Любовница Леонарда
Шрифт:
Архелия присела на топчан и, отрешенно глядя куда-то в угол светлицы, со вздохом произнесла:
— Выходит, колдунье не дозволены человеческие чувства… Я уже и не знаю, хочу ли я стать ею…
Старушка тут же бросилась к внучке, схватила ее голову руками и, крепко прижав к груди, пролепетала:
— У ведьмы тоже есть сердце! И жалость есть, и сочувствие. Но только к тем, кто этого заслуживает, к тем, кого она сама любит…
Немного посидев, девушка ушла домой, так и не попробовав толчеников…
На другой день она узнала, что дело с
Через продавщицу Тоньку Архелия предложила Воропаю материальную помощь, но тот наотрез отказался. Даже осерчал. Заявил, что у него не предвидится никаких финансовых поступлений, из которых можно было бы выплачивать долг, а подачек, милостыни он никогда не брал и брать не желает.
Тогда девушка сама пошла в школьную котельную, разузнав, что дед Зиновий заступил на смену. Но как ни уговаривала, как ни просила его взять деньги — безрезультатно. Он уперся, как осел.
— Бабка моя, слава Богу, все-таки не совсем ослепла, так что помаленьку будет управляться по дому, ухаживать за Ваней, — сказал старик. — Да и я пособлю, работаю ведь не каждый день. Так что спасибо, детка, за доброту и щедрость и дай тебе Бог здоровья!
А баба Сима, между тем, совсем перестала показываться в селе и даже из дома не выходила. Соседи Воропаев говорили, что она толком не видит дорогу и самостоятельно, без провожатого, ни в магазин, ни на почту дойти не может…
Зато Манька Сысоева целыми днями, как неприкаянная, бродила по Талашковке. Заходила в магазин, останавливала людей на улице, пыталась с ними заговорить, но распухший, едва помещающийся во рту язык не повиновался ей. И кроме мычания, Манька никаких звуков, тем более — членораздельных, издать не могла.
Как-то перед вечером Архелия и Евдошка шли вдвоем в дом культуры — там силами местной художественной самодеятельности и школьной детворы давали предновогодний концерт. Только миновали магазин, как навстречу — Манька, закутанная в старый шерстяной платок. Увидела девушку и старушку, остановилась — и давай что-то мычать да тыкать в них пальцем.
— Чего тебе, Маня? — миролюбиво поинтересовалась Евдошка, сбавив шаг.
Сысоева вдруг страшно выпучила глаза, подскочила и плюнула ей в лицо. Бабка даже пошатнулась от неожиданности. Но тут же взяла себя в руки, достала из кармана пальто носовой платочек и, не говоря ни слова, отерлась им. Несколько мужчин и женщин, которые тоже спешили на концерт, молча наблюдали за этой сценой. У некоторых на губах блуждала презрительная ухмылка…
Девушка и старушка двинулись дальше. А Манька все что-то мычала им вслед и размахивала руками.
— Ну, окаянная, остерегайся! — злобно прошептала Евдошка, оглянувшись. — Я тебя за это со света сживу.
И вечером, после концерта, невзирая на слабые протесты Архелии, провела обряд смертельной порчи.
Уже утром следующего дня соседи обнаружили Маньку Сысоеву мертвой. Она повесилась в сенях на лестнице, приставленной к стене…
— Именно так, внученька, надо поступать со
своими врагами, именно так! — холодно и даже горделиво заявила потом старушка Архелии. — Мы в этом мире — избранные, нам дана сила и слава. И терпеть надругательство над собой ни в коем разе не должны! Хорошенько запомни это, усвой навсегда!Девушка лишь обреченно качнула головой.
А чуть позже стала просить Евдошку сделать исключение для бабы Симы и вернуть ей зрение.
К удивлению, бабка на этот раз уже не перечила. Внимательно посмотрела на внучку, усмехнулась:
— Что ж, коль ты так хочешь, то попробуй сама помочь Воропайше!
— Но что я могу сделать? — удивилась Архелия. — Я же не посвященная, у меня нет никакой силы…
— Зато скоро появится такой покровитель, которого, за мою память, не была удостоена ни одна ведьма! — восхищенно заметила Евдошка. — Скажи ему о своем желании вернуть зрение Воропайше. Авось он поможет!
— Да как же я ему скажу? — изумленно вскричала девушка. — Где я его найду, это же не Васька Гладун, который живет по соседству.
— Да ты успокойся! — старушка погладила ее по спине. — Я скажу кому надо, что ты желаешь встретиться со своим покровителем. Думаю, он и явится к тебе.
Архелия с недоверием взглянула на бабку, но не сказала ничего.
А воротясь домой, долго слонялась из угла в угол, волновалась, не спала, ждала гостя. Но его все не было.
Наконец, уставшая девушка задремала.
Трудно сказать, сколько длился ее сон, — может, полчаса, может, час…
Проснулась она от резких, пронзительных звуков, идущих от двери. Кто-то громко и отрывисто насвистывал незатейливую бравурную мелодию. Причем, она не стихла и после того, как испуганная Архелия сначала отбросила одеяло, а потом и вскочила на ноги.
— Кто здесь? — пересохший от волнения язык плохо повиновался ей, и вопрос прозвучал совсем тихо.
Однако свист прекратился.
— Кто здесь? — чуть громче повторила девушка.
— Да я это, Бубело! — в спальню, наполненную мутным светом уличного фонаря, из зыбкой темноты дверного проема шагнул невысокий толстый человечек в странном одеянии — длинной до пят накидке красного или близкого к нему цвета.
— Бубело… Слуга моего будущего покровителя, верно? — как Архелия ни старалась совладать с волнением и страхом, ее голос сильно дрожал.
— Да ты успокойся, красна девица, и ничего не бойся! — толстяк стоял за два шага от нее, сложив руки на брюхе, и слегка покачивался, как будто ему в спину дул сильный ветер. — Мой господин поручил мне навестить тебя и разузнать, что тебе нужно.
— Ну, у меня такое дело… такая, в общем, просьба… — сбивчиво начала Архелия.
— Да ты говори, говори! — приободрил гость. — Я за тем и пришел, чтобы выслушать тебя и, если нужно, помочь.
— Мы с Евдошкой навели порчу на одну женщину, — девушка немного осмелела, и ее голос зазвучал ровно. — Эта женщина почти лишилась зрения. Я хочу, чтобы она стала видеть, как прежде, чтобы ее болезнь прошла.
Бубело с укоризной покачал своей большой лысой головой и недовольно заметил:
— Пожалела, значит! А за что ее жалеть, ту ослепшую? Разве есть за что?