Любовники
Шрифт:
Он ждал, когда она очнется, а потом пытался набраться храбрости, но слова мольбы о прощении снова и снова замирали в его устах, когда он видел девушку. Варта, его малышка Варта… и в то же время другая. Он не мог различить, кто она. И король, терзаемый чувством вины, медленно погружался в пучину отчаяния, из которой даже не пытался выбраться.
Он чувствовал, как новые и новые волны тьмы и боли затапливают его душу, прорвавшись свозь пролом в стене, которую он сам когда-то создал, отгородившись от мук совести. В той стене, что он сложил из обломков гордыни и равнодушия, и желания убедить себя, что был прав, и не было вины его в том, что девушка была похищена. Он пытался восстановить
Её радостный, её нежный голос до сих пор звучал в его сердце и Торин тысячи раз проклинал себя за мстительность и жестокость. А стена все осыпалась и осыпалась, пока не рухнула под напором тех проклятых воспоминаний. Он смотрел в её лицо и видел отблески пламени Азанулбизара. И уже не пытался вернуть стену, понимая, что то его кара и он должен нести эту тяжесть вины. Он позволил себе соскользнуть в это отчаяние, уже даже не пытаясь держаться.
Мир словно взорвался, когда он нагнал её на улице, повернул к себе и окунулся в несчастные и все такие же любящие глаза. И он не выдержал, готовый даже к тому, чтобы быть отвергнутым, но прижать её к себе, вымолить прощение. Он целовал и обнимал её, сам не свой от душевной боли, и едва не разрыдался, когда ощутил её ответное объятие. Он сам не знал, почему выбрал именно кузню. Быть может, потому, что самые первые кузни гномов служили и священными алтарями, в которых совершалось таинство брака. Он всем сердцем, всей душой жаждал поправить некогда содеянное зло. Варта, его Варта, его маленькая отважная девочка… он не помнил себя от нежности и любви. А потом… потом мир снова взорвался, когда она назвала себя иным именем, когда напомнила его собственные слова, жестокие слова, пусть и справедливые.
– Ты сделал меня своей наложницей… это большая честь для развратной девки…да, я слышала, как ты называл меня в приватной беседе с Двалином…
– Торин…мой принц… мой любимый…-снова шелест в ночи и два голоса сливаются в один.
Словно струйки крови проступают в виде букв на желтоватом пергаменте:
«…Девушка весьма хороша в любовном деле. Очень ласкова и нежна. Но увы, сие не может восполнить недостаток доброй крови. Но коли пожелает стать наложницей, то я согласен принять её при условии полной покорности и передачи в мой дом в качестве рабыни для услуг. За сим остаюсь, Торин, сын Трейна, внук Трона из потомства Дурина Первого, владыки Подгорного Королевства.»
Он сидел, глядя на огонь, пылающий в горне. И снова возвращал в памяти те страшные и жестокие слова, что написал когда-то в королевском послании. Созвучно с ними грохотали другие слова.
– Помнишь, что ты сказал мне здесь в прошлый раз? Ты помнишь?… Что, мне так неймется, что я бегаю к твоему племяннику уже сюда…
И те же глаза смотрели на него с беспомощной болью… И тогда он понял, что единственный способ заглушить боль душевную, это причинить боль физическую. Ему на глаза попалось шило. Он взял его, вертя перед собой. Снова вернулись в памяти его собственные жестокие слова, громыхнувшие раскатом в изломанном сознании:
– Шлюха и орочье отродье носит украшения королевского достоинства и заплетает волосы как дева… Добро бы только согревала постель, но ты лезешь туда, где тебе не место!
Он отмотал кусок дратвы. Затем оттянул нижнюю губу и всадил шило. Подцепил дратву, протягивая её в кровоточащую дыру. Боль обожгла с легким запозданием, и он вскинулся ей навстречу с ликующим стоном. Больше никогда с его губ не сорвется хула… никогда больше он не оскорбит женщину.
