Любовь моя

— Ты тоже планировала написать две книги о детстве, а получилось семь. По-научному, по аналогии с дилогией и трилогией, они называются септилогией, — блеснула эрудицией Инна. — И когда успела?

— Все детские книги я по сути дела написала за год, потом по мере возможностей издавала. А все взрослые — за два.

— У звонарей есть понятие «набить» колокол. Чем больше в него звонят, тем лучше он звучит. И с твоим талантом то же самое происходит, — сказала Инна.

— Я заинтригована. О чем конкретно твои взрослые книги? — спросила Жанна. — Люблю невероятно потрясающие вещи. Чтобы во весь голос звучали. Что-то типа криминальных, эксцентричных комедий. Все мое существо восстает, когда скучно-нудную чушь предлагают.

— Шепот бывает экспрессивнее крика. Так и в произведениях… Тебе лишь бы взбодриться? — еле слышно пробурчала Аня. И продолжила достаточно громко:

— Ты это о чьих книгах? Вряд ли Ритины представляет то, что ты ожидаешь. (Виртуозно перескочила на Ритино творчество!) Она с глубоким болезненным интересом относится к проблемам простого человека. Ей важны его поиски смыслов, смятение, попытки понять самого себя, выяснение, где и когда привычное дает сбой и что после этого бывает. Как ведет себя человек в моменты наивысшего отчаяния? Ведь перед каждым рано или поздно встают вопросы нравственного выбора, и что в таких случаях считать вескими аргументами приходится решать самостоятельно. Один во имя чего-то очень для него важного терпит несправедливость, влачит мрачные бесконечные будни, другой гордо несет неутихающую боль в сердце, но ищет пути дальнейшего развития своей личности. Но Рита часто интерпретирует события в подчеркнуто трагическом ключе. Ее рассказы, как правило, — истории разрушения взаимоотношений. В этом ее особенность. Она пишет с любовью и нежностью к людям; не выпячивает, не демонстрирует свои чувства, но они ощущаются в каждой ее строке. Понимаешь, у Риты не рассказы, а сказы, — объяснила Аня.

— Наверное, люди перед Ритой раскрываются, в основном, в трудные для себя моменты жизни, — заметила Жанна. — Не каждый способен словами выразить переживания. Но если дано, предназначено быть писателем — так пиши, отрабатывай свой талант, раз судьба с ним повенчала. Талант накладывает обязательства. А Господь управит… Любой творческий человек, а писатель в особенности, должен дорожить каждым днем, каждым часом своей жизни, чтобы оправдать свое явление на земле. Дело писателя сводить персонажи, плести тонкую вязь их взаимоотношений. Читаем: люди спорят. На самом деле они, может, и не ссорятся. Так автор рисует портреты своих героев, залезая в глубины их характеров. (Забыла перед кем распинается?)

— Возьмем, например, многоточия. Они — дыхание автора, его понимание пауз, как инструмента воздействия на читателя. Мол, остановись, задумайся. Он, писатель, один над всеми своими героями и над нами, читателями! — смешно приосанившись, возвестила Аня. — Рита писала мне, что она придумала интонационные многоточия, но редактор не согласился с ее изобретением и убрал их из текста. Я считаю, напрасно она его послушала.

— В глубину человеческой души надо идти со светом Христа, — заметила Жанна.

— Чьи слова повторяешь? Судишь о людях на уровне Мира и Космоса? А Солженицын и Шаламов, изображавшие кошмар безвинно угробленных людей, тоже со свечой Христа в душе должны были писать, а не с протестом? — холодно отреагировала Инна.

— Конечно, — не отступила Жанна. — С сочувствием, но не с ненавистью.

А неутомимая Аня, не вникая в их спор, своё заторопилась выложить:

— Читая Ритины книги, молодые люди начинают лучше понимать психологию женщин, а те, в свою очередь, осознают, что нельзя от мужчины ждать чувств полностью похожих на чувства женщин, потому что они другие. А вот требовать от всех порядочности все равно надо.

Логика у мужчин на самом деле иная. Рассказывал мне мой бывший подопечный о своем друге: «Он с такой ненавистью говорил о своей девушке! Потому, что любил».

