Любовь сильнее Тьмы

Эльфийка улыбнулась снова сквозь слёзы. Они рядом. Они теперь всегда будут рядом, что бы ни случилось. В этом сражении ничто их не разлучит.

Слов нет. Войска едут в молчании, и Моргомиру с Арименэль остаётся лишь обмениваться взглядами. Минас-Тирит, Белая Цитадель Гондора, осталась позади. В какой-то миг эльфийка обернулась, и что-то тоскливо защемило в душе. В городе остались многие воины, осталась Эовин, остался Мерри, и Лаурелинмэ… Нельзя подвести их, нельзя подвести всех!.. Нужно выжить ради любимых.

Солнце в последний раз озарило белоснежную башню Эктелиона, а после исчезло за острыми пиками гор. На мир опустились сумерки, и в этой темноте всё обрело более жуткие образы.

Мрак Мордора наступал, не давая спокойно ехать, заставляя с тревогой оглядываться. Но один лишь ободряющий взгляд мог рассеять любую тьму.

Звучат уверенные голоса командиров, и войска останавливаются на привал. Большинство воинов идут пешими, поэтому путь обещает растянуться на несколько дней. Арименэль вздохнула при мысли об этом: время обещало идти очень мучительно, а состояние в Мордоре девушка даже представлять не хотела. К счастью, Осгилиат и река были уже позади, а впереди виднелся перекрёсток дорог.

Странно, но эллет взяли в передовой отряд. Странно, конечно, но эльфийка в ином случае и сама бы об этом просила, чтобы быть рядом с Моргомиром, братьями и другими. «Ну и конечно, чтобы сразиться одной из первых с чудовищами Саурона», — мысленно усмехнулась девушка. Усмешка получилась невесёлой.

В молчании войска расположились, зажгли костры (никто не таился, в этом и была вся суть — вызвать внимание Врага), приготовили скудный ужин, выставили дозорных и легли отдохнуть. Всё по чёткому плану. Никаких разговоров, шуток, смеха. Даже споров не было, мрачное предчувствие беды зависло в воздухе и завладело сердцем, не желая отпускать. Арименэль не была исключением, но Моргомир обнял её, не сказав ни слова, и тьма отступила. Они так и проспали всю ночь в обнимку. И, удивительно, кошмаров эллет не видела, а утром проснулась с новыми силами и с надеждой в душе. Моргомир улыбался и даже о чём-то порой рассказывал, и девушка улыбалась тоже. На несколько часов в сердце поселилась тихая радость.

Но путь продолжался. Казалось, всё замерло и безмолвно наблюдало за войсками — и небо, и деревья, и травы. Каждый шаг был замечен, к каждому разговору прислушивались. И не только природа был свидетельницей похода, повсюду скрывались слуги Саурона, и они доносили в Мордор обо всём.

Дни тянулись, порой встречались небольшие отряды орков, их быстро уничтожали, но ужас в сердцах усиливался. Всё реже росли деревья, земля потемнела. В воздухе витал горький запах гари и дыма.

Арименэль видела, как мрачнел с каждой лигой Моргомир, как испуганно перешёптывались воины, как Гэндальф встревоженно разговаривал с Арагорном, как даже Гимли почти потерял боевой настрой. Как волновались Кэльдар с Мэлнилитоном и порой с укором смотрели на сестру, мол, зачем ты поехала? Страх сковал сердце.

Мордор был близко.

***

Лаурелинмэ сидела на кровати, опустив голову и обхватив руками плечи, словно ей было холодно. Минуло уже несколько дней с того часа, как армия покинула город, и эльдиэ никак не могла успокоиться.

Это ж надо было умудриться допустить, чтобы тебя ранили, и из-за этого остаться! Разве можно просто так сидеть в этих до омерзения светлых стенах, пить ненужные почти лекарства и слушать нудные разговоры, пока идут на смерть друзья?! Лаурелинмэ не могла смириться с этим, как и Эовин. Обе они отчаянно рвались к Мордору, и им были тесны Палаты Исцеления.

Лаурелинмэ с горечью вспоминала всех тех, кто отправился к Чёрным Вратам. Моргомир вновь подвергал себя опасности, но с этим эльдиэ могла смириться, хотя и с трудом. Пошла и Арименэль, но у Лаурелинмэ не хватило сил высказать ей всё, что она о ней думает. Это ж надо — пойти на смерть в таком юном для эльфийки возрасте. Но нет, пошла же. Лаурелинмэ тогда и сказать ничего не успела, да и Арименэль не промолвила ни слова. Лишь взглянула пронзительным взглядом, и по её тёмным глазам эллет поняла, что спорить бесполезно. Этот взгляд Лаурелинмэ хорошо знала — так смотрят те, кто уже решились, кто готовы пойти куда угодно, лишь бы защитить любимых. Арименэль пошла за Моргомиром. Но и не только — она хотела помочь в этой битве всем защитить Средиземье.