Варта…Фал… мать… дочь… Что довелось им пережить по его вине? Он не успел спасти Варту… сердце взорвалось болью при мысли о том, что довелось пережить ей в орочьем плену и позже, став наложницей мерзкого выродка. Он грубо воткнул шило в верхнюю губу, плотно стягивая нитью, уже молча, чувствуя лишь, как по щекам льется что-то мокрое, горячее, обжигающее продернутые дратвой губы. Он старался колоть ближе к прошлым стежкам, плотно сажая их один за другим, пока не запечатал наглухо преступный рот. Дернул грубо, разрывая нить (нижняя часть лица взорвалась острой болью).Он был один в кузне, сидел на шкурах, ещё хранивших аромат их любви. Фал…Варта…Варта…Фал… он заскулил, дрожа от ощущения внутреннего холода. Затем поднялся в попытке согреться, раздул огонь в горне и взял молот. Трижды ударил по краю наковальни, посвящая работу Махалу. А потом… Фили появился, словно из ниоткуда… В памяти отложился путь под сизым небом и капли дождя, падающие в разорванные губы. Он не знал, куда везет его племянник. Было все равно. Он позволил снять себя со спины пони и завести в сумрачное помещение, пропитанное ароматом курений. И уложить на широкую лавку…
Аромат вливался в душу, туманил сознание. Боль куда-то нехотя отползла, уступив место блаженной пустоте. А потом он вдруг понял, что находится уже в широком поле, заросшем разнотравьем и крупными бордовыми цветками, названия которых не знал. Песня лилась в воздухе:
Я скую тебе лунный свет, нитью, тонкой, как паутина,
Я поймаю тебе рассвет, и свяжу его сладким сном…
Слова старой любовной песни гномов полыхнули кровавым заревом в расколотом сознании Торина Дубощита, бесстрашного воина и вождя, сломленного собственной совестью…
…Она шла навстречу ему, одетая в длинное зеленое платье, источающая аромат разнотравья. На плече её сидела маленькая пурпурная птичка, а в руках было ожерелье, сплетенное из маргариток.
– Приветствую тебя, Торин, потомок Дурина, – мягкий музыкальный голос проникал в душу, даря странное ощущение теплоты и покоя, какие испытывает младенец, прижатый к материнской груди. Он опустился на колени, приветствуя её.
– Присядь, мой сын, – ласковая рука женщины коснулась его губ и боль ушла почти сразу. –Ведомо мне, с чем ты пришел. Но здесь лишь сам ты можешь помочь себе. Даже я бессильна, когда речь идет о преданной любви.
– Мать Цветущего, – прошептал он, склоняя голову, – кто может простить такое? То, что я сделал с Вартой, простить нельзя…
– Кто знает, – глаза женщины полыхнули зеленью. –Появление Фалюмины дало тебе ещё один шанс…
– Эта девочка… она спасла…
– Твою дочь, – кивнула Владычица Трав. –
– Почему? Это противоречит твоим желаниям?
– Дело не в желании!
– Ещё одно оскорбление любящего сердца, Торин Дубощит. Оскорблении женщины, любящей тебя, родившей твое дитя… Смотри!
Он вздрогнул, глядя, как поодаль Дарфейн сидит на берегу ручья, укачивая на коленях малышку Нанфи. И как свободной рукой полощет в ручье белье. Он видел, как малышка жадно сосет грудь матери, как маленький кулачок сжимает прядку её волос. А потом ручей исчез и это был уже домик, тот, в котором жила его наложница. И он видел, как Дарфейн хлопочет у кухонной плиты, а Кили чинит сломавшуюся оконную раму. Фили с малышкой на руках сидел в гостиной комнате и старался развлечь девочку на время отсутствия матери. Крошка Нанфи радостно скалила ещё беззубые десны, улыбаясь своему кузену.