«Я бы не смогла говорить о любимом плохо, если бы даже он в чем-то был передо мной виноват», — возмутилась я.

«Вы — женщина», — ответил молодой человек.

Для меня такое объяснение было внове. А я уже, слава богу, пожила на свете.

Будь Рита счастливой, разве она стала бы писателем? — неожиданным вопросом закончила свою речь Аня.

«И впрямь школьное сочинение. Вот дает Аннушка! Учительство, собственно, как и любая профессия, накладывает на человека свой отпечаток», — внутри себя добродушно усмехнулась Лена. Но неловкую улыбку сдержать не смогла, грустно подумав: «Не склонная к иронии и юмору, Аня со своей излишней серьезностью и простенькими высказываниями в некоторых ситуациях смотрится немного комично. Вот смотрю на нее и понимаю, что ее «пугливое» детство никуда не делось, в ней осталось навсегда».

«Ах, как глубоко, как умно! Слушать тебя — сто пудов удовольствия. Изрекает банальности с таким видом, будто теорию Эйнштейна объясняет школярам. Творческий диалог двух «гениев»: Анны и Жанны. Им, «великим», виднее. И что самое интересное, не понимают своего… недомыслия», — самодовольно подумала Инна и, не сдержавшись, насмешливо фыркнула:

— Застрекотала! Речь, окрашена мощной гаммой чувств! Море эмоций! Себя играешь в предлагаемых обстоятельствах? Ты видишь нас своими пятиклассниками? Чем еще одаришь? Не разочаровывай нас, отрывайся по полной программе. И Жанна поможет.

Какое удовольствие находиться рядом с… такой глыбой, если она не отталкивает, позволяет быть на равных… И тогда чужая биография становится частью твоей жизни, твоей памяти, переворачивает сознание. Но, как справедливо говорил великий Оруэлл: «Все равны, но некоторые равнее других». Вот уже и графика тела, и пластика у тебя другая: не хочется прогибаться, и уважаешь себя чуть больше, чем обычно, и свою планку выше держишь, решения принимаешь увереннее. Ты потрясена дебютом. Потом это становится обязательной составляющей твоего характера, твоего поведения. И это дозволено, и это оправдано. Ты сама себе раскрываешься с неожиданной стороны. У тебя уже не просто жизнь, а литургия… И место твоего обитания, будто намоленное… Ты не чувствуешь пресыщения, потому что развиваешься. Так?.. Да у тебя буйство нереализованной фантазии!

— А может, у тебя? Не заносись. Перестань кривляться. Надоела, как горькая редька. С души воротит от твоих издевок, — строптиво возвысила голос Аня и подумала раздраженно: «Инкины замечания не восходят до сатиры, ну если только брызжут злой иронией».

Но вслух Аня не рискнула так резко высказаться. Испугалась последствий? Пощадила? Не захотела раздувать ссору? Наверно это уже не важно.

— Устала бедняжка. Прости великодушно, — с привычной ехидной участливостью вздохнула Инна.

«Ох, дождешься ты у меня!» — будто о каком-то своем непослушном воспитаннике подумала Аня.

— Тонкий ход — нервно буркнула Жанна, поджав губы. Но литературную тему продолжила, обратив внимание подруг на себя:

— Оруэлл интересный писатель, но своеобразный, я бы сказала, абсурдный. Помните его лозунги? «Мир — это война», «Свобода — это рабство», «Незнание — сила».

— Свобода — это возможность сказать, что дважды два — четыре. Это значит, говорить то, что есть на самом деле, — сказала Инна.

— Автор утверждал, что достичь вечного мира невозможно, он завоевывается посредством войны.

— Не вижу в его утверждении противоречий.

— Американцы бомбят какую-нибудь страну, а говорят, что строят мир, что они борются за мир во всем мире, — возмутилась Жанна. — Вот откуда истоки этого абсурда.

Аня внесла свою лепту в обсуждение:

— Оруэлл, как и Рита, выступал против тупоголовых чиновников. Он заставлял людей думать о том, что для них важно. Умный писатель. Я читала, что из ста восьмидесяти его предсказаний социального характера, сто семьдесят сбылись.