Любовь моя

— Но все вы влияете на массовое сознание, манипулируете подсознанием людей, совершаете «проникновения со взломом» в души своих читателей. Писатели — особая категория людей, — сказала Инна.

— Каждому писателю хочется, чтобы читатели пропитывались его мыслями и чаяниями. А манипуляцией в большей степени занимаются артисты и прикормленные журналисты. Ты же не хуже меня знаешь, что есть кратковременные события, и эти интересы момента отражают СМИ. А глубинными, долговременными проблемами, касающимися всего народа, занимаются политики и писатели, — заметила Жанна. — Писатель, делая на чём-то акцент, положительно влияет на читателя, как, допустим, хорошая музыка. Но она тоже разная. По аналогии получается что-то типа того: у Аллы классическая литература, а у Лены и Риты — популярная. Они как бы полярные.

— Мои с Аллой миры пересекаются, но мы расходимся в подходе к материалу. Для меня главное — человек и сочувствие к нему. И принимая во внимание тот факт, что…

— И в основе — принцип недопустимости насилия? — снова прервала Лену Инна.

— У Аллы более высокие цели. Она во главу угла ставит мысль как философское понятие. Это совсем иная, во многом непознанная планета. Там другие меры глубины познания мира человека, иные пути и способы постижения действительности. Трудно найти соответствие ее таланту. Она не опускается до мелочей. Вот тебе пример. Поэт сказал: «Движение — это мука материи». А философ? «Движение — это форма существования материи». И у того, и у другого присутствует озарение ума, но у первого оно из области чувств, у второго — логическое, научное. Иногда они смыкаются, синтезируются. Может, поэтому Алла, как никто другой, чувствует ту грань, на которую поставлена та или иная человеческая судьба. Она развивает не фабулу, а мысли. Поняла? Прониклась? Не погрешу против истины, если сообщу, что редко кому удается стать выразителем чаяний всего народа. Я тебе больше скажу: Алла, наверное, не станет голосом нового поколения, но внесет существенный вклад в развитие философии и теории литературы. Тебя устраивает мое объяснение и мой вывод?

Мы с Аллой и пишем по-разному. Я — пока чувства не остыли, а она ждет, пока эмоции улягутся. Но обе мы любим или ненавидим то, о чем сообщаем читателям.

— Какого калибра Человек! Мне сложно жить рядом с титаном мысли, создающим нетленные, ни на что не похожие вещи, те, что не с конвейера, в репертуаре которого доминируют философские шедевры! Как бы мне ненароком своей болтовней не осквернить ее ауры. Не около каждого человека могут произрастать и буйно распускаться прекрасные цветы. По нашим деревенским меркам, я как анклав феодализма среди умов-небоскребов капитализма, — шутливо-патетически отозвалась Инна. — Алла счастливая. На ней лежит божья благодать? С детства отец внушал ей, что она самая красивая и бешено талантливая. Она чувствовала себя защищенной. Наверное, всю жизнь держалась памятью своего детства. Это о ней с уважением говорили: «Девочка из Ленинграда!» Счастливое детство — это подарок судьбы. Детство, проведенное у Христа за пазухой, определяет основной вектор и выстраивает дальнейшую жизнь. А мы были многого лишены. Нам приходилось перебарывать комплексы, взращенные детством. Я — бравадой, а ты, Ленка, — упорным трудом доказывала свое первенство или превосходство. Я не считаю, что наше детство благотворно сказалось на нашей жизни. И хотя, безусловно, кое-какие уроки мы из него извлекли, я бы никому не пожелала его повторения. Правда, кое у кого судьбы были на порядок хуже наших… и тогда они оказывались ставкой ценой в жизнь. Разве те дети того заслуживали?

Аллина судьба продолжится и после смерти. А мое «будущее» под сомнением. Ты, Ленка, с Аллой одной группы крови, мудра при всей своей наивности и детскости, но и твое будущее, которое… за гранью, тоже под большим вопросом. Ты не допускаешь, что…

— Звучит умопомрачительно устрашающе. Это твой новый, нерасхожий репертуар немыслимой глубины, необъятности и трудности восприятия? — усмехнулась Лена. — Если, как ты считаешь, Алле рукой подать до бессмертия, то растолкуй, где и когда будет происходить самое важное для нас с тобой?

— Вот так! И никакой тебе двусмысленности, неясности, и никаких затравленных, отчаянных выражений глаз, без которых не обходится ни одно обсуждение этой темы? Одна лишь мягкая ненавязчивая манера держаться среди друзей?! — как-то странно рассмеялась Жанна.

