Любовь со вкусом миндаля

Коул закатил глаза и широко улыбнулся, но, когда подул ветер, а колено предательски заныло, он деланно нахмурился и со словами: «Дети!», пошел объясниться со строптивой женой.

***

Небо, усеянное крупными белоснежными облаками, поражало насыщенностью и глубиной цвета. Солнце светило ярко, но совершенно не грело, а ветер, гнавший воздушных барашков по голубой глади быстро и стремительно, был холодным и жгучим. Ноябрьским. И пусть туманы, окутывающие плотной дымкой город летом, развеялись, а дожди случались не часто, близость зимы чувствовалась с каждым днем все больше и больше. Зябкая, дрожащая, унылая.

Шэрен сидела на перевернутой старой лодке и чертила палкой рубленный узор. Чувствовала она себя разбитой и усталой. Ни злости, ни ненависти к мужу, наверное, уже бывшему, она не испытывала, только сожаление. Их любовь оказалась такой недолговечной и уязвимой. Сейчас она была уверена в том, что Ник тоже ее любил, пусть не так сильно, как она, но все же любил. Как умел. Сегодня Шэрен почувствовала это. В его глазах отражалось что-то помимо желания подчинить и добиться, а в прикосновениях сохранилась былая нежность.

Возможно, где-то на окраине души, в темном уголке сердца он тоже сожалел, что у них ничего не вышло. Только Ник винил во всем ее, а она?.. Шэрен частично винила себя за малодушие и трусость, частично его — за жесткость и нежелание слышать, частично судьбу, подвергшую их чувства тяжелому испытанию, которое они с треском провалили.

Шэрен подумала о ребенке и невольно заулыбалась. У нее будет малыш и она сделает его счастливым, отдаст всю любовь, даже ту, что предназначалась его отцу. А семья и друзья ей помогут, не оставят одну, когда будет тяжело, а тяжело будет, она это знала наверняка.

Шэрен сама росла без отца, поэтому хорошо помнила, как это бывает: неудобные вопросы, которыми она часто забрасывала маму. Те самые, которые ей в свою очередь задавали другие дети. Помнила, как мать конфузилась и пыталась мягко объяснить малышке, какой Шэрен была в то время, почему у всех есть папа, а у нее нет, а потом плакала. Горько, но тихо, боясь, что дочь заметит ее слезы. Шэрен замечала.

Она смахнула рукой слезу, медленно покатившуюся по щеке от воспоминаний и жалости к себе. Нет, она не будет мученицей, не будет оплакивать свою жизнь и жить прошлым! Шэрен будет сильной и смотреть будет только вперед, без оглядки на былое. Возможно, со временем, даже выйдет замуж. Она очень надеялась, что не в мать, что не будет всю жизнь любить одного мужчину. Хотя в глубине души знала, что она такая же. С той встречи в Париже прошло десять лет, а она так и не смогла забыть: озорная мальчишеская улыбка, миндальное печенье и первый поцелуй.

Все это время Шэрен искала на лицах мужчин отголоски того бесшабашного очарования, мечтала снова утонуть в невероятных голубых глазах и вновь ощутить магию его поцелуя. Миндаль, мята и нежность, — тогда вкус был именно таким.

Она с первого взгляда влюбилась в молодого Ника, но по-настоящему полюбила мужчину, которым он стал. Властного, жесткого и невероятно целеустремленного. Страстного и нежного, циничного и надменного. Шэрен любила в нем всё: и то, как смотрел, заставляя краснеть от корней волос до пяток, и то, как злился, заставляя сердце разрываться от обиды, а жгучие слезы наворачиваться на глаза.

Зато теперь она знала: крепкий союз это не только любовь, какой бы сильной ни была. Доверие и понимание важны не меньше. Но этого в их отношениях было ничтожно мало. Возможно, Шэрен не сможет полюбить другого мужчину так же сильно, как Ника, но сможет подарить ему тепло и нежность. А ведь это немало.

Порыв крепкого ветра с крупинками соленой влаги бросился в лицо, взметнув волосы, и Шэрен судорожно обхватила себя руками. Промозглость и сырость, которыми веяло от холодного океана, пробрались под свитер, а синий дутый жилет отчего-то абсолютно не грел. Она мелко задрожала, с грустью осознавая, что мягкая золотая осень закончилась и пора одеваться теплее, а сейчас лучше вернуться домой.

Шэрен отбросила в сторону тоненький прутик и провела ногой по песку, стирая рисунок, когда на ее плечи опустилось черное кашемировое пальто. Всего на мгновение она позволила себе забыться в родном запахе, приятно щекотавшим нос. Впитавшийся в ткань аромат парфюма, практически неуловимый, но от этого еще более притягательный, терпкий запах средства после бритья и легкий флер сигаретного дыма. Но разве <i>ее</i> Ник курил? Нет. А тот, другой, который своими вопросами — циничными и оскорбительными, — уничтожал все светлое, что Шэрен чувствовала к нему, да. Она непонимающе нахмурилась, затем вскочила, позволяя пальто соскользнуть с плеч.

— Ты… — прошептала она, не веря своим глазам. — Я же велела тебе держаться от меня подальше! — Шэрен отступила на пару шагов, увеличив дистанцию между ними. — Не смей подходить! — когда Ник шагнул ближе к лодке, предупредила она.

— Шэрен, милая, я…

— Я тебе не милая, я тебе никто!

— Ты моя жена, — тихо произнес Ник, а когда Шэрен возмущенно всплеснула руками, добавил: — Я порвал документы.

— Зачем? — изумилась она.

— Потому что, ничего еще не кончено. Шэрен, я…

— Что тебе нужно? — грубо оборвала она.

— Ты.

— Шпионка и шлюха? — Именно так он назвал ее в тот роковой день, именно эти оскорбления зло бросил в заплаканное лицо.

Ник содрогнулся от ее слов, понимая, что Шэрен сто раз права, а он тысячу раз виноват.

— Прости, любимая, — он сделал шаг к ней, осторожный и маленький, но наткнувшись на предостерегающий взгляд, отступил. — Выслушай, пожалуйста.

— Выслушать? — тихо произнесла Шэрен, затем практически закричала: — Я валялась у тебя в ногах и умоляла выслушать!

— Я знаю, как виноват перед тобой, знаю, как сильно обидел. Я думал, что ты моя любовь, моя жена, самый близкий мне человек — предала меня! — на выдохе ответил Ник. Громче, чем следовало, вызвав своим напором испуг в огромных синих глазах жены.

Напором и силой ты ничего не добьешься…

— Прости, родная, — мягко сказал он, вовремя вспомнив совет Трейси. Ник столько раз добивался желаемого силой и кипучей энергией, что успел позабыть, как действовать по-другому. Забыл, что не всё можно просто взять, что есть вещи, которые приятны только если их отдали добровольно. Шэрен была для него обжигающей страстью и нежной любовью — самой редкой драгоценностью. Ник безумно хотел, чтобы она вернулась к нему, но вернулась сама, по собственной воле. Он желал, чтобы она снова любила его.

— Думал? — переспросила Шэрен, проигнорировав его мольбу. Она обреченно покачала головой. Ник узнал правду, поэтому приехал. Только зачем? Принести ей извинения за несправедливое обвинение или, возможно?..

— Что тебе нужно, Ник? Знать твой ли это ребенок? Твой, можешь не сомневаться. — Шэрен выдохнула. Ник все-таки отец и должен знать об этом наверняка, а не гадать: правду она сказала или солгала, когда в сердцах заявила, что ребенок не от него. — Если хочешь, можешь навещать его, я не буду против.