Любовь в холодном климате

– Двадцать три с четвертью минуты третьего, – с яростью произнес дядя Мэттью. – Ровно через шесть минут и три четверти мерзавец опоздает.

Если люди не приходили на встречу с ним задолго до назначенного срока, дядя всегда считал их опоздавшими. Где-то за полчаса он начинал ерзать от нетерпения и тратил таким образом столько времени, сколько тратят люди, не имеющие к времени никакого уважения, и к тому же вгоняя себя в совершенно отвратительное настроение.

Одним из самых дорогих сердцу дяди Мэттью владений была речка, протекавшая через долину ниже усадьбы, где водилась форель. Он прекрасно умел ловить ее на муху, и не было для него большего счастья во время и вне рыболовного сезона, чем бродить по ручью в болотных сапогах и изобретать замечательные усовершенствования. Это была сбывшаяся мечта мальчишки. Он строил запруды, копал водосливы, срезал водоросли и подравнивал берега, стрелял цапель, охотился на выдр и каждый год пополнял запасы молодой форели. Однако же его сильно огорчала сорная рыба, особенно голавль, который поедал не только самих молодых форелек, но также и их корм и доставлял дяде большие неприятности. И вот однажды в каком-то журнале он наткнулся на рекламное объявление: «Пригласите специалиста по одурманиванию голавлей».

Рэдлетты шутили, что их отец не учился читать, но на самом деле он умел читать совсем неплохо, если только его увлекал предмет чтения, и доказательством служит то, что он самостоятельно нашел этого охотника на голавлей. Дядя тотчас же сел и написал ему. Правда, пришлось некоторое время попыхтеть над почтовой бумагой и переписать письмо несколько раз, как и всегда, пока он наконец не запечатал его и не наклеил марку.

– Этот парень просит вложить в письмо надписанный конверт с маркой, но я думаю, что не стану ему потакать, пусть соглашается или проваливает ко всем чертям.

Тот согласился, приехал, прошелся вдоль реки и рассеял по ее водам какие-то волшебные семена, которые вскоре принесли волшебные плоды, ибо на поверхность, колыхаясь, задыхаясь, млея, обмирая, полностью и несомненно одурманенные, всплыли сотни и сотни голавлей. Все мужское население деревни, заранее предупрежденное и вооруженное граблями и сачками для рыбы, накинулось на голавлей. Были наполнены несколько тачек, а их содержимое нашло применение в виде садового удобрения или начинки для пирогов, в соответствии со вкусом.

С тех пор одурманивание голавлей стало в Алконли ежегодным событием: умелец появлялся регулярно, с первыми подснежниками, и наблюдать его за его работой было удовольствием, которое никогда не приедалось. И вот все мы собрались в ожидании, причем дядя Мэттью расхаживал взад-вперед перед парадной дверью снаружи, а все остальные по причине жгучего холода делали то же самое внутри, то и дело выглядывая из окна, тогда как все мужчины поместья толпились внизу, на берегу реки. Никто, даже тетя Сэди, не хотел упустить момент одурманивания. Исключением был только Дэви, который удалился в свою комнату со словами:

– Это безумие не для меня, знаете ли, и, уж конечно, не в такую погоду.

Но вот послышался шум автомобиля – скрип колес, низкий, густой звук рожка, – и дядя Мэттью, бросив последний взгляд на часы, уже начал убирать их в карман, когда на подъездной дорожке появился вовсе не маленький «стандарт» грозы голавлей, а громадный черный «даймлер» лорда и леди Монтдор. Вот это была действительно сенсация! Гости в Алконли наведывались нечасто. Всякий, кто опрометчиво проделал бы этот эксперимент, не увидел бы ни единого признака тети Сэди и детей, хотя сам дядя Мэттью стоял бы у окна, на виду, весьма неприветливо сверля взглядом приехавших, которым в это время сообщалось бы, что хозяев нет дома. Соседи давно оставили подобные попытки как безнадежные. Более того, Монтдоры, которые считали себя королем и королевой данной местности, никогда сами в гости не ездили, а ожидали, что люди будут приезжать к ним, так что с какой стороны ни посмотри – это выглядело весьма диковинно. Я совершенно уверена, что, если бы кто-то другой нарушил счастливое предвкушение послеполуденного одурманивания голавлей, дядя Мэттью зарычал бы на них, а возможно, даже запустил бы в них камнем. Однако когда он увидел, кто приехал, то на миг застыл в остолбенении, а потом бросился вперед – открывать дверцу машины, подобно сквайру старых времен, подскакивавшему к стремени своего сеньора.

