сказал он и немного приблизился к ней.

— А это что?

— Это? Столовая.

— Какая красивая.

— Спасибо. Я никогда ею не пользуюсь.

— Разве к вам никто не приходит?

— Нет. Никто не приходит.

— Я знаю, — сказала она. — А это что?

— Сабля моего деда.

— Он был героем.

— Для меня — да.

— А это?

— Какая-то награда. Трофей, понимаешь? Я уже и забыл, за что мне ее вручили. Они любят дарить вместе с чеками уродливые безделушки. Думают, таким образом могут облагородить свой грязный бизнес.

— Здесь не сказано, за что вам ее дали.

— Ну, наверное, за упорство. Или хорошую успеваемость. Или знание Библии. Черт, не помню. За книгу, конечно, одну из многих. Хочешь? Возьми себе.

Она посмотрела на него с хитрой гримаской и сказала:

— Нет, спасибо. Я подожду собственных наград.

Сеньор Вальдес устал бороться с искушением: так ему хотелось подойти к ней близко-близко, зарыться носом в блестящую массу волос, чтобы вновь почувствовать волшебный запах, но она повернулась и танцующей походкой направилась на кухню.

— Кухня! — воскликнула она с удивлением.

— Да, с большим холодильником, а в нем обычно есть бутылка шампанского. Хочешь? Можем проверить.

— Давайте. Вы проверьте, хорошо? — Она усмехнулась этим своим тихим, тайным, смущенным смешком и, пока он доставал с верхней полки холодные бокалы, разворачивал на горлышке бутылки серебряную фольгу и освобождал ее от проволочной клетки, опять исчезла из вида.

— О, красивый салон, — сказала она.

— Это гостиная. Мы же не в борделе!

— Чудесный вид. И ковер такой мягкий.

Сеньор Вальдес повернул бутылку — всегда только бутылку, не пробку, — и пробка вышла из горлышка, издав тихий звук, напоминающий вежливую отрыжку старой тетушки после хорошего обеда. Только тут он заметил, что записная книжка исчезла со стола.

Когда он вышел в гостиную, осторожно неся два наполненных игристым вином бокала, Катерина стояла около окна, что выходило на Кристобаль-аллею, открывая чудесный вид на реку Мерино, и прижимала его записную книжку к груди.

Он подавил приступ легкой паники и протянул ей бокал.

— Можно забрать у тебя это? — спросил он небрежно.

— А можно мне взглянуть? Я не стала смотреть без спроса. Можно?

Паника опять сдавила ему грудь.

— Если я разрешу тебе посмотреть, что я получу за это?

— А что вы хотите?

— Все. Я хочу все.

— Я и так могла бы посмотреть, правда?

— Такова моя цена.

— И если я отдам вам все, вы разрешите мне взглянуть?

— Да, Катерина. Если ты отдашь мне все, я разрешу тебе взглянуть.

Она открыла книжку, пролистала пустые страницы.

— По-моему, вы меня обманули.

— Почему же? Мы заключили честную сделку.

— И что же, я получаю «тощая рыжая», а взамен отдаю «все»? — воскликнула Катерина с притворным возмущением.

— Даже два слова, вышедших из-под пера великого мастера, уже немало. Можешь оставить их себе. Хочешь, я подпишу их, как Пикассо подписывал салфетки? Мне хорошо платят за мои слова. Соглашайся, не прогадаешь.

— Два ваших слова за мое «все»? Мне кажется, это вы не прогадали. — Она отошла от него и выглянула в коридор. — Не прогадали, если только я сама вас не кину.

— Мне кажется, не кинешь.

— Тощая рыжая, так? И кто же это? Тощая рыжая нищенка? Или тощая рыжая курица? Кто это? Что?

— Это кошка. Тощая рыжая кошка.

— И что же делает эта тощая рыжая кошка? Куца направляется? — Она открыла еще одну дверь, разочарованно пробормотала: «Просто кладовка!»

— Она направляется как раз таки в бордель.

— Просто так или она там живет?

— Почему бы не подождать, пока книга не будет закончена?

— А что, есть продолжение?

— Конечно, и весьма занимательное, — соврал он.

Катерина стояла перед последней в коридоре дверью. Она погладила массивную круглую ручку, нерешительная, как жена Синей Бороды перед единственной запертой комнатой в замке.

— Сюда? — спросила она.

— Да. Сюда.

— И все, все, все?

— До последней капли крови. До последнего вздоха.

— Хорошо. Я согласна.

Она повернула ручку и открыла дверь, но сразу же нерешительно замерла на пороге. Сеньор Вальдес встал за ее спиной, положив руки ей на плечи, как бы удерживая ее в равновесии, и наконец-то с наслаждением смог окунуть лицо в ее волосы и вдохнуть полную грудь волшебного запаха.

Она тихонько засмеялась.

— Чиано! — прошептала она очень тихо.

— Не бойся! — ободряюще шепнул он.

— Я не боюсь.

— Нет, боишься. Но в этом нет нужды. Идем, давай сядем на кровать. — Он растянулся на покрывале, положив одну руку под голову, и она села рядом с ним, в смущении засунув обе руки между крепко сжатыми коленями.

— А где же твой бокал?

— Я туда поставила, — Катерина мотнула головой в сторону трюмо в стиле арт-деко, и сеньор Вальдес с трудом отогнал мысль о том, какой уродливый след мокрый, холодный бокал прожжет на полированной поверхности антикварной мебели.

— Возьми мой, — сказал он. — Давай, сделай глоток. Ну, хоть самый маленький.

Она немного выпрямилась и послушно взяла бокал.

— Видишь, как вкусно, — сказал сеньор Вальдес ободряюще. — Еще один.

Она повиновалась.

— И еще.

— Все, уже допила! — Катерина показала пустой бокал.

Сеньор Вальдес скатился с кровати и взял с трюмо второй бокал. Он протер запотевший круг носовым платком и с облегчением отметил, что на дереве не осталось следов.

Сеньор Вальдес подошел к Катерине и протянул бокал.

— Спасибо, — сказала она.

Он опустился на колени, все так же не сводя с нее глаз. Она отпила еще глоток, пряча глаза.

— А сейчас мне хочется тебя поцеловать.

Она немного подняла голову, так что волосы рассыпались, очертив лицо шелковистой рамой. Закусила губу, и ему это понравилось. Наконец-то наступал долгожданный кабесео, момент, которого он так ждал. Погоня. Преследование. Борьба, уговоры.