Ушли и Кэльдар с Мэлнилитоном. Но они были готовы, и все это знали. Лаурелинмэ смотрела на них и понимала, что эти эльдар способны ради родных и ради победы броситься в битву без приказа. По меркам эльфов они тоже юные — совсем мальчишки, как и Леголас, сын Трандуила. Лаурелинмэ слышала рассказы всех троих. Им пришлось рано повзрослеть, слишком рано. Как и Арименэль, как и… Моргомиру. Его-то детство она не видела, и вина жгла душу, заставляя вновь и вновь вздрагивать, шептать запоздалое «Прости» в пустоту и понимать, что, в общем-то, она повторила ошибку отца.

Лаурелинмэ передёрнула плечами. Нет, нельзя вспоминать о нём! Не надо бередить старую рану. Говорят, что с прошлым нужно расставаться. Эльдиэ хотела этого отчасти, но не могла. Каждый раз задумывалась и решала, что нет, не нужно ничего забывать, нужно просто жить дальше. Потому что без этого прошлого сама Лаурелинмэ — не Лаурелинмэ. Так что надо лишь отпустить все печали, при этом не отвергая ничего. Но она, Лаурелинмэ, знала, что слишком на него похожа. Хотя бы этим огнём, пылающем в душе и растекающимся в крови по венам, заставляющим злиться и принимать необдуманные решения.

Лаурелинмэ со вздохом поднялась с кровати и подошла к окну, из которого лился солнечный свет. Но горы вдалеке были покрыты тьмой, и эльдиэ знала, что там находятся сейчас её родные. Лаурелинмэ безумно хотела туда, как и Эовин. Но племянница короля Тэодена в последнее время очень сдружилась с младшим сыном наместника Денетора Фарамиром и уже, казалось, не думала о битве. Эльфийка не раз видела, как они уходят вместе, и всегда улыбалась, предчувствуя, что одной дружбой тут дело не ограничится.

Лаурелинмэ вновь вздохнула. Солнце освещало комнату, и золотистые лучи беззаботно прыгали по стенам. Когда эльдиэ открыла глаза, один из них скользнул по её руке, и эллет вздрогнула.

Золотыми, нет, золотистыми, как мягкие солнечные лучи, как душистая пшеница и нежные одуванчики, волосами обладали, кроме неё — самой Лаурелинмэ, те трое, которые были очень ей дороги, несмотря на всё.

…Маленькая девочка с золотистыми локонами танцует в осеннем лесу, и Лаурелинмэ, такая же юная, с улыбкой наблюдает за ней. После, спустя много лет, так же будет танцевать уже девушка, уже совсем взрослая, и в совершенно другом лесу. Будет так же звенеть её весёлый смех, и листья будут изящно кружиться…

Эсилиэль. Младшая сестра. Нежная и неунывающая, весёлая и светлая. Лаурелинмэ не виновата в её смерти, но сердце почему-то при каждом воспоминании ноет.

Странно даже: они ведь ровесницы, близняшки, но Лаурелинмэ чувствовала себя гораздо старше ещё тогда, в детстве. Хоть Эсилиэль и младше всего на несколько минут, она всегда казалась Лаурелинмэ маленькой девочкой. Может, это из-за того, что пришлось рано взрослеть. Когда вокруг война, когда растёшь без отца, поневоле становишься старше. Лаурелинмэ знала о многом, мать рассказывала ей то, чего не рассказывала Эсилиэль. Сёстры были совершенно разными по характеру. Лаурелинмэ уже в детстве часто бывала серьёзной и задумчивой, а Эсилиэль над этим смеялась. Она её не понимала. Лаурелинмэ относилась к этому снисходительно, а сестра немного обижалась, что к неё относятся, как к ребёнку («Она ведь и была ребёнком», — с улыбкой думала эллет, а внутренний голос ехидничал: «А ты что, нет?»). Лаурелинмэ всю жизнь старалась заботиться о Эсилиэль, и это не всегда было хорошо. Но эльдиэ просто очень боялась за сестру и сильно её любила. Лаурелинмэ не хотела, чтобы с Эсилиэль случилось что-то плохое. Не хотела, чтобы она повзрослела слишком рано.