Любовная лирика классических поэтов Востока

19

К опустевшей стоянке опять привели тебя ноги. Миновало два года, и снова стоишь ты в тревоге. Вспоминаешь с волненьем, как были навьючены вьюки, И разжег в твоем сердце огонь черный ворон разлуки. Как на шайку воров, как вожак антилопьего стада, Ворон клюв свой раскрыл и кричал, что расстаться нам надо. Ты сказал ему: «Прочь улетай, весть твоя запоздала. Я узнал без тебя, что разлука с любимой настала. Понял я до того, как со мной опустился ты рядом, Что за весть у тебя, — так умри же отравленный ядом! Иль тебе не понять, что бранить я подругу не смею, Что другой мне не надо, что счастье мое — только с нею? Улетай, чтоб не видеть, как я умираю от боли, Как я ранен, как слезы струятся из глаз поневоле!» Племя двинулось в путь, опустели жилища кочевья, И пески устремились к холмам, засыпая деревья. С другом друг расстается — и дружба сменилась разладом. Разделил и влюбленных разлучник пугающим взглядом. Сколько раз я встречался на этой стоянке с любимой — Не слыхал о разлуке, ужасной и непоправимой. Но в то утро почувствовал я, будто смерть у порога, Будто пить я хочу, но отрезана к речке дорога, У подруги прошу я воды бытия из кувшина, Но я слышу отказ; в горле жажда, а в сердце — кручина…

20

«Ты найдешь ли, упрямое сердце, свой правильный путь? Образумься, опомнись, красавицу эту забудь. Посмотри: кто любил, от любви отказался давно, Только ты, как и прежде, неверной надежды полно». Мне ответило сердце мое: «Ни к чему руготня. Не меня ты брани, не меня упрекай, не меня, Упрекай свои очи, — опомниться их приневоль, Ибо сердце они обрекли на тягчайшую боль. Кто подруги другой возжелал, тот от века презрен!». Я воскликнул: «Храни тебя бог от подобных измен!». А подруге сказал я: «Путем не иду я кривым, Целомудренный, верен обетам и клятвам своим. За собою не знаю вины. Если знаешь мой грех, То пойми, что прощенье — деяний достойнее всех. Если хочешь — меня ненавидь, если хочешь — убей, Ибо ты справедливее самых высоких судей. Долго дни мои трудные длятся, мне в тягость они, А бессонные ночи еще тяжелее, чем дни… На голодного волка походишь ты, Лейла, теперь, Он увидел ягненка и крикнул, рассерженный зверь: „Ты зачем поносил меня, подлый, у всех на виду?“ Тот спросил: „Но когда?“. Волк ответствовал: „В прошлом году“. А ягненок: „Обман! Я лишь этого года приплод! Ешь меня, но пусть пища на пользу тебе не пойдет!..“. Лейла, Лейла, иль ты — птицелов? Убивает он птиц, А в душе его жалость к бедняжкам не знает границ. Не смотри на глаза и на слезы, что льются с ресниц, А на руки смотри, задушившие маленьких птиц».

21

Целую след любимой на земле. Безумец он! — толкуют обо мне. Целую землю — глину и песок, — Где разглядел следы любимых ног. Целую землю — уголок следа. Безумец я, не ведаю стыда. Живу в пустыне, гибну от любви. Лишь звери — собеседники мои.

22

Любовь меня поймала, увела Как пленника, что заарканен с хода, Туда, где нет ни крова, ни тепла, Ни племени, ни стойбища, ни рода. Ни тьмы, ни света, ни добра, ни зла И мукам нет конца и нет исхода. Горю, сгораю — медленно, дотла. Люблю — и все безумней год от года!

23

Всевышний, падаю во прах перед каабой в Мекке. В твоей нуждаюсь доброте, защите и опеке. Ты правишь небом. Ты царишь над всей земною твердью. Надеюсь только на тебя, взываю к милосердью. Любимую не отнимай, яви такую милость! Ведь без нее душа пуста, вселенная затмилась. Она — единый мой удел, не ведаю иного. Твой раб любовью заболел — не исцеляй больного! Ты можешь все. Не отступай от воли неизменной. Любимую не отнимай. Она — твой дар бесценный. Она — моих бессонных мук причина и основа. Она — безумный мой недуг. Не исцеляй больного! Я все забуду — племя, род, заветный дым кочевья. Любимую не отнимай, не требуй отреченья. Ты сам, всесильный, повелел любить, не зная меры. Зачем от верного слуги ты требуешь измены? Ты пожелаешь — я уйду от искушений милых, Но от любимой даже здесь отречься я не в силах. В любви не каюсь даже здесь, безумец, грешник слабый, В священном городе твоем, в пыли перед каабой.