«Ведьма», как мы сразу увидели, даже через окно, была в жутком состоянии. Ее лицо распухло и покрылось пятнами, словно она несколько часов рыдала. Она, казалось, совершенно не заметила присутствия дяди Мэттью и, выбираясь из машины, не удостоила его ни словом, ни взглядом. Сердито пнув плед, закрывавший ей ноги, она походкой древней старухи, на слабых подкашивающихся ногах, заковыляла к дому. Тетя Сэди бросилась к ней, обняла за талию и отвела в гостиную, с силой захлопнув дверь и ясно давая детям понять, чтобы они не совались. Тем временем лорд Монтдор и дядя Мэттью скрылись в дядином кабинете. Джесси, Виктория и я, огорошенные этим из ряда вон выходящим происшествием, остались взирать друг на друга круглыми, как блюдца, глазами. Но не успели мы начать строить догадки о том, что все это может значить, как подъехал рыбий специалист – точно, минута в минуту.

– Проклятый балбес, – говорил потом дядя Мэттью, – если бы он так не опоздал, мы бы уже начали к тому времени, как те приехали.

Специалист припарковал свой ничтожный автомобильчик в одну линию с «даймлером» и, счастливо улыбаясь, заспешил к парадной двери. В свой первый визит он скромно подъехал по задней дорожке, но успех его волшебства настолько расположил к нему дядю Мэттью, что тот велел ему в будущем подъезжать к парадной двери и всегда подносил перед началом работы бокал портвейна. Он, без сомнения, поднес бы и королевское токайское, если бы таковое у него имелось.

Джесси открыла дверь, прежде чем охотник на голавлей успел позвонить, и затем, пока он пил свой портвейн, все мы околачивались рядом, приговаривая: «Горький, верно?» – и не зная, за что приняться.

– Надеюсь, его светлость не болен? – спросил он, несомненно, удивившись, что не застал моего дядю, как обычно, грызущим удила в нетерпении. Впрочем, его гневный вид всегда сменялся радушным расположением, и он спешил хлопнуть специалиста по спине и налить ему вина.

– Нет, нет, надеемся, он появится через минуту. Он занят.

– Это ведь не похоже на его светлость, опаздывать.

Вскоре от дяди Мэттью поступило распоряжение, что нам надлежит спускаться к реке и начинать. Казалось слишком жестоким приступать к развлечению без него, но одурманивание должно было быть закончено до наступления сумерек. Поэтому мы, дрожа от холода, перебежали от дома к временному укрытию в виде «стандарта» охотника на голавлей, а оттуда – опять под лютый натиск северного ветра, который прокатывался по долине. Пока мастер распрыскивал свое зелье по воде, мы заползли обратно в его машину, чтобы погреться, и начали гадать о причине необычного визита наших гостей. Мы просто умирали от любопытства.

– Я думаю, произошло падение правительства, – высказала свою версию Джесси.

– А почему леди Монтдор из-за этого плачет?

– Ну а кто теперь будет выполнять ее маленькие поручения?

– Скоро она приспособит к услугам и другую группу – на сей раз, возможно, консерваторов. Они ей на самом деле больше нравятся.

– А может, Полли умерла?

– Нет, нет, они бы тогда скорбели над ее красивым трупом, а не разъезжали на машинах с визитами.

– Может, они потеряли все свои деньги и переезжают жить к нам? – предположила Виктория. Эта теория показалась нам довольно вероятной, вызвав закономерное уныние. В те времена, когда люди были так богаты, а их состояния так безгранично надежны, для них было вполне обычным делом думать, что они на грани потери всех своих денег. И дети Рэдлеттов всегда жили под маячившей угрозой работного дома, потому что, хотя дядя Мэттью на самом деле чувствовал себя очень комфортно с ежегодным доходом в десять тысяч фунтов, он каждые два-три года переживал «финансовый кризис» и внутренне был совершенно уверен, что на старости лет окажется на приходском пособии.

Работа грозы голавлей была окончена, семя – рассеяно, и мы вылезли из машины со своими рыболовными сачками. Настал момент, который никогда не разочаровывал: берега реки заполнились людьми, возбужденно глазеющими на воду, и очень скоро бедная рыба начала, извиваясь, кишеть на поверхности. Я выловила пару рыб-гигантов, а потом еще одну, поменьше, и, как раз когда вытряхивала их из сачка, хорошо знакомый, дрожащий от гнева голос произнес у меня за спиной:

– Сейчас же брось их обратно, проклятая идиотка, – ты что, не видишь, что это хариус, Фанни? Боже мой, женщины… бестолковые… И не мой ли сачок ты прихватила? Я повсюду его искал.