Любовь к ближнему в гомеопатических дозах

— Кота не раздави! — предупредил Олег наконец-то вернувшегося «бойца с вешалками».

— Упс... — Лёва наклонился, разглядывая малыша. — Это откуда, а? Твой? Как зовут?

— Никак пока. На подарок несу.

— Вон оно как... Он голодный, наверное, а? Сейчас, сейчас придумаем что-то... — Лёва открыл дверцу холодильника, вынул надорванный пакетик ряженки. Из настенного шкафчика взял блюдечко, с сомнение повозил по нему пальцем. Поставил блюдце перед котёнком, вылил в него содержимое пакетика. — Ну-ка, пробуй.

Котёнок попробовал. Ткнулся в белое носом, отпрянул, фыркнул обижено. Но тут же опять склонился к блюдцу, теперь аккуратней. И занямкал с аппетитом.

— Вот так, молодец, — похвалил его Лёва.

Он снова открыл холодильник. Постоял возле него, разглядывая пустые полки — Олегу со своего стула прекрасно было видно, что они таки пустые, — закрыл. Виновато развёл руками.

— Нам ничего не осталось. О, у меня чай есть! Будем пить чай с сахаром, а? — Он вынул из стола пачку чая, чашки, сахарницу, тоже пустую. Почесал затылок, уточнил: — Нет, без сахара. Закончился, ишь ты.

Спустя десять минут они пили чай без сахара, в кошельке Олега лежали три двадцатирублёвых монеты — домой доехать хватит с запасом, — прикончивший ряженку котёнок умывался на коленях у Лёвы. В общем, жизнь налаживалась. Если не забывать о главном её правиле.

— Рассказывай, — потребовал Лёва. — Что у тебя случилось?

Олег поморщился.

— Да не стоит оно того. Долгая история! Весь день невезучий сегодня.

— Куда нам спешить? Чая ещё много.

— Ладно, слушай, если интересно. Началось с того, что у нашей сотрудницы кошелёк вытащили...

Олег сам не заметил, как пересказал весь прошедший день, всё, что случилось в нём хорошего и плохого. Хотя, хорошего, кажется, и не было?

Лёва слушал не перебивая, лишь кивал, мол, кто бы сомневался! А когда рассказ закончился, подытожил:

— Помиритесь. Молодая она, твоя Наташа, потому глупая. Ревнует, боится, что недостаточно хороша для тебя. Злится на себя за это, а поделать ничего не может. На тебя злость выплёскивает.

Олег хмыкнул недоверчиво.

— С каких пор ты знатоком женской души заделался? Прежде, вроде, не грешил психо-сексо-анализом. Лучше похвастайся, много новых картин нарисовал?

Лёва помолчал, помешивая ложечкой пустой чай. И круглое лицо его сделалось загадочным-загадочным:

— Не пишу я больше. И те, что были, выбросил. Скоро два месяца, как кисточку в руки не беру. На работу устроился, сторожем, через сутки.

Олег растерялся. Услышать подобное от человека, рисующего чуть ли не с детсадовского возраста, он не ожидал.

— Почему?!

— Это уже никому не нужно. — Лёва подался вперёд, выпучил глаза и прошептал заговорщицки: — Я её запечатлел! Смог!

— Что запечатлел?

— Как бы тебе объяснить... Я её только однажды видел. Как раз в тот день, когда мои родители разошлись. Мне шесть лет тогда было, понимал всё. Почти всё. Отец не ночевал дома, вернулся рано утром. Мать ему скандал устроила, а он стерпеть не захотел. В общем, стащили они меня с кровати, заперли на балконе, чтобы под ногами не путался, и давай отношения выяснять. Стою я на балконе босой, в одних трусиках, дрожу от холода — сентябрь, — за стеклом отец на мать орёт, чемодан собирает, мать вопит, посуду об стены колошматит, а вокруг меня — тихо, покойно, не шелохнётся ничего, воздух прозрачный, как кристалл. И видно сквозь него не как обычно, а по-настоящему, как оно на самом деле есть. Красота истинная видна, понимаешь? Давай я в дверь тарабанить, родителей звать — смотрите, смотрите! — а они не слышат... Потом отец ушёл, дверью хлопнул, мать меня в комнату впустила. Я её на балкон тянуть... а уж нет ничего, кончилось. Словно выключили. Вот тогда и решил я на холсте запечатлеть то, что видел — я ведь запомнил! Долго не получалось...

Он замолчал, схватил чашку, попытался залпом опрокинуть в себя содержимое. И уставился удивлённо в донышко. Чашка была пуста. Не заметили, как допили.

— Хочешь сказать, ты нарисовал картину, к которой шёл всю жизнь? — недоверчиво уточнил Олег. — И она у тебя здесь? Так показывай!

Лёва замялся.

— Не знаю... Тут нужно настроиться...

Но Олег уже вскочил, ринулся к мастерской:

— Показывай, показывай!

Художнику ничего не оставалось, как поспешить за гостем.

По прошлым своим визитам Олег помнил эту комнату заставленной и завешенной картинами. Теперь они исчезли, лишь пятна на обоях да торчащие из стен гвозди. Картина была одна. Стояла на мольберте, завешенная рогожкой.

— Вот, гляди, — Лёва осторожно снял рогожку, отошёл в сторону.

Олег поглядел. «И эта мазня — твой шедевр?!» — едва не сорвалось с губ. Картина и рядом не стояла даже с ранними, школьными работами Лёвы. Пожалуй, и не картина это была. Нагромождение аляповатых, не связанных между собой фрагментов, какофония цвета и контуров. Отдельные части её налезали друг на друга, смешивались, не позволяя ни вычленить что-то осмысленное, ни охватить весь замысел целиком.

— Что скажешь? — поторопил с оценкой своего творения Лёва.

— Креативно, — только и нашёл что ответить Олег. — И как ты её назвал?

— Да говорил же — «Истинная красота!»

Олегу стоило труда не фыркнуть. Стараясь не выдать голосом впечатление от подобной «красоты», он произнёс:

— Неожиданно. А вон то, в верхнем углу, что означает? Ёлки на облаке?

Полностью скрыть иронию не вышло. Лёва нахмурился, повесил рогожку обратно.

— Говорил же, настроить восприятие нужно!

Не дожидаясь гостя, вышел из мастерской. Олег крякнул огорчённо, поплёлся следом. Попытался оправдаться на ходу:

— Да нормальная картина! Твой авторский, неповторимый взгляд на мир...

— Ладно, проехали! Ты ещё чай будешь?

Ответить Олег не успел. Кот, оставленный спать на стуле, вдруг спрыгнул на пол, мявкнул требовательно.

— Опять проголодался, а? — наклонился над ним Лёва. — Извини, брат, больше ничего нет.

— Кажется, это он писать захотел, — подсказал Олег. — Или какать.

— Ох ты... О, у меня газеты старые в кладовке! Пошли, пошли! — художник подхватил котёнка, исчез с ним в коридоре.

Олег сел за стол дожидаться возвращения хозяина. Мысли вертелись вокруг странной картины. Зря он брякнул о ёлках, не было там никаких ёлок. И облака, пожалуй, не было. А что было?

Он с изумлением понял, что не помнит даже отдельные фрагменты картины. Да полно те, была ли она вообще? Сидели с Лёвой на кухне, пили чай, разговаривали за жизнь — какая-такая картина?