24

В мире нездешнем, в раю, где повсюду покой, Души влюбленных томятся ли здешней тоской? Прах — наша плоть, но дано ли нетленному духу Вечно пылая, терзаться любовью людской? Очи усопших не плачут, но в мире нездешнем Слезы влюбленных — бессмертные! — льются рекой!

25

Я болен любовью, моя неизбывна тоска. Беда моя — рядом, любимая так далека, Теряю надежду, живу, привыкая к разлуке. Молчит моя милая, видит во мне чужака. Я словно птенец, угодивший нечаянно в сети. В плену его держит незримая злая рука. Как будто играет дитя, но для пойманной птицы Игра обернется погибелью наверняка. На волю бы выйти! Да стоит ли — право, не знаю. Ведь сердце приковано к милой, а цепь коротка.

26

Ворон, что ты пророчишь? С любимой разлуку? Сам попробуй, как я, испытай эту муку. Что еще ты сулишь одинокому, ворон? Бедняку угрожаешь каким приговором? Ты не каркай, не трать понапрасну усилья — Потеряешь ты голос и перья, и крылья. Будешь ты, как и я, истомленный недугом, Жить один, без надежды, покинутый другом!

27

Что я делаю, безумец, в этот вечер темно-синий? На песке тебя рисую и беседую с пустыней. Крики ворона услышу — наземь падаю в тоске. Ветер горя заметает мой рисунок на песке.

28

Люблю — в пустыне жажда слабей моей любви. Люблю — иссякли слезы бессонные мои. Люблю — молиться бросил, безумьем обуян. Люблю — не вспоминаю каабу и коран.

29

Исполни лишь одно желанье мое — иного нет: Спаси любимую от горя, убереги от бед. Мне блага большего не надо, ты щедро одарил Меня любовью — в ней отрада, спасение и свет. Пока живу — люблю и верю, надеюсь и терплю, — Служу единственному богу, храню его завет…

30

Только любящий достоин человеком называться. Кто живет, любви не зная, совершает святотатство. Мне любимая сказала: «Ничего не пожалею, Лишь бы милого увидеть, лишь бы мне тебя дождаться». Только любящим завидуй — им на долю выпадает Невозможное блаженство, неразменное богатство.

Омар ибн Аби Рабиа

(644–712)

1—22. Переводы С. Шервинского; 23–32. Переводы Е. Николаевской; 33–42. Переводы М. Курганцева

1

Вы, суд мирской! Слуга аллаха тот, Кто судит нас, руководясь законом. Пусть жен не всех в свидетели зовет, Пусть доверяет лишь немногим женам. Пусть выберет широкобедрых жен, В свидетели назначит полногрудых, Костлявым же не даст блюсти закон — Худым, иссохшим в сплетнях-пересудах. Сошлите их! Никто из мусульман Столь пламенной еще не слышал просьбы. Всех вместе, всех в один единый стан, Подальше бы! — встречаться не пришлось бы! Ну их совсем! А мне милее нет Красавицы роскошной с тонким станом, Что, покрывалом шелковым одет, Встает тростинкой над холмом песчаным. Лишь к эдаким благоволит аллах, А тощих, нищих, с нечистью в сговоре, Угрюмых, блудословящих, нерях, Ворчуний, лгуний, — порази их горе! Я жизнь отдам стыдливой красоте. Мне знатная, живущая в палате Красавица приятнее, чем те, К которым ночью крадутся, как тати.

2

Я видел: пронеслась газелей стая, Вослед глядел я, глаз не отрывая, — Знать, из Куб'a неслись они испуганно Широкою равниною без края. Угнаться бы за ними, за пугливыми, Да пристыдила борода седая. Ты, старый, очень старый, а для старого Уж ни к чему красотка молодая.

3

Отвернулась Бегум, не желает встречаться с тобой, И Асма перестала твоею быть нежной рабой. Видят обе красавицы, сколь ты становишься стар, А красавицам нашим не нужен лежалый товар. Полно! Старого друга ласкайте, Бегум и Асма, Под деревьями нас укрывает надежная тьма. Я однажды подумал (ту ночь я с седла не слезал, Плащ намок от дождя, я к селению Джазл подъезжал): О, какая из дев на вопрос мой ответить могла б, Почему за любовь мне изменою платит Рабаб? Ведь, когда обнимал я другую, — казалось, любя Я томился, и жаждал, и ждал на свиданье — тебя. Если женщины верной иль даже неверной я раб, Мне и та и другая всего лишь — замена Рабаб. Обещай мне подарок, хоть я для подарков и стар, — Для влюбленной души и надежда — достаточный дар.