Любовники по наследству
Шрифт:
– И что из этого?
– Завтра, когда пойдешь туда, она тебе обязательно что-нибудь скажет про этот платок… Если это она.
– А если нет?
– Тогда… Тогда скажет он.
– Боюсь! – призналась горничная.
– Не бойся. Отопрешься: дескать, прибиралась, нашла, подумала – ее платок, вот и положила на постель.
– Ладно, отопрусь. А если она?
– Если она, спроси, когда про платок скажет, нравятся ей эти духи, не напоминают ли чего… А там она уж сама.
Света задумалась.
– Скажи ей, если она помнит эти духи, пусть сделает то же, что делала,
– На ее окошко смотрела? Это когда же? – пыталась припомнить горничная.
– Это в тот вечер, когда мы ее вытащить пытались. Я в машине часа два под окнами сидела, голову ломала, как ей помочь. И она мне из окошка светом три раза помигала, я ей тоже ответила – фарами. Пусть свет три раза включит и выключит. А кроме нее об этом никто не знает. Если это она, так и сделает. Что матери моей сказали?
– Сказали, что ты уехала… В Италию, нервы лечить…
– Он сказал?
– Кому еще?
– Дай срок… – проговорила Света, отводя глаза. – Дай срок, и никто не будет из-за него страдать!
Горничная покачала головой:
– Дай я хотя бы матери скажу, что ты не в Италии! Выдумают же такое!
– Не смей! – жестко сказала Света. Поправила волосы, упавшие на глаза. – Она чего доброго, пойдет к нему…
– Ладно! – успокаивала ее горничная. – Только с ума не сходи. Все говори, что придумала. Пусть эта помогает, я не против. Но если она та, за которую ты ее принимаешь. А нет – отвяжись от Вадьки.
– Она это! – Света нашла в одной из сумок пачку сигарет и закурила, жадно вдыхая дым.
– Ну, пусть она, – мирно согласилась горничная. – Завтра, так и быть, пойду туда, вот и узнаю. Хотя страшно мне.
– Не бойся.
– Хорошо тебе говорить – не бойся, – обиделась горничная. – Он тебя не тронул, все же ты ему не чужая. А я ему кто? Прислуга. И служу всего год. Даже не он сам меня нанимал.
– Верно, я тебя нанимала, – согласилась Света. – Не иначе, Бог вразумил не говорить, что ты знакомая моей матери. Держалась будто с чужой. Не хотела, чтобы он знал. А не то следил бы он сейчас за тобой и выследил, куда ты продукты носишь. Тебе тоже про Италию соврал?
– Соврал, – подтвердила горничная. – Прихожу… Уже после того, как тебя поймала за руку да сюда отвезла… Прихожу, как будто в первый раз… Будто еще не приходила в тот день. А он красный весь. «Вы, говорит, помойте тут все! – это в твоей комнате. – Уехала она, значит, нервы лечить, в Италию». – «Надолго?» – спрашиваю. «Надолго», – говорит. Ну, я больше спрашивать не стала, правду сказать, поджилки тряслись. Убралась. Вещи твои будто корова языком слизала, ничего не осталось.
Света рассмеялась, но смех ее был горьким.
– А теперь, может, поешь чего? Я ветчины принесла, апельсинов. Хочешь, курочку зажарю?
– Поела я… – Света, казалось, тяготилась этими заботами. – Не хочу.
– Да что ты поела?! Ведь ничего не было.
– Не хочу есть, – упрямо повторила Света. – А вот…
– Что? – напряглась горничная, предчувствуя недоброе.
– Выпить зря не принесла, – завершила Света.
– И не проси!
– Ты почему мною распоряжаешься?! –
В голосе Светы зазвучала злоба.– Можешь со свету меня сжить, а выпить не принесу! – упрямилась женщина. – И денег не дам! Хорошо, я у тебя все деньги забрала, когда здесь поселила! Потому что губить тебя своими руками не могу. Спиваешься ведь. Ох, смотри, я и раньше ведь замечала! Бутылочку всегда прятала в своем белье. Ну, тогда-то ты меня не слушала! Тогда тебе Вадька был указчик. А сейчас я!
– Да ты что? – возмутилась Света. Голос ее стал ласковым, умоляющим, она решила сменить тактику. – Ну, голубушка! Принеси, а? Я же с ума ночью сойду! Одна!
– Не уходила бы я… Да ведь семья.
– Да не прошу я, чтобы ты осталась! – Света плохо владела собой, ее организм настойчиво требовал порции алкоголя, и она испытывала жестокие муки. Голос задрожал: – Завтра уже ни капли! Клянусь! Только дай узнать, что это Марина!
Она беспомощно расплакалась. Горничная, качая головой, смотрела на нее.
– Так-то, девонька… – мягко и жалостно сказала она. – Вот видишь, пока ты пьяная, в тебе храбрости – хоть отбавляй. А протрезвеешь, как теперь, и сама уже видишь, что глупость придумала. И меня, дуру, туда тянешь. Хочу, чтобы ты протрезвела. А то страшно с тобой связываться…
– Так не связывайся! – взорвалась было Света, но тут же сбавила тон: – Милая, голубушка! Только принеси! Принеси, говорю! – крикнула она. – А не то… Давай деньги! Слышишь?! Сама пойду!
Горничная дрожащими руками полезла в сумку, достала кошелек.
– На! Забери! Мне твои деньги не нужны! Думаешь, из-за денег я? – выговорила она побелевшими губами.
Света, видимо раскаявшись, молча смотрела.
– Бери же! – повысила голос горничная. – Твои деньги… Ах, Светка, Светка…
– Прости, – глухо сказала Света, приближаясь к ней. Подошла, обняла понуро стоявшую женщину. Вытащила кошелек у нее из рук, сунула его обратно в сумку. – Не сердись. Видишь – не в себе я.
Она ласкалась к женщине, и та размякла. Наконец вздохнула и поцеловала белокурую голову Светы.
– Много видела я от тебя… И хорошего, и плохого… Дурь на тебя находит… Не от хорошего житья, понятно…
– А ты не сердись! – ласкалась Света. – Лучше вот что… Сделай курочку! Пожарь!
– Поешь, – обрадовалась горничная. – Вот и умница! Я мигом!
Она вытащила из сумки пакеты с продуктами и пошла на кухню.
– А ты полежи пока! – попросила она Свету. – Полежи, может, заснешь…
– Засну, засну! – успокаивала ее Света, снова забираясь на диван. Горничная заботливо накрыла ее одеялом и вышла на кухню.
Света полежала несколько минут, прислушиваясь к звукам на кухне. Там звякнула крышка духовки, зашумела вода в раковине. Света выскользнула из-под одеяла, прокралась к сумке горничной, нащупала кошелек, открыла его и быстро вытащила купюру. Смяла ее в комок и сунула за резинку трусиков, приподняв свитер. После чего бесшумно улеглась в постель и натянула одеяло до подбородка.
Из кухни выглянула горничная. Сощурилась, пытаясь что-то различить во мраке комнаты.
– Светик, ты спишь? – неуверенно позвала она.