Любовник моей матери, или Что я знаю о своем детстве (Карусель памяти)
Шрифт:
Она прошла в маленькую гостиную, заполненную антикварной, но оттого не менее удобной мебелью.
– Давненько не видел вас, – сказал Рэнди, награждая ее дружеским поцелуем. – Чудесно выглядите.
– Спасибо, – улыбнулась Клэр. Ее вновь охватило чувство безопасности, которое она ощущала только в его присутствии.
– Я скоро вернусь, – промолвил он, направляясь к лестнице. – Чувствуйте себя как дома.
Клэр присела на мягкий диван и принялась внимательно осматривать комнату. Пол был застелен черно-бежевым ковром восточной расцветки. В углу возле камина стоял массивный стол темного дерева
Картины на стенах погружали зрителя в причудливый мир лесов и извилистых рек. Взглянув на каминную полку, Клэр заметила несколько фотографий в рамках и подошла поближе, чтобы как следует рассмотреть их. На двух снимках был изображен один и тот же мальчик – без сомнения, Кэри. На первой фотографии ему было не больше шести-семи, а на второй – уже лет девять-десять. Третьей оказалась фотография из комнаты Марго. Взглянув на темноволосого подростка, стоявшего чуть в стороне от остальных, Клэр ощутила непривычную нежность.
По пути в клуб они говорили о танцах. Ему всегда нравилось танцевать, признался Рэнди. Наверняка это было одним из проявлений его актерской натуры. А вот Лу-Энн предпочитала танцам другие виды отдыха.
Танцплощадка оказалась большой и малолюдной. Диджей поставил своеобразный микс из музыки Глена Миллера, Эрика Клэптона, Билли Рэя Сайруса, а еще очень громких и незнакомых мелодий в стиле диско. Рэнди обучил Клэр техасскому тустепу и паре других танцев, которые обрели популярность уже после того, как она бросила танцевать.
Рэнди, привычный к сцене, двигался легко и свободно. И Клэр после пары минут замешательства ощутила ту же свободу и непринужденность.
С приближением вечера музыка становилась все медленнее. Люди в парах стали обращать меньше внимания на движения и больше – друг на друга. Рэнди уверенно кружил Клэр по залу, однако в его прикосновении не было ничего настойчивого или провокационного. Он не пытался поглаживать ее пальцы и не скользил рукой по ее спине, как это делали другие партнеры. Клэр уже забыла, когда в последний раз кружилась вот так с мужчиной. Она чувствовала, что могла бы танцевать вечно, но Рэнди заговорил, и это разрушило очарование.
– Давайте проверим, есть ли у диджея «Позволь называть тебя милой».
Клэр трудно было понять, шутит он или всерьез.
– Нет уж, спасибо, – сказала она. – К тому же я уверена, что нет.
– Я серьезно, – настаивал Рэнди. – Что, если…
– Даже не думайте, – решительно покачала она головой.
– Было бы здорово, окажись у него эта песня. Вы могли бы последовать за своими чувствами, Клэр. Посмотреть, куда они вас приведут. Вы слишком быстро сбежали от них в магазине.
– Я едва не упала в обморок.
– Если с вами вдруг случится обморок, я вас поддержу.
Глаза обожгли слезы.
– Вы даже не представляете, какое это ужасное чувство, – сказала она.
– Ладно, – со вздохом промолвил Рэнди. – Вы выиграли.
Клэр была почти разочарована его уступчивостью. Ей хотелось понять источник своего дискомфорта, но она не готова была к тому, чтобы встречать понукания Рэнди без ответного сопротивления.
– Неважно, есть у
диджея ваша любимая песенка или нет, но музыку он сегодня подобрал замечательно.– Это верно, – согласилась Клэр. – Вышло всего понемножку, – ей вспомнился Шопен, которого она слушала после смерти Марго. – Вот только классического ничего не было.
– Ну и прекрасно. Терпеть не могу классику.
Она в удивлении вскинула голову.
– Надо же, какая ирония. Брат и сестра – классические пианисты, а вы ненавидите классику.
– Порой мне казалось, если я услышу Шопена еще разок, то просто взорвусь, – простонал он. – Чарльз и Марго могли слушать это все до тошноты. Если же я начинал жаловаться, они смотрели друг на друга так, будто не могли поверить, что я и правда их брат. «Разве ты не чувствуешь, как это прекрасно?» – спрашивали они меня и включали музыку погромче, как будто я упускал что-то важное только потому, что не мог как следует расслышать мелодию.
Клэр в очередной раз вспомнился ее разговор с Марго.
– Так, может, она говорила о вас?
– О чем это вы? – спросил Рэнди.
– Марго сказала: «Он был не способен услышать музыку». Может, она имела в виду вас?
Рэнди пропустил свой шаг, едва не наступив на ногу Клэр.
– Может быть, – сказал он.
– Но почему? Почему она в такой момент вдруг вспомнила о вас?
– Понятия не имею.
– Она сказала…
– Клэр, – остановившись, он сжал ее плечо, – не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом? А лучше просто помолчим.
– Хорошо, – настал ее черед уступить.
Они вновь принялись танцевать, но в Рэнди что-то изменилось. Ладоням его не хватало былой нежности, да и двигался он достаточно скованно.
– Может, уйдем? – спросил он, когда закончилась очередная мелодия. – Мне бы хотелось уйти отсюда прямо сейчас.
Они взяли пальто и молча направились к машине. Рэнди сунул в рот трубку, но так и не зажег ее.
– Когда вам нужно быть дома? – спросил он, усаживаясь на пассажирское место.
Клэр прикинула, сколько времени ей потребовалось бы на поход в кино и ужин с Амелией.
– У меня есть еще час, – ответила она. Ее ничуть не удивило, когда Рэнди предложил проехаться до маленького театра.
В бывшей часовне было тихо и прохладно. Рэнди включил боковое освещение, и они с Клэр устроились на скамье, которая стала для них уже родной.
Рэнди ссутулился, опершись локтями о колени. За все то время, что они ехали к театру, он не промолвил ни слова.
– Я здорово ревновал к Чарльзу и Марго, – сказал он, не глядя на Клэр. – Ребенком я часто думал о том, как было бы здорово, если бы они исчезли. Я же рассказывал вам о своем отце? – поднял он голову.
Клэр кивнула.
– По словам матери, я унаследовал все его отвратительные качества. Сейчас-то я не сомневаюсь, что был совершенно нормальным подростком. Но рядом с двумя «ангелочками», как называла их мать, я выглядел малолетним преступником, от которого окружающим было одно только беспокойство. Если бы ей и отчиму удалось найти легальный способ избавиться от меня, они бы сделали это в мгновение ока.
– Мне так жаль, Рэнди.
– Это не значит, что Чарльз и Марго были мне безразличны, – продолжил он. – В душе я знаю, что всегда любил их.