Любовь Стратегического Назначения
Шрифт:
— Болота… — бросил скучающий Сид.
Ни одной машины. Ни одного человека. Пятьдесят, сто, двести километров… Тёмно-бетонные же ответвления вправо и влево с табличками: «Куст 12», «Куст-14», «ГНС-2»…
Время от времени появлялись какие-то монотонно кивающие механизмы. Вверх-вниз… Вверх-вниз…
— Скважина. Нефть качают… — Сид опустил стекло. — Потеплело, да?
Действительно. Стало теплее. В салон ворвался ветер, а с ним запахи и насекомые. Только заметил: кустарник вокруг превратился в деревца, а те, в свою очередь, в деревья.
Кто-то больно укусил меня в запястье. Я осторожно скосил
Хлоп!!!
Красное мокрое пятно.
Комар.
Брюшко.
Пятно.
Я знаю эти слова.
И чует моё сердце, что я знаю ещё больше.
Гораздо больше…
Сердце — чёрного льда кусок.
Вот именно — в груди.
Вот именно — чёрного.
Ну-ну…
Посмотрим…
Стоим. Прямо перед бампером — красно-белый шлагбаум. Красный сигнал на светофоре. Рельсы, начинающиеся справа и уходящие в необозримое «лево»… Или наоборот: слева — направо? Неважно… Минута… Две…
— Чё стоим? — спрашиваю я.
Пустой железнодорожный переезд. Ни одного автомобиля, кроме нашего.
— Да поезд сейчас должен быть… — Сид прикуривает очередную сигарету.
— Ты так много куришь…
Сид хмыкнул:
— И чё?
— Ничего…
— Ну да… Много… Мне нравится курить. И всё такое… — он затянулся и выпустил дым из ноздрей. — Я курю утром до завтрака, после завтрака, в туалете, в ванной, в самолёте, на остановке. По идее, мне нужны сигареты раза в два, в три длиннее. Чтобы накуриться за один заход. Одно хреново — во время еды курить не получается. Жевать и курить как-то не очень совмещается. Это обламывает. А так, вообще, не жалуюсь…
Состав, воняющий мазутом, протарахтел мимо: локомотив, влекущий за собой два десятка поржавевших цистерн, двигался, как назло, медленно.
Шлагбаум поднялся. Красный свет сменился зелёным. Окурок вылетел в окно: поехали…
— О! — Сид пихнул меня в плечо. — Смотри, лось!
Крупное животное перебежало дорогу впереди по курсу и сразу исчезло в лесу. Настоящий лес. Высоченные деревья справа и слева от дороги — не «отсыпки», не «бетонки» — настоящей асфальтовой трассы. Почти идеальное покрытие. Наш чёрный экипаж вот уже часа три мчится на приличной скорости, размазывая по лобовому стеклу мотыльков и прочую мелкую летающую живность. Сид время от времени смахивает их останки «дворниками».
Навстречу стали попадаться автомобили. В основном, грузовики. Легковушки, очень редко, движутся в том же направлении, что и мы.
— Народ в отпуска потянулся, — говорит Сид, обгоняя какую-то машину, тянущую за собой яркий прицеп. Крыша легковушки уставлена вместительными полосатыми сумками. Маленький мальчик успевает показать в заднее стекло розовый язык. Мой спутник усмехается.
«Добро пожаловать в ХМАО!» — огромный транспарант справа по курсу.
— Что за «ХМАО»? — спрашиваю я.
— Ханты-Мансийский Автономный округ, — расшифровывает Сид и глядит на меня.
— Странные вопросы ты иногда задаёшь, — после молчания произносит он.
Я внутренне сжался.
— Ты чем вообще занимаешься? — этого вопроса я ждал. В горле пересохло.
Но говорю спокойно:— В больнице работаю.
— Врач?
— Лаборант… В рентгенкабинете.
— Хм… И чё? Есть на что посмотреть?
— Да, — я ухмыляюсь, — у медсестры во-о-от такая жопа!
Я развожу руки в сторону.
Сид смеётся.
Прокатило.
— Я вообще-то в первый раз на машине в отпуск, — вдохновенно вру я спустя пять минут, — в основном, на самолёте летал…
— Когда последний раз «на земле» был?
— Да уж пару лет не выезжал…
— А я каждый год. Летом стараюсь…
Обогнали пару грузовиков. Ещё один.
— Пару лет безвыездно?.. — он кивает. — Понимаю. Башню сдвигает. Особенно в Приполярье…
Сид, давно снявший куртку, закатывает рукав футболки:
— Видишь?
Татуировка. Шесть букв на фоне какого-то узора.
АРУ
ФПС
Я киваю. Пояснения следуют сразу же:
— Арктическое Региональное Управление Федеральной Пограничной Службы. Два года за Полярным кругом, на мысе Челюскинцев. Самая северная погранзастава, братан… Ноль дней отпуска. Ноль дней в увольнении. Тупо: пятнадцать человек личного состава, два офицера. Бабы только по телеку. Через три месяца женщины-дикторы «Новостей» круче самых ядрёных порнозвёзд.
Мой внутренний приёмник делает «щёлк», и я почти сразу втягиваю морозный воздух, от которого
ВКЛ!
слипаются сопли. Вшестером пешком до отметки и обратно. Полные боекомплекты. Белые маскахалаты. Всё белое, кроме:
Два ДШК и
Антенна рации торчит из белого чехла на спине у Витябы.
Белое.
Белое.
Белое.
Всегда зима.
Только в июле оттаивает море. Тогда из Норвегии в Японию и обратно проплывают корабли.
Тогда русские пограничники смотрят на них в бинокли. А скандинавы — в свою сверхсильную оптику — на погранцов: шестеро в пятнистых комбинезонах. Автоматы. Два ДШК. Две собаки. Рядом — на сопке — каменный холмик. Это местная достопримечательность. Каждый новенький на заставе кладёт сюда булыжник, на котором царапает свою фамилию и год призыва. У каждого в дембельском альбоме фотка: «Я возле со своим камнем».
Но до дембеля ещё… Аж зубы сводит.
Собаки.
Им не дают имена.
Чтоб не жалко было потом,
когда по весне — инструкция такая — лишних убивают. Из АК-47.
Больше двух на заставе нельзя. Инструкция такая. Кинолог раз в году плачет…
Не по инструкции.
Почта — раз в месяц. Вместе с едой, с вертолёта. Письма из дома вместе с тушёнкой. Родители обижаются: редко пишешь.
А чё писать?
Вот вчера спирт пили.
Татуировку сделал.
Все пацаны нормальные — никто не крысятничает. Офицеры тоже, вроде, ничего мужики.
В том месяце, прям перед Старым Новым Годом, генератор накрылся. Сутки света не было, и котельная не работала. Главная радиостанция тоже не работала — пацаны на двести километров от заставы отъехали с мобильной рацией, чтоб в зону приёма попасть. И уже оттуда «вертушку» вызывали. Во где экстрим…
И в альбоме (Санёк как-то незаметно сфоткал)
пять белых фигур
на фоне серого неба.
Маскахалаты.
Чёрные стволы. Два ДШК. Антенна рации торчит из белого чехла на спине у Витябы.