Любовь нужна всем

– Молодец, как я тебе завидую, а сама вот не знаю с какого конца приступить? У неё свой мир, она в нём живёт, и ничего другого видеть или представить не желает.

– А что Никита говорит?

– А что он? Он ничего не говорит, у него свои проблемы, бабушка, картошка на даче.

– Чё-то я про дачу-то не слыхала от Павлика, а они ведь вроде старые приятели, – от удивления Анжела совсем не эстетично вытянула губы вперёд, – что-то новое. Но это же мысль! Слушай, а без мамы если дачей воспользоваться, в рабочий день? – Анжела хитро подмигнула своими киргизскими глазами.

– Ну там такая дача, халупа и у чёрта на куличках, чуть ли не в Ивановской области, электричка три часа ползёт, потом на автобусе трястись, – отмахнулась Илона, – это не вариант, он даже не предлагал, всё звал на какие-то чужие квартиры, но я так не могу. Когда мои в выходные отправляются на нашу дачу, тогда только.

– Не густо, – кратко резюмировала Анжела, – и это пока лето, а зимой как?

– Ой, Анжелка, – всплеснула руками Илона, – до зимы ещё столько времени! Разберёмся.

– Разберёмся, – хмыкнула Анжела, – ты взрослая уже, в МГИМО поступила, студентка, не школьница, имеешь право на личную жизнь, пора и родителям понять это.

– Слушай, моя мама никогда, наверное, не поймёт! Ну что тут поделаешь, не уходить же из дома? И куда? – Илона впилась взглядом в лицо подруги, как будто именно в нём искала ответ. – Куда?

– Хрен знает, это вопрос, – Анжела покачала головой, – да уж, однако надоело шляться по этому задрипанному парку. Меня Павлик позавчера в одно кафе сводил, оно недавно открылось, давай там, без коктейлей, но хоть присядем. Там классно, такая атмосфера, как бы это сказать, вот, располагающая к общению. Давай завалимся туда? Рабочее время, народу немного будет. Отсюда всего штук пять остановок на автобусе.

Илона посмотрела на часы, во времени её никто не ограничивал, почему бы нет? В случае чего звякнет маме. Да и вообще, она ведь, действительно, уже взрослая, студентка, пора перестать всё время оглядываться на маму.

Автобуса прождала минут пятнадцать, но в разговорах время летело быстро, вот он подъехал, скрипя тормозами, хлопнули створчатые двери, перед ними долго пыхтела на ступеньках одна толстуха, она с трудом протискивала своё тело в правую часть узкого прохода, а согнутая в локте левая рука загораживала путь слева от поручня. Подруги уже намылились бежать в заднюю дверь, но наконец вход освободился. Кинули монеты в кассу, крутанули ленту и обилетились.

– Ты сколько бросила туда? – игриво спросила Анжела.

– Как сколько? Пять копеек! – удивилась вопросу Илона.

– А я всегда три бросаю, желательно по копейке, так шума больше. Две копейки экономии – почти стакан газировки с сиропом. Учись! Впрочем, тебе это ни к чему, и мне тоже. Я, как перебралась к Павлику, так поставлена на полное социальное обеспечение, как пенсионерка, только в собес ходить не надо! – хохотнула Анжела. – Чего так смотришь? Жизнь надо весело принимать! Представляешь, Павлик рассказывал такую штуку. Умереть не встать.

Анжела, едва не давясь от смеха, поведала Илоне как Павлик зайцем катался на электричках в былые времена и обводил контролёров вокруг пальца. Илона тоже смеялась. Им было весело, они были довольны, они собирались хорошо провести время в классном кафе. Люди оборачивались, их лица выражали недоумение, но подружки не замечали ничего. Жизнь прекрасна!

В кафе, на самом деле, сидело немного народа: два столика у входа занимала одна большая компания и ещё несколько пар в глубине зала. Илона рассматривала интерьер помещения: его отделали декоративным красным кирпичом, как бы под старину. В Париже Илона видала нечто подобное, но там оголили обработанную чем-то многовековой давности кладку и создавалось полное впечатление старой таверны. Здесь же больше попахивало дешёвой подделкой.

Вдруг Анжела, шедшая немного впереди, развернулась и загородила ей дорогу.

– Нет, не пойдём, здесь чем-то воняет, не чувствуешь разве? Пойдём отсюда!

Ошеломлённая внезапным поворотом Илона втянула носом воздух, но ничего не почувствовала, и тут её взгляд упёрся в пару за последним столиком. Сдвинув стулья, они целовались, целовались чувственно, слившись в долгом поцелуе, не обращая внимания ни на кого больше. Руки молодого человека лежали на голых, еле прикрытых короткой юбчонкой бёдрах партнёрши. Эти руки заползали всё глубже, прячась под тёмной материей. И это были руки Никиты, и это Никита целовал другую, страстно, безбожно, безотрывно, взасос. Так же как он целовал Илону.

