Люди, дружившие со смертью

Я огляделся — луна еще не зашла, но уже ушла за лесок, поэтому нам она не мешала.

Мгновением позже рядом с нами появились братья Гамм — Анно придерживал Зеппа.

К поверхности от лодки тянулась тонкая струйка пузырьков. Покидая корабль, Зепп открыл заранее приготовленное отверстие. Лодка теряла воздух и медленно опускалась на дно.

После тьмы под водой, скупой ночной свет казался очень ярким и даже резал глаза. Стараясь сохранить глаза, привыкшие к темноте, я один глаз закрыл, а второй прижмурил.

Дальше мы пробирались камышами — я и Ади спереди, затем Зепп и Анно замыкающим. Вероятно, мы представляли забавное зрелище — голышом, но с оружием в руках. Мы нашли выход на сушу — не песок, а склон, поросший травой, так что за следы опасаться не приходилось.

Людей поблизости не было, и мы оделись. Зепп, поколдовав с алармами нашел две магические ловушки, которые мы легко обошли. Ади нашел еще одну обыкновенную растяжку с подвешенным бревном, и хотел ее перетянуть, но я отговорил. Переговаривались мы с ним ручным кодом, и братья смотрели на нас как на полоумных.

В милях двух дальше по берегу горел костер, но с молчаливого согласия мы решили на огонек не заглядывать, и аккуратно его обошли

За пару часов мы сделали мили четыре и были уже в безопасности. Потом мы вышли на какую-то дорогу. Я обернулся — за лесами и холмами Тиира уже не было видно. Зато солнце уже подсвечивало горизонт откуда-то снизу.

Пройдя еще миль пять, мы распрощались: Ади не терпелось продолжить свой путь, и он хотел зайти в деревню, чтобы купить хоть какую-то клячу, а если не получится, то осла или козу с тележкой. Братья Гамм были того мнения, что им лучше еще с неделю двигаться полями и оврагами.

Наше бегство осталось незамеченным — в городе никто не поднял тревоги. Как я узнал после, Тиир пробыл на осадном положении полтора месяца — город прочесали с востока на запад, от подвалов до флюгеров, но ничего не нашли и начали прочесывать второй раз. Но народец этого не вынес, и действующего сатрапа прокатили на выборах.

Что-то в городе, говорят, поменялось, но я не знаю, что именно, насколько и в какую сторону. Думаю, что особо ничего, ибо деспотия она и есть деспотия.

Братьев Гамм я больше не встречал, но слышал, что они пребывали в добром здравии, хотя Анно осел в каком-то городе, а Зепп продолжает колесить миром.

Про них рассказывают сотни историй.

Но это уже их личные истории…

Встречи и расставания

Звон бубенцов мы услышали далеко. Узкая лесная дорога петляла, и ехали мы медленно. Прокаженный шел, напротив, быстро, — будто не прокаженный он вовсе, а просто человек, который выбрался по своим делам в дорогу. Но он был пешим, а мы ехали, и довольно быстро нагнали его.

Прокаженный, как водится, был облачен в балахон, в руках у него был подорожний посох, на верхушке которого и висели бубенцы. Когда он услышал нас, он сошел с дороги и встал на обочине. За нами он следил из-под капюшона, который почти полностью скрывал лицо.

Мы проехали мимо. Почти сделали это. А потом Ади, будто вспомнив что-то, пустил коня в круг, объезжая прокаженного. Я тоже остановился и повернулся к ним.

Прокаженный отбросил свой посох — он упал в траву беззвучно, и одним движением сбросил свой балахон. В руках он держал саблю. Он мягко отступил назад и вправо, пытаясь обойти Ади.

Он действительно был прокаженным. Лицо было изъеденным болячками, не хватало левого уха, а на руках, сжимающих оружие, едва была половина фаланг.

И тут я услышал, что Ади смеется. Смеется своим беззвучным смехом.

— Привет, Бун! Так-то ты встречаешь старых друзей! Вспомни ту дрянь которую мы с тобой ели из одного котла при осаде Флойда!

Прокаженный отступил еще на шаг и действительно убрал саблю:

— Просто не думал, что ты еще жив, юноша…

Дальше произошло то, от чего я едва не свалился с коня. Ади спрыгнул на землю и обнялся с прокаженным.

–

— Знакомься, это Бун, — представил Ади его. — Если вдруг понадобиться специалист со стороны, то я рекомендую.

Специальность он уточнять не стал, но особого труда догадаться не составляло. Бун был убийцей. Ступал он мягко, его сапоги были без набоек, а саблю он носил в кожаных ножнах, дабы извлекать оружие бесшумно. И даже лезвие сабли было матовым — чтоб не блеснуть, не выдать раньше времени.

— Как ты?.. — спрашивал Ади прокаженного. — Куда выбрался? По делам или…

— По делам…

— И много работодателей? — вступил в разговор я.

— Много. Настолько много, что я могу выбирать себе работу.

Теперь мы двигались медленно. Ади и Бун шли пешком, в одной руке Ади держал уздечку, а второй обнимал за плечи прокаженного. Я ехал с наветренной стороны.

Они вели разговор такой же неспешный, как их шаги. Вспоминали места, людей мне малоизвестных или неизвестных вовсе. И я не мог вмешаться, даже если бы захотел. А я и не хотел.

Общих знакомых у них было много. Но данью их образу жизни было то, что об одних знакомых было достоверно известно, что они погибли, о других уже много лет ни слуху ни духу. О третьих ходили слухи, но уж лучше, если б те так и остались слухами-враками. Лишь мало кто завязывал с ремеслом, оседал на месте, вешал саблю над дверьми, жил под другим именем. Не совал нос в чужие дела, не пачкал других в свои проблемы

Но и судьба последних была незавидна — их тревожили воспоминания, появлялись приятели из прошлого, и с виду добропорядочные граждане прятали под перины баселарды и кортики.

–

— А народец-то в этих краях вымирает… — со злой насмешкой сказал Бун. — Кто от тоски да от пьяной горячки загнется, кого чужие убьют, кого свои же и придушат.

Вторя разговору, будто верстовые столбы вдоль дороги мелькали могилы. В тех краях народ был торговым, переезжим, легким на подъем. Здесь бытовал обычай умершего не в своей постели, не на своей земле, хоронить там, где покойный стал таковым.

Могил было много — у кого-то сердце не выдержало дороги. У кого конь пал в пургу, и нашли их только весной, чтоб рядышком и закопать. Иные умирали от рук грабителей, пытаясь защитить свое имущество.

Как и торговля, грабеж здесь вошел в ремесло. Разве что с бандитов не брали налогов. Но меж тем, редко грабили до смерти — что толку с покойника? А если человечка живым оставить, да лошадку ему сохранить и медяки из мошны не все забрать, глядишь, через год-другой можно его раскошелить опять…