Любовь по науке, или На практику в другой мир
Шрифт:
– Ух ты! – с энтузиазмом выдохнул Дэрет.
Все парни начали перешептываться, Дэрет и Дренер толкнули друг друга плечами: мол, померяемся силами. Только Гарон и Гарвер остались такими же мрачно-невозмутимыми.
– Условия? – вдруг коротко бросил Гарон, исподлобья глядя на Дарбюра, потому что пожилой профессор замолчал, давая возможность парням оценить приз.
– Условия: каждый из вас должен спеть или просто сыграть адептке Марии песню, выражающую ваши чувства к ней. Либо воспевающую ее достоинства. В мире адептки Марии такие песни называются «серенада», как она рассказала. Можно сочинить
– Это что еще такое?! – возмутился Дэрет, проигнорировав последнюю фразу профессора. – Понятно, что бессмертный победит!
– А вот и посмотрим! – бросила я с коварной улыбкой. Атмосфера в целом была не слишком официальной, так что я совсем перестала смущаться. – Я собираюсь оценивать не мастерство игры на музыкальном инструменте и не красоту голоса, а душу! Чувства, что прозвучат! Музыка – отличный способ их выразить!
Гарон и Гарвер оставались невозмутимы.
– Можно ли применять магию? – вдруг спросил Гарон. – Или что-либо еще для, хм… выражения чувств?
Дарбюр вопросительно поглядел на меня.
– Можно, на уровне умений студентов третьего курса, – ответила я, стараясь не смотреть прямо на декана. – Что-либо другое тоже можно, если это «что-то» не является особым преимуществом расы или опыта участника. Например, принять другую ипостась – нельзя.
– Ясно, – коротко бросил Гарон.
«Что он там задумал, – встревожилась я. – Ведь если он будет слишком эффектен, я не смогу (просто совесть не позволит) поставить ему низкий балл!»
А мне хотелось, чтобы он слегка опозорился. Ну, не опозорился, а, допустим, оказался не лучше других. Пусть в этом конкурсе действительно победит Мэйгар. Всем остальным – альфа-самцам – это полезно.
Да и первое плановое свидание именно с ним мне будет вполне приятно. Можно расслабиться, общаться просто как с другом. Хорошая тренировка перед искристыми свиданиями с «горячими мачо».
– Если вопросов больше нет – начинаем. Думаем, репетируем где-то полчаса, – сказал Дарбюр.
К моему удивлению, первым к инструментам подошел не Мэйгар, а Гарон. Правда, ни один из них не взял в руки, только задумчиво их разглядывал. Гарвер и вовсе остался на месте.
– Коварство – еще одно твое достоинство, Избранная моя, – заметил он вдруг и наконец подошел к гитаре.
В общем, ни шатко, ни валко, а мужчины начали готовиться. Вскоре над поляной раздавалась какофония из разнообразных звуков. Периодически Дэрет и Дренер громко выражали свое возмущение и смеялись друг над другом.
– Думал ли ты, дракон, что будешь перебирать струны, чтобы увести у меня мою истинную? – услышала я фразу Дэрета.
– А ты дуй-дуй в свою дуду, тэрин, – отвечал Дренер. – Только это не поможет тебе получить мою Марию!
Только Гарон ничего не играл, а продолжал буравить взглядом инструменты.
Я отправилась переговорить с Дарбюром о том, как идет подготовка к завтрашнему опыту с бейарией, но с интересом
поглядывала, кто из конкурсантов чем занят.Гарон по-прежнему не делал ничего!
«Интересно, как он собирается победить, то есть доказать мне свои чувства, если даже не готовится толком», – скребло у меня внутри. Я даже не знала, радоваться или расстраиваться, испытывая какое-то раздражающее недоумение. Вечно с этим драконом ничего не понятно!
Впрочем, я же хотела, чтобы он опозорился…
Спустя полчаса Дарбюр объявил начало выступлений. Бросили жребий – каждый участник вытянул из шляпы бумажку с номером.
Мэйгар первым. А Гарон – последним. Я сжала зубы. Главное – поменьше думать, что он приготовил, иначе буду плохо судить других. Пусть делает что хочет…
– Эту песню я только что сочинил для тебя, великолепная Мария! – объявил Мэйгар. – О прекрасная адептка и любезные судьи, да будет мне позволено исполнить ее, дабы выразить все, что у меня на душе!
Возле него стояло что-то вроде большой виолончели, а в руках он держал свою флейту.
Сперва он сыграл вступление на флейте. Приятную, красивую мелодию. Потом взял в руки смычок и принялся играть на виолончели и петь. Голос эльфа звучал восхитительно, такой необычный бархатный тенор (необычный, потому что бархатным обычно бывает баритон). Пелось о лесах и реках, о травах и деревьях, о том, как мы с Мэйгаром будем гулять и любить природу. О том, какая я замечательная, красивая, умная и добрая. Как от моих рук расцветают цветы, а в душе просыпается любовь, равной которой не найти в мире.
Конечно, я ожидала, что эльф будет петь красиво, но нудно. Однако за время нашего недолго общения Мэйгар, видимо, понял, что мне нравится более бойкая музыка, чем обычные песнопения бессмертных. Песня получилась живее, ярче, чем у него обычно. Я сидела в приятном удивлении.
И, конечно, понимала, что это настоящее произведение искусства!
Дэрет с Дренером поникли в стороне и злобно поглядывали на бессмертного.
– Я же говорил! – громко прошипел Дэрет. – Они хотят его победы!
Дарбюр беззлобно шикнул на него.
В общем, за свое мастерство Мэйгар получил шесть пятерок и одну четверку от членов жюри. Четыре поставила Гайдора: видимо, на ее взгляд, в песне Мэйгара было маловато оригинальности.
А мне понравилось. Не оригинально, зато искренне. Мэйгар спел именно о том, что думал и чувствовал.
Вторым выступал Гарвер.
Свободный дракон выбрал аналог гитары. Вышел в центр с легкой усмешкой – все же, похоже, чувствовал себя немного идиотом на этом состязании. И…
Честно – он меня удивил.
Глава 28
Видимо, свободный дракон решил, что петь – слишком унизительно для драконьего достоинства. А жаль – ведь, подозреваю, у Гарвера мог оказаться изумительный баритон, а то и бас.
Но зато он играл!
Играл на местном аналоге гитары так, что дух захватывало. Струны под его пальцами издавали невероятные звуки. Мелодия звучала раскатами грома, сверкающей молнией, бесконечно-свободным полетом в поднебесье. И в это драконье великолепие вплеталась нежная тонкая ниточка, явно отражающая ощущения Гарвера от меня.