Любовная лирика Мандельштама. Единство, эволюция, адресаты

Отчасти сходным образом устроено мандельштамовское стихотворение 1912 года, вошедшее в оба издания «Камня»:

Образ твой, мучительный и зыбкий,Я не мог в тумане осязать.«Господи!» – сказал я по ошибке,Сам того не думая сказать.Божье имя, как большая птица,Вылетело из моей груди.Впереди густой туман клубится,И пустая клетка позади 62 .

С. С. Аверинцев писал о первой строке этого стихотворения так:

62

Мандельштам О. Камень. СПб., 1913. С. 9. Подробнее об этом стихотворении см.: Аверинцев С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Аверинцев С. С. Поэты. М., 1996. С. 220–221.

«Образ твой» – такие слова могли бы составлять обычное до банальности, как в романсе, начало стихотворения о любви; но нас ждет совсем иное. Вполне возможно, хотя совершенно не важно, что образ – женский. Во всяком случае, в нем самом не предполагается ничего сакрального, иначе «твой» имело бы написание с большой буквы 63 .

Этот «типографский» аргумент выдающегося исследователя несостоятелен: в стихотворении «Змей», помещенном в «Камне» (1913) сразу же после стихотворения «Образ твой, мучительный и зыбкий…», «твоей», относящееся к Богу, тоже набрано с маленькой буквы: «Предъ лезвiемъ твоей тоски, Господь!» 64 . Представляется, что для Мандельштама в данном случае была принципиально важна именно вариативность интерпретаций первой строфы стихотворения. Отсюда в сильной, рифменной позиции в начальной его строке возникает показательный эпитет «зыбкий», то есть – с точностью не определяемый. Может быть, «образ», который лирический субъект «не мог в тумане осязать», – это загадочный и не дающий себя познать Бог, а может быть, это смутные очертания человека, например женщины, в которую влюблен герой. Отметим, во всяком случае, что в этом стихотворении герой силится распознать искомый «образ» «в тумане», как и в зачине любовного стихотворения предыдущего, 1911 года: «Ты прошла сквозь облако тумана…».

63

Там же. С. 220.

64

Мандельштам О. Камень. СПб., 1913. С. 10.

В еще одном стихотворении, написанном (предположительно) в 1912 году и, в отличие от стихотворения «Образ твой, мучительный и зыбкий…», не вошедшем в «Камень», женщина, как и в четверостишии 1908 года «Из полутемной залы, вдруг…», показана в стремительном движении и только на короткое время:

Тысячеструйный поток —Журчала весенняя ласка.Скользнула-мелькнула коляска,Легкая, как мотылек.Я улыбнулся весне,Я оглянулся украдкой —Женщина гладкой перчаткойПравила – точно во сне.В путь убегала она,В траурный шелк одета,Тонкая вуалета —Тоже была черна… 65

65

Гиперборей: Ежемесячник стихов и критики. 1912. № 3. Декабрь. С. 10–11. Подробнее об этом стихотворении см.: Гаспаров М. Л. Статьи для «Мандельштамовской энциклопедии». С. 71.

Использованный в этом стихотворении для описания движения женщины глагол «убегала» правомерно назвать ситуативным синонимом глагола «выскользнула», употребленного со сходной целью в четверостишии «Из полутемной залы, вдруг…»: «Ты выскользнула в легкой шали». Мотив «вуалеты» ранее возникал в стихотворении Мандельштама 1910 года «Медлительнее снежный улей…». Наконец, непрямое соотношение женщины и времени года уже встречалось в стихотворении «Ты прошла сквозь облако тумана…» 1911 года, только там изображалась «злая осень», а здесь «весенняя ласка».

Характерная для доакмеистического периода Мандельштама техника быстрой наметки лирической темы вместо подробного ее разворачивания едва ли не в последний раз в творчестве поэта была использована в его «Летних стансах» 1913 года. Во второй строке этого не вошедшего в «Камень» стихотворения любовная тема сведена к констатации одного из мимоходных впечатлений посетителя петербургского Летнего сада:

В аллее колокольчик медный,Французский говор, нежный взгляд —И за решеткой заповеднойПустеет понемногу сад 66 .

66

Журнал за 7 дней. 1913. № 35. 3 октября. С. 738. Подробнее об этом стихотворении см.: Кондратенко Ю. Л. Петербург в «Летних стансах» (1913) Осипа Мандельштама // Филологические науки. 2019. № 2. С. 76–80.

Дальнейшего развития эта тема в «Летних стансах» не получает.

2

Тем не менее именно 1913 год, на наш взгляд, стал для любовной лирики Мандельштама поворотным.

Прежде чем подробнее поговорить о его акмеистических стихотворениях этого и более позднего времени, обратим внимание на один мандельштамовский поэтический текст 1913 года, выбивающийся не только из любовной лирики Мандельштама, но и из его творчества в целом:

От легкой жизни мы сошли с ума.С утра вино, а вечером похмелье.Как удержать напрасное веселье,Румянец твой, о пьяная чума?В пожатьи рук мучительный обряд,На улицах ночные поцелуи,Когда речные тяжелеют струиИ фонари, как факелы, горят.Мы смерти ждем, как сказочного волка,Но я боюсь, что раньше всех умретТот, у кого тревожно-красный ротИ на глаза спадающая челка 67 .

