Люди ПЕРЕХОДного периода

Ближе к Новому году мы приступили к возведению бельэтажа, где я запланировала кофейную зону, отдельно от общего зала, целиком устланную неброскими персами с откровенными следами вековой потёртости. Внизу — нижние посетители, наверху — верхние, те, кто желает общаться чуть поодаль. Там и меню станет несколько иным, десерты будут представлены в более широком ассортименте, специально сочинённом для верхних: так мы с Геркой решили, чтобы сразу обозначить для гостей зоны их личного предпочтения. И широкая деревянная лестница к верхним гостям, где несущую функцию перил будут выполнять не балясины, а специально изготовленные панели из привозного матового стекла итальянского призводства, а уже по ним я пущу неожиданный для всех кованый поручень. Вместо классических ступеней уложу сливные уличные решётки, чугунные, встык, одна к другой, отдраенные до светло-серого колера в тон стеклу. И свет у меня будет мягко струиться из-под латунных полусферических абажуров, в которых найдётся место синеватым витражным вставкам. И едва слышно будет играть музыка: рок, классика, «Битлз»… тут же их заменит токката и фуга ре минор для органа, после них — струнный квартет, который вназапно сменится симфоджазовым трио, и уже оно, незаметно накачав зал энергетикой едва уловимого безумия, вдруг сорвётся в сумасшедшее соло Джона Маклафлина Маховишну или, как по мановению волшебной палочки, вернётся к тихому благостному «Yesterday». И пусть эта музыка в нашем с Геркой пространстве будет разной по звучанию и стилю, но единой в своей органике и своём волшебстве, пускай звуки её и сама мелодика удивительным образом сочетаются с камнем, деревом, тканью, металлом, стеклом.

А может, всё будет и не так, а совсем в другом порядке, или даже её не будет совсем, нашей музыки, но мне хочется, чтобы было именно так, а не иначе, и я знаю, что Герка тоже этого захочет, потому что знает, что мне это будет приятно, а настаивать на своём я так и не научилась, даже став любимой женой любимого человека.

Не стану далее утомлять вас описанием того, как мы с Геркой вламывали вплоть до самой весны, с каждым часом приближаясь к тому заветному дню, когда откроемся и первый посетитель уже сможет пройти внутрь, бросив удивлённый взгляд на странное слово над головой — «Шиншилла», такое же загадочное, как и сам этот милый, никем не виданный в нашей местности пушистый зверёк.

А открытие подпало под 8 марта, хотя оба мы, что сама я, что Гера мой, день этот как женский совсем не признаём, считаем его надуманным и издевательским. Однако решили, что так оно будет правильней, больше шансов собрать толпу, тем более что практически всё им выпадет на халяву, кроме крепких напитков. Герка подогнал многочисленных журналистов, использовав старые связи по рекламному агентству, я обзвонила интерьерные журналы, наобещав достойный материал для репортажа. Да и на самом деле, без всяких прикрас, то, как всё у нас получилось, радовало невероятно. Из того, что задумала, получилось почти всё, разве что не удалось пока ещё полностью укомплектовать состав персонала. Прежде всего это касалось поваров, найти или переманить которых оказалось делом весьма затруднительным. Денег, каких им хотелось, обещать мы пока не могли, сами ещё не имели представления, насколько рентабельно пойдёт наше дело, да и, честно говоря, последние средства ушли на закупку продуктов для начала работы и на этот презентационный разгул. Оттого в начальный период становления «Шиншиллы» моему мужу приходилось работать даже не за двоих. Однако он успевал везде: сам был шефом, сам — поваром, если надо, чистил овощи, выносил мусор, параллельно сочиняя меню на завтра. Я, как могла, всякий раз пыталась оградить его от ненужных дел, но, признаюсь, порой он смотрел на меня так, что просто заставлял сжиматься в комок от жалости и любви к нему одновременно. А ещё нам пришлось продать его любимый малоезженный «Ниссан», чтобы не показать нашего окончательного семейного обнищания, и все дни до открытия Герка передвигался по городу на метро, но не брезгуя при этом прокатиться и на раздолбанной гастарбайтерской тачиле.

