Любовь в изгнании / Комитет
Шрифт:
— Вот как! — удивился я. — Вы всего-навсего хотите издавать газету? Вы что, миллионер?
— Нет, — засмеялся Юсуф, — но у меня есть миллионер.
— Даже если это и правда, этого недостаточно. Есть ли у вас опыт издательской деятельности? — спросил я.
— И да и нет. То есть мне не приходилось издавать газету, но я учился на факультете журналистики Каирского университета… несколько лет тому назад.
— А почему уехали из Египта?
С тихим смешком Юсуф спросил:
— Это интервью или допрос?
— Нет, — извиняющимся тоном сказал я, — просто любопытство.
— Вопрос абсолютно нормальный. Я учился на третьем курсе и был приговорен к шести месяцам тюрьмы за участие в антисадатовской демонстрации и в стычке с университетской охраной. После вынесения приговора бежал в Ливию, а оттуда сюда.
— Значит, дружище, — улыбнулся Ибрахим, — ты в таком же положении, как и мы…
— Нет, мое положение не сравнить ни с чьим. С тех пор как я удрал из Египта, я видел столько всего…
— Но как ты добрался до… — начал было Ибрахим и оборвал себя, — нет, я не стану участвовать в этом допросе. Ты прав, мы словно судим тебя.
Это было единственное вмешательство Ибрахима в разговор. Он продолжал следить за ним, но, как мне показалось, мыслями был в другом месте.
Элен в это время порхала по кафе, застилая столики чистыми скатертями, раскладывая ножи и вилки и время от времени бросая украдкой взгляд в нашу сторону. Юсуф тоже следил за ней взглядом.
— Конечно, — проговорил Бернар, — я понял все, о чем вы говорили по-арабски. Но хотелось бы знать, к чему пришли? О чем договорились?
— Пока мы только познакомились друг с другом, — ответил я.
Он засмеялся и поставил чашку на стол:
— Боюсь, что на большее у нас нет времени!
Действительно, к нам подошла Элен и, положив руку на плечо Бернара, спросила:
— Вы закончили? Юсуфа просят на кухню, ведь он шеф-повар, как вам известно!
Губы ее еще улыбались, но глаза глядели жестко, когда она повторила мужу:
— Ты нужен на кухне, Юсуф!
Юсуф поднялся со стула, сказал мне:
— Я позвоню вам. Я знаю ваше имя, а номер найду в справочнике.
Кивнул головой и удалился в сопровождении Элен. Когда он скрылся, я спросил Бернара:
— Все это серьезно или просто фантазии? На самом деле есть миллионер?
— Есть. И он не только миллионер, но и арабский эмир, причем очень прогрессивный эмир.
— Надо же, эмир да еще прогрессивный, — восхитился я.
— Я не шучу. Он эмир из одной страны Персидского залива. Когда-то Юсуф работал у него. Теперь он задумал издавать арабскую газету и поручил Юсуфу изучить проблему.
— Почему он не хочет издавать ее в Лондоне или в Париже?
— Возможно, потому что в Лондоне и в Париже издается множество газет.
— А чего конкретно он хочет от меня?
— По словам Юсуфа, эмир знает и высоко ценит вас как журналиста, он и посоветовал Юсуфу проконсультироваться с вами.
— Прогрессивный эмир знает меня?! Ну и дела! — покачал я головой.
Молчавший до этого Ибрахим вдруг встрепенулся:
— А что тут такого? Какая разница, эмир он или ночой сторож?! Если он действительно намерен издавать хорошую газету, почему не помочь ему? Даже марксистская организация, с которой я работаю, получает
субсидии от богачей и эмиров. Или надо от них отказываться, если они исходят не от пролетариев?Я уже готов был вспыхнуть:
— Вы как хотите, но я не собираюсь сотрудничать в газетах, издаваемых эмирами, будь они прогрессивными или реакционными!
Бернар снова запротестовал:
— Вы полагаете, что я понимаю ваш арабский язык?
— Прошу прощения Бернар, — я нервно засмеялся, — мой друг пытается уговорить меня сотрудничать с прогрессивным эмиром.
— Я придерживаюсь его точки зрения, — заметил Бернар. — В нашей профессии важно одно — уметь сказать то, что ты хочешь сказать. Подумайте хорошенько. Если это серьезный проект, а вы в состоянии помочь его осуществлению, и если вам будет предоставлена свобода говорить то, что вы хотите, то почему не попробовать? Если…
Но Ибрахим прервал его неожиданным вопросом:
— А в этой стране есть газета коммунистической партии?
— Есть, — ответил я, — газета размером с ладонь. Ее читают только члены партии, а их немного, как тебе известно.
Ибрахим нахмурился:
— Пусть с ладонь! Я не вижу в этом повода для пессимизма. Мир не умер, и революция не умерла. Вы же видите, что происходит сейчас в Ливане, в Никарагуа, на Филиппинах! От Востока до Запада мир бурлит и завтра он станет иным, даже здесь все переменится. Не надо иронизировать над маленькой газетой!
Бернар начал насвистывать «Интернационал», размахивая рукой в такт мелодии, потом оборвал свист, засмеялся и взглянул на часы:
— Я с удовольствием выпил бы с вами за мировую революцию, — сказал он Ибрахиму, — но к сожалению, должен возвращаться на работу в свою буржуазную газету.
Встал, крепко пожал Ибрахиму руку, говоря:
— Вы правы, попытайтесь опубликовать ваши документы в партийной газете, а я, со своей стороны поищу другие возможности.
До обеда еще оставалось порядочно времени, и Ибрахим выразил желание прогуляться пешком по городу. Мы отправились в центр. Он не останавливался перед роскошными витринами, привлекающими обычно внимание приезжих. Проходил мимо исторических памятников. Когда я показал ему громадный собор на центральной площади и пытался рассказать его историю, связанную с тем, что католическое богослужение было в городе под запретом вплоть до конца девятнадцатого века и католики подвергались преследованиям, он отреагировал вялой улыбкой, сказав, что перед приездом в город прочел кое-что о его истории.
Увидев, как вытянулось мое лицо, он объяснил:
— Понимаешь, когда я был моложе, то обязательно брал с собой в поездки фотокамеру и запечатлевал подряд все древние соборы, памятники, сооружения, проставляя на каждой фотографии дату съемки. Теперь это меня не привлекает, и все когда-то виденное смешалось в моей памяти. Единственное, что я ищу в любом городе, это деревья и зелень. С приближением старости мне стало дорого все, что напоминает о детстве… о Ниле, о смоковницах и ивах… Я ведь феллах, как ты знаешь! Мы можем пойти в твое кафе на берегу реки.