Любовь по контракту

— Диночка, — мама прижимает руки к груди, она шокирована моими словами, смотрит удивлённо и растерянно, но я не собираюсь останавливаться. Выскажу всё здесь и сейчас.

— За этот месяц я много осознала, мам. Я больше не обижаюсь и не держу на тебя зла. Отныне я живу своей жизнью. И Марк занимает в ней огромное место. Он делает меня счастливой, целостной, настоящей. Я знаю, что ты не веришь в наш союз, но это не повод презрительно фыркать на Марка. Он прекрасный человек, ты обязательно это увидишь, если откинешь в сторону дурацкие предубеждения.

Я выдыхаюсь. Сказано так много и так мало. Зато наконец я выплеснула все детские обиды, приняла ту недолюбленную, одинокую девочку, которая всегда жила внутри меня, и отпустила её с миром. Теперь я другая. Полноценная и счастливая.

— Я люблю тебя, мама. И прошу отнестись с уважением к моему спутнику. Ты сможешь это сделать?

Мама кивает. Она бледная, потерянная, шевелит губами, но ничего не произносит. Наверное, переваривает мои слова. Хорошо, что не кричит и не возражает, я очень этого боялась. Значит, услышала меня.

Через несколько минут к нам подходит уставший врач. Говорит, что отец недельку полежит в больнице, после чего ему нужно будет вести правильный образ жизни и регулярно наблюдаться у врача, чтобы снизить риск повторных приступов.

Я не замечаю, как начинаю плакать от облегчения. Мама тоже всхлипывает рядом со мной. А потом происходит необъяснимое — мы обе бросаемся друг другу в объятия. И ревём на всю больницу, обрадованные хорошей новостью. Папа будет жить. Это самое главное!

Марк возвращается в тот момент, когда мы с мамой успокаиваемся. Он что, подсматривал за нами? Я бы не удивилась. Вряд ли разговор с Игорем Святославовичем занял аж двадцать минут.

— Папа спит после лекарств. Сказали, что мы можем навестить его завтра утром, — сообщаю любимому.

— Вы не отвезёте меня домой? — вежливо спрашивает мама, обращаясь к Марку.

— Без проблем, — соглашается он. — Только подскажите, как к вам обращаться?

— Анна Леонидовна, — на губах мамы появляется некое подобие улыбки. Что ж, уже неплохо.

Спустя полчаса мы останавливаемся около родительского дома.

— Я скоро вернусь, — предупреждаю Марка.

Иду вслед за мамой. Мы обсуждаем, во сколько лучше поехать в больницу, нужно ли брать с собой какие-то продукты или нет. Параллельно с этим я пишу Алёне, что с отцом всё нормально, получаю от неё кучу взволнованных сообщений и терпеливо на них отвечаю.

— А ты где будешь ночевать?

— В своей квартире.

— Да, конечно, — вздыхает мама. Неужели она хотела, чтобы я осталась здесь? Да нет, показалось.

— Постарайся заснуть, хорошо? Я подъеду к восьми.

— Одна?

— Не знаю. У Марка много работы, я пока не уверена, сможет ли он остаться здесь до завтра.

— Ясно.

Мама садится на диван, приглаживает волосы рукой, и я решаю, что пора уходить. Меня ведь ждут.

— Я очень виновата перед тобой, Дина, — надтреснутым голосом произносит мама.

— Может, не будем больше о плохом, а? — губы дрожат, я не хочу снова расчувствоваться и плакать. Хватит! И без слов ясно, что она хочет сказать. Мне этого вполне достаточно.

— Хорошо... Я люблю тебя, доченька, — признаётся мама. Кажется, во второй или в третий раз в жизни. Я слышала от неё такие признания лишь в детстве.

Мы неловко прощаемся, и я убегаю к Марку. Слишком много переживаний за один день. Чувствую дикую усталость, но вместе с ней и окрылённость, и странное умиротворение. Пусть мы с мамой и не близки, но она любит меня и постарается принять мой выбор.

— Тебе нужно уезжать? — с плохо скрываемой тоской спрашиваю Марка.

— Нет. Я не оставлю тебя одну.

— А как же работа?

— Гендиректор со всем справится. Не переживай.

— Ты не злишься на мою маму? Я не подозревала, что она так отреагирует на твоё появление.

— Всё нормально, Дина. Чего-то подобного я и ожидал. Конечно, хотелось сказать пару ласковых слов, но понимал, что делать этого не стоит. А когда увидел, как ты обнимаешь маму, то вся злость испарилась. Вы всё же нашли общий язык?

— Мы пытаемся. Просто не будет, я слишком хорошо знаю свою маму, но теперь мы хотя бы разговариваем друг с другом.

Я показываю Марку квартиру. Оставляю его в спальне, а сама звоню Алёне, чтобы нормально пересказать слова лечащего врача.

Вернувшись, обнаруживаю Марка на кровати. Ныряю к нему под одеяло, прижимаюсь к его разгорячённому телу.

— Мне так хорошо с тобой. Я буду постоянно это повторять.

Он приникает к моим губам, но в нашем поцелуе нет страсти, только запредельная нежность. Я растворяюсь в нём, в его объятиях и прикосновениях. Идеальное завершение безумно тяжёлого дня. Лёгкость, тепло и забота.

Марк гладит меня по щеке, по волосам. Улыбается краешком рта, наблюдая за тем, как я тщетно преодолеваю сонливость. Закрываю и открываю глаза, всё больше выпадая из реальности.

Объятия исчезают. В комнате гаснет свет.

— Марк? — неуютно без него, холодно.

— Я здесь.

Он снова обнимает меня. Целует.

— Я люблю тебя, — хрипло произносит Марк. — Я безумно тебя люблю, Дина.

Всхлипнув, я покрываю поцелуями его лицо и, то ли смеясь, то ли плача, отрывисто шепчу:

— Я тоже тебя люблю.

42

— Да, я приеду вечером. Я тоже очень соскучилась по тебе, Марк, — прижимаю телефон к уху, перепрыгиваю через огромную лужу и вдалеке замечаю знакомую фигуру. Всё же пришёл. — Мне пора, любимый. Позвоню, как только всё закончится.

— Буду ждать. Люблю тебя.

Холодные капли дождя падают на лицо, я ускоряю шаг, чтобы побыстрее оказаться в закрытом помещении.

Вадим, нахмурившись, наблюдает за мной. В его губах — сигарета, тонкая струйка дыма подхватывается ветром и быстро рассеивается. Чертыхнувшись, он бросает окурок в урну. Нехотя кивает мне.

— Не передумала? — спрашивает отрывисто. Кажется, в его глазах я вижу проблеск надежды.

— Нет, Вадим. Не передумала. Я хочу наконец развестись.

Он поджимает губы, отворачивается. Странно, я больше не испытываю к нему жалости. Всё перегорело, умерло. Есть только светлая грусть, хорошие воспоминания, связанные с нашим общим прошлым, и желание поскорее стать свободной. Пусть свидетельство о разводе — это всего лишь бумажка, но мне не терпится её получить.

— Пойдём внутрь. Дождь начинается, — окликаю застывшего Вадима.