Глава вторая

1

После июня дни стали на удивление прохладными не по сезону, с конца августа и вовсе зарядили длинные, тягучие осенние дожди. Лето, за исключением одной недели оказалось серым, холодным и мрачным. Стоило солнцу выглянуть из-за облака, как тут же накатывали другие, стоило прекратиться мокрой погоде, когда казалось, ещё чуть-чуть и подсохнут наконец надоевшие лужи на тротуарах, исчезнет противная, липкая грязь в парках и во дворах, как там, наверху, снова собирались чёрно-серые тучи и снова вываливали на землю потоки холодной воды. В общем, лета не случилось, хотя где-то южнее Москвы стояли жаркие недели и месяцы, а счастливчики, свалившие по путёвкам или дикарями на черноморское побережье, возвращались тем более довольные, чем больше народ жаловался на ненастную погоду в Подмосковье, где так и не успевшие загореть дачники копали полусгнившую картошку, а в колхозах стоговали непросохшее сено. Зато грибники ликовали, появляясь в примеченных в былые годы полянках и просеках – их жатва, в отличие от настоящей, полевой, получилась невиданно изобильна.

Илона не любила грибы, особенно в этом году, и её абсолютно не привлекали длинные ряды уличных торговцев с корзинками, на показ заполненными привлекательными шляпками всех оттенков бурого и красного да на крепких белых, слегка кургузых ножках. Они зазывали прохожих, демонстрировали свои самые внушительные трофеи, и многие не выдерживали, подходили, торговались, покупали, доставая из карманов или сумочек смятые авоськи. Рядом стояли цветочницы с астрами, гладиолусами, пионами или флоксами. Илона стремилась быстрее пробегать такие места. Грибы ей незачем, а цветы напоминали о прошедшем лете, о первых настоящих букетах в её жизни, о первой любви, о Никите, которого требуется забыть. Забыть поскорее, вычеркнуть, вырвать как листок календаря. Он был, приходил и уходил, брал её тело, её любовь, пользовался ею так же, как и другими. Она для него стала лишь одной маленькой галочкой в длинном списке его безудержных приключений или, как пишут в книгах, побед. «Побед», слово какое дурацкое. Только в книжках его встречаешь в таком смысле. Как будто она сдавалась на его милость. Не сдавалась ему, она себе сдавалась. Но этот свой внутренний плен Илона ещё не совсем победила. Его только предстояло одолеть.

Он звонил, просил позвать её позвать, пытался что-то сказать, оправдаться, передавал через Павлика записки, которые Анжелка ей читала по телефону. Подруге было неудобно, она предлагала принести, на что следовало категорическое нет. И Анжела читала, она ошибалась, путала слова и буквы, запиналась, но Илона настаивала: «Читай». А когда звонил, Илона, ни слова не говоря, трубку клала сразу, как только раздавался его голос. Он звал, манил своей бархатной приторностью, оживлял в памяти минуты незабываемого блаженства, но Илона пересиливала себя. Мама заподозрила неладное. Да и как не заподозрить? Никогда раньше общения с дочерью не добивался один и тот же человек. Только Анжела, подружка. Да, бывало, звякнет кто-нибудь из одноклассников по учёбе или какому другому вопросу, мало ли их возникает? Но такого, чтобы всё тот же молодой человек просил, упрашивал, заклинал едва ли не умолял дать трубку Илоне, такого ещё не случалось.

Александра Евгеньевна замучила дочь расспросами, кто да что да почему? Илона сначала уходила от ответа, потом раскрыла часть правды, мол, познакомилась через Анжелку, и он теперь ей проходу не даёт. Мать не то, чтобы поверила, но сопоставила факты: со школьной подругой последний месяц дочь, действительно, вроде не встречалась. Да она ни с кем не встречалась, даже на улицу не выходила, как некоторое время назад. Её уговаривали вдвоём с отцом: «Выйди, прогуляйся, подыши свежим воздухом!» А она отказывалась, дома лучше, книги, музыка, вы и Руфина, мол, ничего дороже и ближе для неё нет, а там и погода никакая, и одноклассницы все, кроме Анжелы, рассосались по разным ВУЗам. Придёт время – находится ещё, в институт, насидится на лекциях, а сейчас дайте же последнее лето детства провести так, как я сама хочу. И родители отступались. Мать, конечно, в некотором недоумении и не без сверливших мозг вопросиков. Но в конце концов и она перестала беспокоиться, тем более, что у самой забот, что называется, полон рот: надо обновить часть гардероба, а это требовало уйму времени – собрать информацию, обзвонить всех знакомых, что где почём можно достать, просто объехать все более-менее приличные магазины города, хватало хлопот и с ювелиром, он никак не мог довести до ума, то бишь до соответствия пожеланиям Александры Сергеевны новый серебряный перстень с огромным лазуритом с белыми, синими и желтоватыми прожилками, сделать так, чтобы и в глаза бросалось и чтобы без лишней нажористости, короче, чтобы ни у кого такого не было. То камень не подходил, неинтересный, то, наоборот, слишком изобиловал лишними вкраплениями, то сам эскиз не нравился. «Не всё так просто у нас! – восклицала Александра Евгеньевна, рассказывая мужу о своих мытарствах. – Ты же гордишься, что твоя жена выглядит лучше других?» – вопрошала она, разглядывая в зеркало свою стройную фигуру в новом костюме: всюду хорошо, только предплечья начинают полнеть, появляется дряблость, и таз при внимательном рассмотрении чуть широковат, но от этого не уйдёшь – природа.