Любовница Леонарда
Шрифт:
— Не знаю! — тяжело вздохнул Бондарь. — Поступай, как хочешь…
Он бросил виноватый взгляд на девушку и, развернувшись, пошел прочь.
А она застыла в раздумье: как же поступить? Ведь действительно, стоит случившееся предать огласке, и все село только тем и будет заниматься, что перемывать ей косточки. Можно ли после этого надеяться на уважение людей, иметь какой-то вес в Талашковке, пользоваться авторитетом у работников фермерского хозяйства?
Подоив корову, Архелия отправилась к Евдошке за советом.
Рассказала ей все, как было, не упустила ни одной детали.
Слушая,
— Ни в коем случае, внученька, нельзя такое прощать! — категорически заявила она, когда та умолкла. — Это страшное унижение. И они оба должны за него заплатить! Тот, другой, Бондарь, тоже виноват, он мог бы найти способ, как помешать Борису.
— Так ты считаешь, что нужно обращаться в милицию? — девушка чувствовала себя все еще неважно, ее клонило в сон.
— Ну, нет! — скривила рот в недоброй ухмылке Евдошка. — Накажем этих сволочей по своему, без помощи милиции.
— Это как? — не поняла Архелия. — Найдем людей, которые крепко отдубасят Сысоева? Я бы очень хотела посмотреть, как ему будут выбивать зубы и ломать ребра!
— Глупенькая ты! — погладила ее по голове старушка. — Кого ты тут найдешь? Кругом одни алкаши, проклятые! Разве они смогут причинить вред таким отморозкам, как Борис?
— Но что тогда делать? — развела руками девушка.
— Я знаю, что делать! — лицо Евдошки вдруг сделалось непроницаемым, будто каменным, по нему никак нельзя было определить, о чем она думает, что замыслила. — Есть у меня в сарае тряпица с могильной землицей. Держала ее так, на всякий случай… Ты ложись да поспи, а я пойду в сарай и там займусь кое-каким делом… Потом я тебе разбужу и провожу домой. А хочешь — до утра у меня оставайся!
Архелия лишь слабо кивнула и стала укладываться на топчан.
— Да, мне нужно немного вздремнуть! — промямлила она. — Совсем немного… Глаза слипаются…
Бабка подложила ей под голову большую подушку и пошлепала в угол светелки — там, на крючке, висело ее старое пальто.
Так и проспала девушка до самого утра…
На рассвете, она выпила мятного чая, съела парочку сладких кнышей, потом наспех привела себя в порядок и побежала домой.
— Я наведаюсь к тебе часика через два, — пообещала Евдошка, загадочно улыбаясь.
— Приходи, бабушка! — обрадовалась Архелия. — Я буду тебя ждать.
Она появилась во дворе Гурских в половине девятого. Из кармана ее пальто торчал какой-то сверток, в руке болтался полупустой полотняный мешочек. Увидев гостью, девушка побежала ей навстречу:
— Идем, завтракать! Только что я специально для тебя приготовила какао и пудинг с малиновым вареньем. Я знаю, ты это очень любишь!
— Повременим с завтраком! — старушка деловито огляделась по сторонам. — А где машина?
— В гараже.
— Идем!
— Ты никак покататься решила? — пошутила Архелия.
— Не мне, а мучителям твоим предстоит на ней кататься! — ответила Евдошка, с нетерпением переминаясь с ноги на ногу.
Та распахнула ворота гаража.
— Вот!
Бабка молча зашла внутрь, несколько секунд постояла, затем неторопливо обошла автомобиль, осмотрела его со всех сторон. И приказала:
— Ну-ка,
милая, прикрой ворота и включи свет!— Что ты задумала? — Архелия смотрела на нее с недоумением.
— Потом объясню!
Когда створки ворот были заперты, а под потолком вспыхнула лампа дневного света, Евдошка достала со своего мешочка литровую пластиковую бутылку с какой-то мутной жидкостью и поставила на крышу иномарки. Затем вынула из кармана сверток, осторожно развернула, и девушка увидела кучку грязно-желтых комьев земли.
— Открой все двери в машине, — попросила бабка, — а сама иди в дом!
— А можно я здесь побуду? — спросила Архелия, выполнив просьбу.
— Можно! — буркнула старушка. — Только стой у ворот, ближе не подходи!
Она положила на бетонный пол развернутую газету с землей и, держась за поясницу, опустилась рядом на одно колено. Левой рукой, сначала медленно, потом — все быстрее, стала описывать круги над газетой, а правой — потирать свой лоб.
— Вот твоя земля, Бабал, я взяла ее, не спросясь, но верну с дарами! — вдруг заговорила Евдошка хрипловатым, как вроде мужским голосом. И, начав раскачивать свое грузноватое тело, страстно и горячо зашептала: — Взяла две горсти, верну два воза! Взяла сырую, верну кровавую! Взяла от одного, отдам от двух! Придет Касьян кривой с косою острою, один раз взмахнет — первый твой, взмахнет опять — и второй твой! Готовь к пирам, Бабал, столы свои да в книгу черную пиши-записывай два смертных имени — Борис и Сергий! Гуляй-пируй, Сабнака потчуй телами тленными да кровью мертвою! Я не от тех слуга и не оным раба, я Асмодееву печать в руке держу…
Наконец, старушка умолкла. Подобрала с пола газетку с землей, медленно поднялась, стала во весь рост и, закатив глаза, беззвучно зашевелила пересохшими губами.
Девушка, опершись спиной о стену гаража, испуганно взирала на происходящее.
— Бабушка, что это ты делаешь, колдуешь? — тихо поинтересовалась она.
— Стой себе да молчи! — прикрикнула Евдошка, с досадой махнув свободной рукой.
Затем обошла машину, бросила под каждое колесо по щепотке земли, остатки высыпала в салон.
— Одно дело сделано! — произнесла глухо и, отерев рукавом пальто вспотевший лоб, подхватила с крыши иномарки бутылку с водой. Встряхнула, подняла вверх. — Мертвая вода, неживая, теки ручьем в реку погибели, смой за собой два тела тленных — Борисово и Серьгиево!
Старушка опять встряхнула бутылку, отвинтила пробку и, обойдя автомобиль, окропила водой все четыре колеса. То, что осталось на донышке, вылила на капот. Постояла, поплевала на руки и отерла их полой пальто. Потом повернулась к Архелии:
— Смотри, внученька, никого в это красное чудище не пускай и сама не залазь! И даже близко к нему не подходи! Сегодня же, и чем быстрее, тем лучше, скажи Борису или Бондарю, что готова продать им машину. Отдавай за любые деньги, не торгуйся! Поняла меня?
— Поняла! — коротко кивнула девушка. — А что будет?
— Все хорошо будет! — вздохнула бабка. — Твои обидчики получат заслуженное воздаяние… А сейчас принеси мне спички, нужно сжечь газету, в которой я принесла землю.