Любовница Леонарда

Евдошка выпустила облако сизого дыма и весело проговорила:

— Зачем же так жестоко? Сысоева сможет мычать, а Воропайша — отличать день от ночи.

Доев кашу, девушка вымыла тарелку и ложку под струей воды из рукомойника и села на топчан. А старушка приступила к подготовке колдовского обряда. Поставила на пол большую пластмассовую миску, извлекла из-под стола картонную коробочку и достала из нее несколько оплавленных огарков свечей, маленький ножичек и ржавую иголку. Затем сходила в сени, принесла оттуда целлофановый пакетик с веточками сухой крапивы. И, похлопав внучку по предплечью, приказала:

— Приступай к действу!

— А что нужно делать? — Архелия поднялась с топчана и вопросительно посмотрела на бабку. — С чего начинать?

— Сперва надо налить в миску немного воды, после — растопить две свечки, — стала наставлять бабка. — Бросишь их в старую жестяную кружку и поставишь на печку. Я потом прочитаю заклятье и скажу, что делать дальше.

Девушка быстро выполнила этот наказ и присела на топчан. А Евдошка, обмотав руку тряпкой, схватила кружку, выплеснула расплавленный воск в миску с водой и гортанным голосом закричала:

— Маркиян, Севостьян, где вы? Маркиян, Севостьян, где вы? Маркиян, Севостьян, вы тут?

В углу светелки, возле порога, раздался шорох, затем вздох.

— Слышу, пришли вы! — громким шепотом произнесла старуха. И, повернувшись к внучке, скомандовала:

— Зажги две свечки и установи их на полу возле миски. Потом сразу гаси свет!

Как только комната погрузилась в полумрак, Евдошка опустилась на колени и стала что-то бубнить и трясти над миской руками.

Архелия внимательно следила за всем этим действом. На этот раз в ее сердце страха уже не было, она чувствовала себя почти что спокойно.

— Дай-ка мне фотографию! — попросила бабка и, не глядя, протянула руку к девушке.

Та подала оба снимка.

Евдошка мельком взглянула на них, один — поменьше — отбросила в сторону, другой — побольше — поднесла ко рту, дважды плюнула на него и бросила на пол возле миски. Затем взяла ножичек и острием ткнула сначала в изображение одной, а затем — другой женщины.

— Маркиян, Севостьян, кто это?

Тотчас раздался скрипучий, старческий голосок:

— Плутовка Симка и каналья Манька!

Старушка поднялась, подошла к топчану и, положив одну руку на плечо внучки, другой указала на место возле миски.

— Теперь твоя очередь! Ставай на колени и делай, что скажу!

Архелия повиновалась.

— Ножичком проколи рот Маньке! Возьми веточку крапивы и потри там, где дырка!

Когда этот приказ был выполнен, бабка требовательно спросила:

— Маркиян, Севостьян, что вы сделаете с языком Маньки?

В углу кто-то противно хихикнул, а через миг послышался злобный бас:

— Удвоим его!

Евдошка прикурила сигарету, затем подошла к столу, взяла солонку и протянула девушке:

— Возьми щепоть соли, насыпь на лицо Симке и хорошенько потри! Только прежде проколи ей глаза!

Архелия с рвением принялась за дело и быстро управилась.

— Маркиян, Севостьян, что вы сделаете с глазами Симки? — задала вопрос бабка.

— Покроим их бельмами и язвами! — нехотя ответил тот же бас.

— Но полностью не лишайте ее зрения! — вдруг воскликнула девушка.

— Цыц! — гаркнула бабка. — Ты что, с ума спятила? Зачем вмешиваешься?

В углу кто-то крякнул и с иронией осведомился:

— Ну-ка, ведьма, растолкуй нам, чего эта девка тут командует?

Архелия выпрямила спину, небрежно отбросила со лба прядь волос и, печатая слова, сердито изрекла:

— Маркиян, Севостьян, как смеете вы называть меня девкой? Или не знаете, кто будет моим покровителем?

В углу какое-то время помолчали. Потом раздался скрипучий виноватый голос:

— Да ведомо нам…

— Тогда делайте, что скажу! — Архелия опять склонилась над миской в ожидании распоряжений Евдошки.

Однако та не спешила. Докурила сигарету, попила воды и только потом выдала очередную инструкцию:

— Макни карточку в воду! И уступи мне место!

Девушка бросила лист бумаги с изображением женщин в миску и ножичком утопила его. Затем вытащила, скомкала, положила возле горящих свечек, поднялась и отошла в сторонку.

Ее место тотчас заняла старушка. Она трижды прокрутилась вокруг себя и, застыв, как каменная статуя, начала нараспев читать заклинание. Потом опустилась на колени, подобрала размокшую бумажку, опять бросила в миску и ножичком утопила в воде.

— Жить вам, по земле холить! Страдать вам и мучиться до конца дней ваших! Тебе, Манька, косным языком воротить, да слово внятное не молвить! Тебе, Симка, глаза пялить, да без толку! И только смерть избавит вас от воли моей! — прохрипела Евдошка и, выудив комок из миски, швырнула его к печке.

И тут же поднялась на ноги.

— Включи свет!

Девушка щелкнула выключателем.

Бледная, вспотевшая бабка обессилено опустилась на топчан и начала рыться в кармане халата. Достала сигарету и с задумчивой улыбкой взглянула на внучку:

— Ну, ты и напугала меня, милая! Ох, напугала! Я уже думала, Маркиян и Севостьян разобидятся и испарятся. А они стерпели, и не только стерпели, но и признали тебя… Непосвященную!

Прикурив, Евдошка некоторое время сидела молча. Потом подняла голову и тихо обронила:

— Характер у тебя, прямо как у владычицы! Ты не просишь, а повелеваешь! В твоем положении, может, оно и правильно…

Глава тринадцатая

В контору Архелия припозднилась, пришла около десяти утра.

На пороге ее остановила дочка покойной Дуняши Заблоцкой Верка и без предисловий выдала:

— Слышала, вчера завуча Семена Ивановича и математичку Зою Дмитриевну застали за интимным делом? Вся Талашковка гудит об этом!

— Да ну?! — пораженно воскликнула девушка. — Не может быть! Брехня!

— Какая брехня?! — подбоченилась Верка. — Истинная правда! Вчера школьная уборщица тетя Тася Макогониха после уроков заскочила по делу в каморку, где хранится спортивный инвентарь, а там!.. Семен Иванович и Зоя Дмитриевна, оба голые, взмокшие, лежат на матах под стеночкой. Бедная Макогониха рванула оттуда что есть мочи и чуть не сшибла с ног Котофеича, который как раз проходил по коридору. Он стал спрашивать тетю Тасю, кто это так напугал ее. Ну, та и рассказала…. Котофеич заглянул в каморку и выгнал оттуда пристыженных завуча и математичку. Вот такие пироги, Лия, а ты говоришь — брехня!