Любовница. По осколкам чувств

И мне было отчаянно стыдно за себя и за свои желания. Потому что Данил всегда любил только себя! А ещё, я знала как дважды два, что тот, кто соврал однажды, соврёт и ещё. А все эти ДНК-тесты? Боже, да у этого мужчины денег, как снега у эскимосов, и он купит целую лабораторию со всеми потрохами, только бы мир вращался в нужную ему сторону.

— Лерочка?

Вздрагиваю и поднимаю заплаканные глаза на старушек, которые появились на кухне и обеспокоенно глядели на меня. Как будто ждали, что наше с Шаховым рандеву закончится как-то иначе.

— Зачем? — тихо шепчу я, пытаясь разглядеть хоть каплю сожаления в их водянистых, голубых глазах. Но там ничего нет, лишь полная уверенность, что они поступили правильно.

А я ведь только вроде бы начала выплывать из вонючего, гнилого болота под названием «любовь», а они помогли снова меня в нём утопить. Будто бы не знали ничего. Не видели, что со мной сделал этот мужчина. Как поступил. Как играючи бросил меня один на один со своей болью.

А теперь вот — я должна в ладоши хлопать, что он снизошел со своего Олимпа и соизволил нарисовать мне новый волшебный мир?

Да три ха-ха!

— Ну, знаешь, Лера, — вскинула руками Ангелина Марковна, — с чего бы мужику такого высокого пошиба бегать за простой сироткой, если бы он не любил тебя всем сердцем?

Я же на этот вопрос только фыркаю и горько улыбаюсь.

— Как же быстро и феерично вы переобулись в воздухе…

— Он всё объяснил нам, — подключилась и вторая сестра.

— Да, да, эта безногая и безрукая Эллина просто утопилась в ненависти, вот и решила тебя за собой на дно потащить. А ребёнок у его бывшей жены не от него самого, а от другого мужчины. И вообще, Данил не жил с супругой, с тех самых пор, как встретил тебя, — всё более топила за Шахова Ангелина Марковна, чем причиняла мне почти физическую боль.

— А вы что ли со свечкой стояли, что так уверенно докладываете? – охнула я.

— Смысл ему врать, Лерочка? — неожиданно перешла на миролюбивый и немного заискивающий тон Ангелина Марковна. — Ты ведь, и сама не только же на его красивые глаза клюнула — сильный, уверенный в себе, мужик со стержнем, богатый, целеустремлённый. А харизма? А стать? А фигура? Скажи же мне, милая моя, если твой Шахов такой прожжённый лжец, как ты о нём говоришь, то почему же он до сих пор не утешился в бесконечных объятиях красоток, которые, к гадалке не ходи, уже давно стоят в очереди к его постели, м-м?

— Он любит тебя, — заломив руки, довершила тираду сестры Мария Марковна.

— И вы поверили? — поднялась я на ноги и, качнувшись от вдруг закружившейся головы, тяжело упёрлась ладонью в подоконник.

— А как не верить фактам?

— Фактам, — зло усмехнулась я и слепо побрела на выход из этой квартиры, — вот вам тогда ещё факты — меня шантажировали, чтобы затащить в койку, мне спалили дом, чтобы вогнать в зависимость, мне врали каждый божий день, никогда при этом не стремясь к чему-то большему, чем просто пользование моим телом. А, как вам? Или всё это на фоне сомнительных подвигов Шахова внезапно померкло?

— Ну, моё мнение о твоей сгоревшей избушке на курьих ножках ты знаешь, Лера, — будто бы от назойливой мухи отмахнулась от меня Ангелина Марковна, — да и остальное тоже можно перекрыть в два счёта. Ты хотела бы, чтобы Данил был с тобой честен, так?

— Так! — зарычала я.

— Но тогда бы у вас никогда не было бы шансов. По нулям!

— Вот именно! И я бы была тому несказанно рада! — и слёзы буквально брызнули из моих глаз.

— И Данил, бы, в таком случае, никогда по-настоящему не узнал бы тебя, Лера. Не осознал твоей ценности. Не полюбил бы.

— С меня хватит! — оттолкнулась я от подоконника и побрела в сторону выхода из квартиры.

Сейчас, вся разбитая и в слезах, я боялась, что наговорю этим добрым, милым и уже давным-давно родным мне старушкам лишнего, а потом буду всю оставшуюся жизнь жалеть об этом. Они не виноваты, что Шахов был мастером по грязной игре, умея манипулировать, шантажировать, лгать, изворачиваться и прогибать под себя. Любого!

Но мне ему больше не запудрить мозги.

А потому я поспешно натянула на себя пальто, обувь, подхватила походный рюкзачок и ломанулась прочь, чтобы там, в тишине своей маленькой квартирки в одиночестве зализать раны и прийти в себя.

Здесь поддержки мне уже не найти.

— Мяуса завтра заберу, — пробормотала я, не в силах больше и секунды вытерпеть в этих стенах.

— Постой! — неожиданно громко тормознула меня Мария Марковна, затем метнулась в кухню, но вскоре появилась вновь, вручая мне связку ключей и сложенные листы.

— Мне это не надо! — сипло выдавила я.

— Нам тоже.

— Выбросить? — прищурилась Ангелина Марковна.

— Я сама, — сдалась я, дёрнула на себя ключи и бумаги, сунула в карман и помчалась вниз.

И дальше. К метро, где забилась в самый угол вагона и там, натянув максимально низко капюшон, тихонько скулила, оплакивая свои рухнувшие мечты. Снова и снова поджаривая себя на этой чёртовой сковороде сомнений.

Домой бежала так, будто бы за мной гналась стая голодных, адских гончих. А перешагнув через порог, закрывшись на все замки, я рухнула на пол и наконец-то отпустила себя, позволяя боли и страху вырваться наружу глухими рыданиями.

А спустя вечность начала сходить с ума.

Презирала себя за это, но через несколько часов мучительной душевной агонии, всё-таки вытащила из кармана те самые бумаги, оставленные Шаховым, и принялась изучать их, захлёбываясь сомнениями и слезами. И тут же медицинские термины посыпались на мои воспалённые мозги, словно отравленные дротики:

Ребёнок… Предполагаемый отец…

Комбинированный индекс отцовства… ноль процентов.

Вероятность отцовства… ноль процентов.

Анализ был выполнен с использованием внеклеточной ДНК, изолированной из пробы плазмы крови матери.

Шумно дышу носом. Не помогает. Через рот накачиваю лёгкие живительным кислородом и снова задыхаюсь. Теряю связь с реальностью. В панике наблюдаю, как все мои установки и все отстроенные с нуля заграждения от сурового внешнего мира медленно, но верно разрушаются. Опадают мелкой крошкой, а затем и вовсе развеваются на ветру пеплом.

И лишь одна мысль бьётся в моей голове израненной, но бессмертной птицей:

«А что, если…?».

И на этом свете существует только один-единственный человек, который может сказать мне правду. Или то, что я, упёршись рогом, хочу услышать на самом деле.