67

Альманах муз. Пг., 1916. С. 111. Подробнее об этом стихотворении см.: Тоддес Е. А. К теме: Мандельштам и Пушкин // Philologica: рижский филологический сборник. Вып. 1. Рига, 1994. С. 75–76.

В одной из черновых редакций текст стихотворения был снабжен зачеркнутым позднее посвящением «Юрочке милому» 68 . Еще в статье 1992 года мы предположили, что «Юрочка» – это поэт Георгий Иванов, чей портрет набросан в двух финальных строках стихотворения 69 . В 2009 году, в комментарии к первому тому собрания сочинений Мандельштама, А. Г. Мец, до этого предполагавший, что под «Юрочкой» подразумевался Юрий Юркун 70 , без ссылки на нашу статью и со знаком вопроса высказал ту же самую гипотезу 71 .

68

ОМ-1. С. 539.

69

Лекманов О. А. Об одном «ерундовом» стихотворении Мандельштама // Даугава. 1992. № 6. С. 149–152.

70

Мандельштам О. Полное собрание стихотворений / Вступ. статьи М. Л. Гаспарова и А. Г. Меца. Сост., подгот. текста и примеч. А. Г. Меца. СПб., 1995 («Библиотека поэта», большая серия). С. 644.

71

ОМ-1. С. 539.

Посвящение поэту-бисексуалу 72 , пусть и зачеркнутое автором, заставляет совершенно по-новому взглянуть на содержащиеся в стихотворении «От легкой жизни мы сошли с ума…» строки о «мучительном обряде» «пожатья рук» и «ночных поцелуях» «на улицах». Становится также понятно, почему «легкая жизнь», описанная в стихотворении, названа «чумой», почему она сводит «с ума», а адресату посвящения, самозабвенно погруженному в «легкую жизнь», предсказывается скорая смерть.

72

О гомосексуализме Георгия Иванова подробнее см.: Богомолов Н. А. Проект «Акмеизм» // Богомолов Н. А. Вокруг «серебряного века»: Статьи и материалы. М., 2010. С. 514–515.

Выразительным биографическим комментарием к стихотворению может послужить следующий фрагмент из воспоминаний поэта-гомосексуала Рюрика Ивнева:

…Георгий Иванов, в ту пору бравировавший своей дружбой с Осипом Мандельштамом, который, в свою очередь, «выставлял напоказ» свою дружбу с Георгием Ивановым. И тому и другому, очевидно, нравилось «вызывать толки». Они всюду показывались вместе. В этом было что-то смешное, вернее, смешным было их всегдашнее совместное появление в обществе и их манера подчеркивать то, что они – неразлучны. Георгий Иванов в присутствии самого Мандельштама часто читал в «Бродячей Собаке» и в других местах стихи о дружбе, где были такие строки:

А спутник мой со мною рядомЛелеет безнадежный сон.Не верит дням, не верит взглядамИ дружбою не утолен.

Но вскоре им, очевидно, надоела эта комедия. Осип Мандельштам «остепенился», а Георгий Иванов начал появляться с Георгием Адамовичем 73 .

73

Осип Мандельштам в «Мемуарах» Рюрика Ивнева / Публ. Е. И. Ледневой // Сохрани мою речь: Мандельштамовский сборник. М., 1991. С. 41. Ср. также в неопубликованной стенограмме беседы акмеиста Михаила Зенкевича с Л. Шиловым и Г. Левиным: «Георгий Иванов был из Пажеского [на самом деле из 2-го Кадетского. – О. Л.] корпуса, он челочку носил, вроде Ахматовой, он длинноносый тогда был… Недурен собой, грассировал… Они с Мандельштамом часто к Кузмину бегали…»

Неудивительно, что в феврале 1923 года «остепенившийся» Мандельштам зачеркнул это стихотворение в своей книге «Tristia», составленной Михаилом Кузминым, и на полях сделал энергичную объяснительную приписку: «Ерунда!» 74 . В заметке «Армия поэтов», опубликованной через десять лет после написания стихотворения «От легкой жизни мы сошли с ума…», Мандельштам ретроспективно так оценил настроения, которые владели им самим и Ивановым в период создания стихотворения:

74

См.: Нерлер П. Примечания // Мандельштам О. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М., 1990. С. 453.

Лет десять назад, в эпоху снобизма «бродячих собак» <…> молодые люди, не спешившие выбрать профессию, ленивые чиновники привилегированных учреждений, маменькины сынки охотно рядились в поэтов со всеми аксессуарами этой профессии: табачным дымом, красным вином, поздними возвращениями, рассеянной жизнью 75 .

Остается еще раз констатировать, что стихотворение «От легкой жизни мы сошли с ума…» в итоге оказалось единственным образчиком любовной лирики Мандельштама, в котором мужчина выступил в роли адресата.

75

ОМ-2. С. 59.