А прошло всё просто замечательно. Верней сказать, прошло бы, если бы не случилась одна большая неприятность. А она случилась, и именно с неё всё дальнейшее и началось. Всё это ужасное и не объяснимое ни для кого. И в тот же самый роковой день мой ласковый Парашют перебрался с моей половины на Геркину, после чего уже начал откровенно сторониться меня при всяком удобном и неудобном случае.

События те развернулись столь стремительно, что поначалу моя слабая голова просто не успевала переваривать факты, последовавшие сразу вслед за этим. А они были таковы. Герка весь этот чумовой вечер 8 марта провёл наверху, ни разу не спустившись на кухню: ему нужно было обойти гостей, с каждым выпить, сказать слова, выдать бонус на будущее и заручиться, по меньшей мере, обнадёживающим ответным кивком. Я же моталась туда-сюда, из полуподвала в зал, хотя и прекрасно понимала — несмотря на то что все дальнейшие заботы, не связанные с кухней, завтра же лягут исключительно на меня, сегодня присутствие Германа гораздо нужней наверху, чем внизу.

Только около полуночи, уже совершенно измотанная, я наконец заметила в зале её, ту самую жгучую тётку, которая сидела по левую сторону от меня в гостях у Рыбы. Очередные многокаратники в ушах её снова присутствовали, но были уже не прозрачными, а обладали насыщенным васильковым оттенком, скорее всего, свойственным дорогущим сапфирам. Они имели почти шарообразную форму и, словно недостижимая звезда, отловленная домашним телескопом, испускали мягкий бархатистый блеск. Она заметила мой взгляд, и в этот момент я вспомнила её имя — Венера. Кажется, Милосова, работает у того самого Гамлета, заведуя его «Низом». Конкурентка, в общем.

Она приблизилась и чокнулась своим фужером о мой, изобразив широченную улыбку всем лицом.

— Красиво, — вежливо улыбнулась я в ответ гостье, указав глазами на её уши. — Великолепно на вас смотрятся.

— Кашмирские сапфиры, — явно удовлетворённая моей оценкой, согласилась она, — из Гималаев вывезены, там давно уже высокогорные шахты закрыты, так что теперь это редкость, спасибо, что отметили. А вообще, этот камень дарует тайную власть человека над другими людьми. Ещё он укрепляет в человеке дух, но это относится к сильным людям, к тому же только к тем, кто помогает другим, — и ухмыльнулась как-то нехорошо, — а тем, кто работает только на себя, сапфир ничего не дает. — И уставилась мне глаза в глаза: — Елена, кажется?

— Елена, — кивнула я, — Веневцева. Недавно была Грановской, если помните, — и указала фужером в ту сторону зала, где Герман разговаривал с людьми. Венера, проследив за моим движением, сделала удивлённое лицо:

— Оп-па, сюрприз! То есть хотите сказать, вы и Герман теперь супруги?

— Именно так, — подтвердила я, обведя рукой пространство, — и это первый наш с ним совместный ребёнок.

— Приятно слышать, — покачала головой Венера, то ли разделяя мою невольную гордость за сделанное нами, то ли просто из дежурной вежливости. — А можно мне всё тут осмотреть, так сказать, в целях насладиться вашим дизайнерским искусством? — и кивнула в сторону уходящей в полуподвал лестницы. — Туда, например, в виде исключения? — И двинулась, не дождавшись моего согласия. Мне оставалось лишь сопроводить её, что и пришлось сделать вынужденным порядком.

Внизу оказались лишь двое из персонала, остальные едва успевали крутиться наверху. Венера хмыкнула и коротко бросила им, не поднимая голоса, но так, что они тут же, отложив дела, вопросительно уставились на меня:

— Вышли отсюда, быстренько, оба!

— В каком смысле? — искренне не поняла я и посмотрела на эту странную Милосову. — Зачем вышли, куда вышли?

— Послушай, милочка, — отозвалась она, после чего протянула руку, взялась толстыми пальцами за мой подбородок, слегка его прищемила и потянула на себя. — Пусть твои люди выйдут на пять минут, мне больше не понадобится, успею сказать, чего тебе надо услышать.

