Люди, дружившие со смертью

Час от часу не легче, — подумалось мне. — И какие к чертям рейки? Последнюю фразу я произнес, кажется вслух, но на нее никто не обратил внимания.

Ади думал недолго. Он посмотрел в глаза хозяину:

— Ты должен провести нас под горами.

— Никому я ничего не должен и ничего не буду.

— А на каком, позволь узнать, основании?

— На том самом, что смерть — это дело личное, а у меня своя голова на плечах.

И, немного остыв, продолжил:

— Да я-то и не ходил там ни разу. Вход в пещеры в милях сорока, до него и провожу…

На том и порешили…

–

Ади не стал ждать, пока распогодится.

Хозяин просил хотя бы подождать, чтоб перестал дождь, но Реннер был неумолим. Говорил, что небо затянуто, дождь может идти и неделю, а затем все так раскиснет, что еще столько же надобно ждать, дабы грязь подсохла.

Хозяин махнул рукой.

Сторговались, что выступят утром — путь был недалеким, и даже выспавшись, мы могли успеть к месту до заката.

Ади, приняв решение, успокоился. Вернувшись после обеда в нашу комнату, он занавесил окно тяжелыми шторами и завалился спать.

Пока он укладывался, я успел его спросить:

— Может, объяснишь, отчего ты так спешишь? Хочется выковырять из себя этого пассажира?.. Так не терпится, что готов рисковать нашими шеями? Вы же с ним вполне ладите последнее время.

— Видишь ли, Дже… Да не видишь ты ничего. Здесь у тебя из-под задницы уведут коня, а ты узнаешь об этом только когда шлепнешься на землю… Все опять не так просто, как тебе кажется.

— Ну так поясни — в чем дело?

Ади молчал достаточно долго. Так долго, что я подумал — ответа я не получу. Но Ади только размышлял, с чего начать.

— Как думаешь? — наконец решился он. — Отчего я отправился в этот путь?

Теперь задумался я: патриотизм исключался. Вряд ли в нем сидел какой-то его родственник. Хотя…

— Из-за жены? — предположил я.

— В некотором роде… Но не в том, что ты подумал. Я вышел в дорогу из-за семьи. Иначе говоря, из-за денег.

— Из-за денег?

— Ну да, знаешь, такие блестящие кругляшки, или красивые бумажки.

— И много платят?..

— Достаточно. Ты столько получаешь за трехмесячную капанию.

— Хорошая ставка. И по какому поводу платят так дорого?

— За риск, Дже, за риск…

Я кивнул, думая, что понимаю:

— Что поделать, времена нынче неспокойные…

Но я был неправ:

— Да как ты не понимаешь! Еще месяц и будет поздно, процесс станет необратим! Уже не будет Ади Реннера и мага… Как бишь его там…

Затем Ади рассказал то, что знал. Знания его были неполными. Но я понял — тем, кто изобрели этот процесс, тоже было не все до конца ясно.

Порой, курьеры сходили с ума сразу после пересадки, умирали без видимых на то причин, наконец, иногда несомый разум просто исчезал, будто его и не было никогда.

Но даже когда несомый разум изымался, в мозгу носителя оставалось что-то от него — тень. Курьер мог перевезти до трех-четырех разумов, причем не было значения — скопом или по очереди. С пятым уже возникали проблемы, шестая-седьмая пересадка гарантированно сводила человека с ума.

В меньшей степени это касалось и носимых. Если их перевозили скопом, порой они непостижимым образом переплетались, и многим это не нравилось. Посему, надежный гонец ценился дорого, а первый его перенос обходилась в огромные деньги…

–

Наконец, Ади повернулся к стене, давая мне понять, что разговор закончен.

Я не стал настаивать на обратном.

Оставалась половина дня. Спать мне не хотелось. Я мог бы лечь и даже заставить себя заснуть, но что потом делать ночью?

Безделье привело меня назад, в обеденную залу. Но трапеза уже закончилась, приборы убрали, стол вытерли.

Однако зал не был пуст. Потолок в обеденной вывели высокий, там было довольно просторно. И сейчас по комнате порхал сын хозяина.

Превратись я в птицу, комната была бы мне мала, но ребенка это не ничуть не расстраивало. Его родители относились к странностям сына спокойно и лишь спрятали все вещи, которые он мог бы разбить, зацепив крылом. От его крыл в комнате подымался жуткий ветер.

Я подошел к окну.

С неба сыпался снег — мелкий, как крупа. Куры думали, что это зерно, клевали его, но, распробовав, ходили обиженными и удивленными.

— Ты читал сказку, о принцессе на горошине? — спросил малыш, присев со мной рядом на подоконник

— Да, — соврал я.

Сказку мне читать не приходилось, но что-то слышал, поэтому решил, что я как — то отвечу на его вопросы.

— Тяжела, понимаешь ли, жизнь принцесс, — продолжил я. — То за нелюбимого пытаются выдать, то гороха под перину насуют.

— И зачем?..

— Вероятно, прятали горох на случай неурожайного года.

— Наелись бы они с горошины!

— Ну, сначала горох прятали под кровать, но потом там место закончилось, поэтому часть спрятали в перины…

Как всякий ребенок, он хотел сказок. К счастью, я был неплохим рассказчиком, и, хотя, сказки знал так себе, всегда мог что-то досочинить.

Да и так ли это важно — парнишка совсем не знал нашего мира, и реши я рассказать ему только правду о земле на побережье, он бы продолжал слушать меня с открытым ртом.

Но я отчего-то врал ему: в моих сказках принцессы были исключительно, сказочно прекрасными, короли держались своего слова и исправно меняли полцарства то на коня, то на лодку. Графства у меня шли за буханку хлеба. Я рассказывал о замках, флаги на башнях которых царапают облака, про корабли, размером с дома.

Отчего-то он меньше всего верил в моря, в то, что воды может быть столько — от горизонта до горизонта.

Но я сочинял ему уже иную сказку:

— Жили, значится, две принцессы — сестры. Одна была Снежной, а вторая… Вторая — Нежной. Нежная спала в цветном гамаке, сплетенном из трав, Снежная — в кровати изо льда…

Что я там еще рассказывал, уже не помню. Да и так ли это важно?

–

Когда я в последний раз переступал порог этого дома, на полу я увидел перо с крыла малыша. Я нагнулся и спрятал его за крыло за отворот рукава.

— Надо же, человек-птица, подружился с ребенком-ангелом, — услышал я за спиной.