Инна с Леной переглянулись и не стали продолжать свой разговор.

— …Вижу, Лена, не расточаешь пустую хвалу «собрату» по перу. Я прикинула, и сочла твое нетривиальное объяснение творчества Аллы лучше моего собственного. Оно мне импонирует. Но и свое мнение я не забракую, оно сойдет за милую душу в кругу не очень… интеллектуальных слушателей, под тем предлогом, что философия не всем по зубам… по мозгам, — весело завершила Инна одну свою мысль и преподнесла следующую:

— Лена, просвети меня, по чьему совету Алла занялась философской стороной вечных проблем человечества, а не мироздания? Она случайно наткнулась на идею, на свидетельства современников, копаясь в архивах своей безграничной памяти? Всевышний надоумил? Может, в этом просматривается твое личное присутствие или твое опосредованное влияние? Сознавайся: с твоей подачи, при твоем содействии? Почему бы и нет? Алле оставалось только подобраться к теме, прорости в нее. Но одолевали сомнения: чтобы иметь право о ней говорить, надо получить какие-то скрепы. А тут ты… Я не в упрек тебе. Напротив. Ты подтверждаешь бездонную глубину ее мыслей и веришь в нее, а это уже много.

— То была свободная воля сильного, знающего себе цену человека… Так перед этим была еще не тема, а только подводка к ней, прелюдия? Не затевай, пожалуйста, нового спора, я его не переживу. Ну что ты привязалась к Алле?! Зря стараешься. Мы с ней не соперницы, не конкуренты.

Лена начала выходить из себя. «От скуки вяло перекидываемся ничего не значащими фразами. Инна, как же я сегодня от тебя устала! Бывает сердечная недостаточность, эмоциональная, а случается и умственная. Вот так иногда терпишь, терпишь… Я позволяю себе злиться?» — одернула она себя.

Но Инна не оставила своих рассуждений.

— Ты считаешь, Аллины шедевры надо сохранить для отечественной и даже мировой культуры? Она попала в топ или шорт-лист? Ты знаешь, призеры «Большой книги» автоматом переводятся на двадцать-тридцать языков! Вот это триумф!

— Этому должно предшествовать хорошее информационное сопровождение. Может, ей важнее получать призы читательских симпатий.

«Ну, если дальше не пускают… Любовь и признание — это орден и медаль?» — пренебрежительно фыркнула внутри себя Инна.

— А ты, у меня нет сомнений, попадешь в высшую лигу. Твои книги еще совершат полный оборот вокруг земного шара с остановками на всех континентах, во многих странах. И за столетия они ни на йоту не потеряют своей притягательной силы. Париж и Лондон тебя еще не ангажировали? (Вот болтушка!)

— Кругосветное путешествие? А может, и в параллельный мир?

— «Если не мечтаешь, что твои книги прочитают миллионы, не садись писать», — заявила Инна.

— Фантазерка! Попаду, если только ты станешь председателем комиссии по… — Лена умышленно не договорила. В ее улыбке промелькнула легкая вежливая насмешка. — Или хотя бы окажешься в числе тех ста специалистов самого высокого класса… Пошутила и хватит. Не будем касаться этого вопроса.

— Меня нелегко сокрушить. Алла — культурное событие в истории нашей страны? — сделала попытку отвоевать утерянную позицию Инна, но, зная, что перед ней достойный противник, поняла ее бесполезность и замолчала.

— А в моей теме академизм не очень уместен, — ушла от вопроса Лена, — хотя я этого не могу однозначно утверждать, нет внутренней уверенности. У меня много скепсиса по поводу собственных способностей, знаний и возможностей. Смогу ли понять тему иначе, развить интересней, насытить чем-то, чего нет у других авторов, чтобы не обмануть ожиданий читателей? И это при том, что мои литературные предпочтения сложились еще в детстве.

— У тебя есть творческая жилка, но ты человек вдохновенной… неуверенности и неудовлетворенности. Ты самоедка. «И мнится мне…» Не прибедняйся. Знаешь ведь, что достойна похвалы, что особенная. В тебе есть больше, чем требуется этому миру… Ты грешным делом не кокетничаешь? — Инна скорчила удивленную рожицу. — Шучу, шучу. Не пыли.

— Жванецкого все равно не перешутишь. Такова твоя «трактовка моего образа»? Диагноз окончательный и пересмотру не подлежит? — усмехнулась Лена.

— Нет, — с кротким достоинством ответила Инна.