Мало чего соображая, я невольно сделала шаг по направлению к ней. Отчего-то в горле у меня в этот момент всё сразу сжалось и ссохлось, и слова, какие, наверное, требовалось произнести в ответ на это откровенное бесчинство, так и не пробрались наружу. Я смогла лишь выдавить из себя:

— Выйдите, пожалуйста, я вас потом позову.

Она вела себя явно как хозяйка положения, я же, находясь у себя дома, снова оставалась робкой и виноватой дурой, какой я была всегда, даже общаясь с собственной матерью.

Оба выскочили за дверь, и мы остались с ней один на один.

— Думаешь, соскочила, сучка? — с ухмылкой, не предвещавшей ничего хорошего, спросила она и, надавив на мой всё ещё прихваченный двумя пальцами подбородок, начала оттеснять меня к стене, туда, где находился кухонный вытяжной шкаф. Я попыталась приоткрыть рот, чтобы выдавить пару любых начальных звуков, но пальцы её даже этого не позволили мне сделать, ещё крепче расплющив мой подбородок. Я даже вскрикнула от резкой боли. — Думаешь, раз ты сумела нашего человека перехватить, в постель свою засунуть, заставить его квартиру продать и всё такое, чтобы развести на эту вашу богадельню, то на этом всё кончилось? Так, что ли, считаешь? Типа облапошила повара, а заодно и нас с Гамлетом? Я уж не говорю о Рыбе, подруге нашей общей. Ей, между прочим, такое тоже навряд ли понравится. Мы не привыкли к такому кидняку, моя хорошая, когда говорят одно, обещают хер знает чего на райских крыльях всяких и сушёных лягушках, понимаешь, а на деле выходит вон чего. Нет, милочка, ничего для тебя не закончилось, а только всё начинается!

Всё было совершенно не так, и я понимала, что Венера и сама знает, что несёт полную ахинею. Однако это было неважно, главным было то, что угроза, исходившая от неё, была самой настоящей, такой, с которой прежде мне никогда ещё в жизни не доводилось сталкиваться. Но в первую минуту, как только сообразила, о чём речь, я подумала о Герке. А Милосова, словно угадав своим звериным чутьём мои мысли, подлила масла в огонь:

— Мужика твоего мы заберём, это даже к гадалке не ходи. И будет он работать на нас, в моём «Низу», так Гамлет сказал, а его слово закон, сама знаешь, наверно, если не полная дура. — Стопроцентно я могла знать лишь о том, что прозвучало в конце её фразы, и была с этим безусловно согласна. Что же насчёт дальнейшей судьбы моего мужа, то я даже представить себе не могла подобного расклада вещей, я просто не понимала головой, что так можно, что так вообще бывает на свете. Однако я тут же в это поверила, вспомнив дважды перебитый нос владельца «Ереван-плазы» и его тогдашние комментарии, вбрасываемые им в ходе обсуждения будущего проекта. Я медленно, грубовато подталкиваемая Венерой, продолжала вместе с ней продвигаться к тупиковой стене, и так длилось до тех пор, пока я не уткнулась спиной в прохладный кафель возле шкафа. — Ну а сама ты, — к финалу этого короткого путешествия заключила Венера, — хочешь, оставляй лично для себя фабрику этих ваших хреновых грёз, а хочешь — сворачивай, навару от неё без нашего выдумщика всё равно у тебя больше не будет никакого. В общем, так: даю неделю, чтобы всё спокойненько раскинуть своей головой и сказать Герману правильные слова. Не скажешь, не явится ко мне в «Низ», — ничего этого тоже не останется у вас, так и знай, девочка моя. — Окинув жгучими сверчками глаз пространство вокруг, она, наконец, отпустила мой успевший за это время изрядно посинеть подбородок. — Короче, можешь звать своих, я ушла. — И, развернувшись мясистыми телесами, деловой походкой направилась к лестнице, ведущей наверх. Перешагнув пару ступенек, задержалась, обернулась: — Одна неделя, не забудь. Дальше — пустыня…