Люди сороковых годов

– Да ты садись, пожалуйста, - сказал Павел, заметив, наконец, что Макар Григорьевич все чаще и чаще начинает переступать с ноги на ногу.

– И то сяду, - сказал тот, сейчас же садясь.
– Стар ныне уж стал; вот тоже иной раз по подряду куда придешь - постоишь маненько и сядешь. "Нет-мо, баря, будет; постоял я перед вами довольно!.."

– Скажи, ты не бывал здесь у Еспера Иваныча Имплева? Он болен и приехал сюда лечиться, - спросил Павел.

– Нет, не бывал!.. В Новоселках, когда он жил у себя в деревне, захаживал к нему; сколько раз ему отседова книг, по его приказанью, высылал!.. Барин важный!.. Только вот, поди ты: весь век с ключницей своей, словно с женой какой, прожил.

– Что же, если он любил ее, - возразил Павел грустным тоном.

– Что - любил!.. Вздор! Разве барин может любить девку простую, горничную...

– Отчего ж не может?

– Оттого, что она - дура, тварь!.. Всякий должен рубить дерево по себе.

– Ну, Анна Гавриловна - никак уж не дура и не тварь, - возразил Павел, удивленный таким сильным определением.
– А сам ты никогда разве не любил? прибавил он с полуулыбкой.

– Я?.. Нет!..
– отвечал Макар Григорьев серьезнейшим образом.
– Я завсегда терпеть не мог этого... Заплатил деньги и баста - марш! Чтоб и духу ее не было.

– А побочная дочь Еспера Иваныча вышла замуж или нет?
– продолжал спрашивать Павел, делая вид, что как будто бы он все это говорит от нечего делать.

– Надо быть, что вышла, - отвечал Макар.
– Кучеренко этот ихний прибегал ко мне; он тоже сродственником как-то моим себя почитает и думал, что я очень обрадуюсь ему: ай-мо, батюшка, какой дорогой гость пожаловал; да стану ему угощенье делать; а я вон велел ему заварить кой-каких спиток чайных, дал ему потом гривенник... "Не ходи, говорю, брат больше ко мне, не-пошто!" Так он болтал тут что-то такое, что свадьба-то была.

– Была?..
– переспросил Павел.

– Была, - отвечал Макар Григорьев и потом, заметив, что утомление и тоска на лице Павла как бы увеличились, он прибавил: - Что же я за дурак этакой, вам покушать, чай, надо.

– Да, вели мне подать чего-нибудь, что у вас там готовилось, проговорил Павел.

– Как это возможно, что у нас готовилось!.. Щи какие-нибудь пустые, возразил Макар Григорьев, вслед за тем встал и, приотворив немного дверь в сени, крикнул: - Эй, Огурцов!

На зов этот в комнату проворно вошел малый - лет двадцати пяти, в одной рубахе, с ремешком в волосах и в хлябающих сапожных опорках на ногах.

– Здравствуйте, батюшка Павел Михайлович, - сказал он с веселым и добрым лицом, подходя к руке Павла.

– Нет, не надо!
– отвечал тот, не давая ему руки и целуя малого в лицо; он узнал в нем друга своего детства - мальчишку из соседней деревни Ефимку, который отлично ходил у него в корню, когда прибегал к нему по воскресеньям бегать в лошадки.

– Вот какой ты стал большой, - сказал ему Павел.

– Да, батюшка Павел Михайлович, и вы ведь тоже выросли, - сказал Ефим с прежним веселым лицом.

– Это что, брат, хвастать-то: осина что ни есть - и та растет! перебил его Макар Григорьев.
– А ты вот что, - продолжал он уж повелительным голосом, - поди в Московский трактир к Печкину, - слышь!.. Вот тебе двадцатипятирублевая!..
– И при этом Макар Григорьев хвастливо вынул из жилетного кармана двадцатипятирублевую бумажку и подал ее Огурцову.
– Возьми ты там порцию стерляжьей ухи, - слышь!
– самолучшего поросенка под хреном, жареного, какое там есть, и бутылку шипучего-донского!.. Сладенького еще чего-нибудь бы надо - забеги в Охотный ряд к Егорову в лавку и спроси, чтоб фруктов тебе каких-нибудь самолучших дал - десяток.

– Помилуй, куда же ты этакий обед заказываешь! Я решительно не могу всего этого съесть, - воскликнул Павел.

– Вона, не могу!
– воскликнул, в свою очередь, Макар Григорьев.
– Знаем ведь тоже: приходилось по делам-то нашим угощать бар-то, а своему господину уж не сделать того... Слава тебе господи, сможем, не разоримся, - заключил Макар Григорьев и как-то самодовольно усмехнулся.

Огурцов, в тех же опорках и только надев мятую-измятую поддевку, побежал и очень скоро, хоть не совсем исправно, принес все, что ему было приказано: хлеб он залил расплескавшейся ухой, огурец дорогой уронил, потом поднял его и с, песком опять положил на тарелку. Макар Григорьев заметил это и стал его бранить.

– Экой дурак-мужик, эка дура!
– И сам между тем принялся так же неаккуратно и неумело расставлять перед Павлом все кушанья; Огурцов тоже помогал ему. Видимо, что оба они желали услужить - и оба не умели.

– Сам-то ты покушай со мною, - сказал Павел Макару.

– Нет, не стану; я ведь уж обедал!
– отвечал тот, отворачиваясь и покраснев немного: такое ласковое и бесцеремонное приглашение барина его сконфузило!

Павел стал обедать; уха, поросенок и жареный цыпленок оказались превосходными, но всего этого он съесть, разумеется, не мог.

– Позови стряпушку!
– сказал Макар Григорьев Огурцову.

Тот пошел. Павел думал, что придет какая-нибудь женщина, но оказалось, что пришел замаранный мальчишка.

– На, убери - это барчиково кушанье; чтобы все у меня было цело, сказал ему Макар Григорьев.

Стряпушка грязными руками принялся захватывать тарелки и уносить их.

– Вино-то откупоренное принес?
– обратился Макар Григорьев к стоявшему уже опять Огурцову.

– Откупоренное-с, - отвечал тот.

– Разлей!

Огурцов из шкафчика достал два стакана, из которых один, почище, поставил перед Павлом, а другой, совершенно грязный, перед хозяином, и принялся разливать вино, опасаясь, чтобы не пролить из него капельки.

– Здравия желаем!
– проговорил Макар Григорьев, прищуривая глаза и поднося стакан с красным донским ко рту.

– И тебе того же желаю, - отвечал Павел и чокнулся с ним.

– Барин вы наш будущий будете, - властвовать над нами станете, продолжал Макар Григорьев почти насмешливым тоном.
– В маменьку только больше будете, а не в папеньку, - прибавил он совершенно уже серьезно.

– Почему же в маменьку?

– Да так, потому она была барыня настоящая, христианка... из роду тоже настоящего, хорошего, богатого.

Макар Григорьев преимущественно не уважал полковника за то, что тот был из бедных дворян.

– Отец тоже очень хороший и честный человек, - заметил Павел.

– Не знаю, - отвечал Макар Григорьев, как бы нехотя.
– Конечно, что нам судить господ не приходится, только то, что у меня с самых первых пор, как мы под власть его попали, все что-то неладно с ним пошло, да и до сей поры, пожалуй, так идет.