Любовница Леонарда
Шрифт:
— Красивые у тебя бусы! — сделала комплимент Архелия.
Бесовка застенчиво опустила глаза, крутнулась на каблуках и прошепелявила:
— Это мне Равза подарил! Недавно…
— А где он взял такую хорошенькую вещицу? — поинтересовалась девушка, делая вил, что этот вопрос ее действительно занимает.
Палаксена пожала плечиками:
— Не знаю! Наверно, стырил где-нибудь… — И, помедлив, призналась: — Он мне и эти босоножечки преподнес…
— За какие заслуги?
— Да так… Я люблю подарки!
— Понятно! — вздохнула Архелия. — А что ты делала под столом?
— Как что? — удивленно
— У тебя получилось! — рассмеялась девушка. И, указав взглядом на припасы покойной Евдошки, уже серьезно спросила: — Так ты пришла, чтобы объяснить мне, для чего все это нужно и как его использовать?
— Верно! — подтвердила Палаксена, растягивая свои тонкие губы в улыбке. — Я сейчас по-быстрому все разъясню.
Она тут же опустилась на пол, села, поджав под себя ноги, и начала по очереди брать в руки мешочки и пакеты.
— Здеся огарки свечек, поставленных за упокой, а здеся — огарки свечек заздравных. Они тебе понадобятся, чтобы делать мертвую и живую воду… Тута — сухая крапива, тута — плоды и корни волчьего лыка… Это — мешочек с лягушачьими лапками, а этот — с высушенной кожей гадюки… В черном пакете — земля с могилы самоубийцы…
Перебрав все свертки и мешочки, бесовка принялась за бутылки и баночки.
— В этой бутыли мертвая человечья кровь, в этой — козлиная кровь, — споро комментировала она. — В маленькой баночке — настой мандрагоры, в этих, больших, банках — сонная вода и эликсир для одряхлевших стариков…
Палаксена говорила быстро, без излишних подробностей, однако ее разъяснениям, похоже, не было конца. Часа через полтора Архелия не выдержала:
— Я уже устала! Может, продолжим завтра?
— Завтра так завтра! — охотно согласилась бесовка, вскакивая на ноги. — Когда к тебе придти, вечером?
— Можно и вечером! — молодая ведьма тоже поднялась и попросила: — Помоги мне упаковать это все в две сумки. Вон они, у порога.
Палаксена проворно метнулась к двери, схватила сумки и стала складывать в них колдовские причиндалы.
— Все не влезет! — предупредила она.
— А я завтра остальное заберу!
Девушка прошлась по светелке, заглянула в спаленку. Когда вышла оттуда, обе сумки, нагруженные доверху, уже стояли у порога, а ухмыляющаяся бесовка переминалась с ноги на ногу возле печки.
— Вот спасибо! — поблагодарила Архелия и поспешила к столу. Вспомнив о том, какой падкий на еду Равза, она подумала, что и его подружка вполне может быть такой же прожорливой. Взяла нераспечатанную пачку рассыпчатого печенья и протянула помощнице: — Угощайся!
— Не, я не голодная! — отмахнулась та. Но потом, бросив взгляд на гостинец, вдруг выхватила его из рук ведьмы. — Пожалуй, все-таки возьму! Равза любит печеньице…
— А знаешь что, завтра, когда появишься у меня, я тебе подарю одну красивую и дорогую вещицу! — пообещала Архелия. — Ты мне понравилась!
— Подаришь? Вещицу? Красивую и дорогую? — удивилась и обрадовалась Палаксена. — А что это за вещица?
— Завтра и узнаешь! — засмеялась девушка.
— Ну, хоть намекни! — жалобно попросила бесовка. — Я ж умру от любопытства…
— Ладно уж! Подарю тебе кругленькое такое, блестящее, его на пальчике носят.
— Колечко! — восхищенно
воскликнуло рыжеволосое исчадие ада и пошло в пляс. — Вот так да! Вот так да!Застегнув молнии на сумках, Архелия подхватила их и шагнула за порог светелки. За ней медленно и бесшумно закрылась дверь.
В шесть вечера в дом Гурских заскочил Микола.
— Я на минутку! — предупредил он немного смущенно. — Шел с работы домой, захотелось тебя навестить… На улице уже почти совсем темно, и вряд ли меня кто-то видел…
Девушка повисла у него на шее:
— Колька, я так рада, что ты не забыл обо мне!
— Да разве ж тебя забудешь? — горячо прошептал он ей в самое ухо и, как тогда, в первый их вечер, стал осыпать поцелуями лицо.
— Какой ты горячий и ласковый! — почти простонала Архелия, млея от напора и пылкости парня.
— Ты просто сводишь меня с ума! — он уже с нетерпением расстегивал пуговицы халата у нее на груди. — Я не знаю, что со мной происходит…
Через полчаса Грицай торопливо оделся и, чмокнув девушку в подбородок, убежал домой. На сердце у нее было тревожно и горько. Она долго сидела нагая на диване, рассеянно глядела в угол гостиной и о чем-то напряженно размышляла.
Потом принялась, было, готовить ужин, но передумала. Подошла к телевизору, однако включать не стала. Постояла посреди гостиной и пошла в ванную.
Уже в десять вечера, бесцельно послонявшись по дому, Архелия легла спать.
На удивление, сон сборол ее быстро. Только длился он совсем недолго…
Молодой ведьме пригрезилось, будто стоит она на краю свежевспаханного поля. Моросит мелкий дождик, в воздухе летают пожелтевшие листья, откуда-то доносится натужное ржание лошадей. Вдруг вдали, посреди поля, вырисовывается невысокая плотная фигурка явно немолодой женщины. Она медленно идет по черной пахоте, засунув руки в карманы старомодного пальтишка. Ее седые волосы развеваются на ветру, голова низко опущена.
Вот она уже совсем рядом. Что-то очень знакомое есть в ее облике…
— Бабушка, бабушка! Это ты? — кричит Архелия и бежит навстречу Евдошке с распростертыми объятиями.
Но та, отвернувшись, проходит мимо.
— Бабушка! Куда же ты? — недоуменно вопрошает девушка и бежит следом за ней.
Но она шагает, не оглядываясь. И только достигнув маленькой рощицы, раскинувшейся на краю бескрайнего болота, внезапно останавливается, искоса глядит на внучку и звучно произносит:
— Забыли обо мне все! Погнушались мной! Даже родной сын! Даже родная сестра! Никто не пришел сказать мне: "Иди с миром!" И никто не зарыдал…
— Но я ведь не забыла, я ведь не погнушалась! — с жаром говорит Архелия.
Лицо Евдошки меняется, по нему проходит судорога. Она закрывает глаза, хватается за грудь и качается под порывами ветра.
— Я всех прощаю! — звучит ее скорбный голос. — Всех: и сестру, и сына, и невестку. Не прощаю только этих двух — его и ее!
— О ком ты, бабушка? — девушка хочет подхватить старушку, но та грозит ей пальцем и не подпускает к себе.
— О них — о Федоре и Гальке! — со злобой выплевывает слова Евдошка. — О родителях моей невестки. Это они не пустили сына ко мне, они отговорили его, они запретили ему отдать матери последнюю дань уважения!