Люди зимы

Рути внезапно поняла, что не дышит уже почти целую минуту.

– Я… мне пора идти, – сделав над собой усилие, пробормотала она, шагнула назад на непослушных ногах, повернулась и бросилась к выходу. Промчавшись по коридору с пустыми крючками для картин, Рути выбежала в прихожую и толкнула тяжелую входную дверь.

– Стой! Не уходи! – крикнула ей вслед Кендайс. – Мы еще не договорили!

Но Рути была уже на крыльце. Не снижая скорости, она подбежала к пикапу и, запрыгнув в кабину, захлопнула за собой дверцу.

– Гони! – крикнула она Баззу, жадно хватая воздух широко раскрытым ртом.

– Что случилось? Ей что-нибудь известно? – спросил Базз, запуская двигатель.

– Эта Кендайс – сумасшедшая. Она ничем нам не поможет.

В зеркале заднего вида Рути видела, как Кендайс выскочила на крыльцо и некоторое время бежала за пикапом.

– Подожди! Ты должна узнать кое-что важное!.. – услышала Рути ее крик.

Рути

– Хотел бы я знать, что именно ты ищешь, – сказал Базз лениво.

– Я сама точно не знаю, – ответила Рути, качая головой.

Домой они вернулись только к восьми. После чая с печеньем Рути принялась обыскивать книжные шкафы, полки и ящики, а Базз поставил на кухонный стол ноутбук и стал показывать Фаун какую-то компьютерную игру, в которой нужно было охотиться на инопланетян. С игрушкой девочка освоилась довольно быстро: с помощью стрелок она уверенно направляла свой космический корабль в нужную сторону и сбивала чужие звездолеты выстрелами из лазерной пушки, нажимая на клавишу «шифт». Внимание Фаун было целиком поглощено игрой, но Базз время от времени поглядывал на Рути.

– Нет, Фаун, зеленые пришельцы – наши союзники, их не надо сбивать. Вот если увидишь красных – сразу стреляй, – сказал он, и Рути с признательностью ему улыбнулась.

– Спасибо, – произнесла она одними губами, и Базз улыбнулся в ответ. Рути действительно была ему благодарна – он взял отгул, чтобы свозить ее в Коннектикут, а теперь сидел и развлекал Фаун, благодаря чему у нее появилась возможность проверить одну свою догадку.

В конце концов, она отыскала в комоде единственный семейный фотоальбом и пару обувных коробок с фотографиями. Все это она перенесла на кухню, чтобы внимательно просмотреть.

– Нажми F6 для перехода в подпространство, – подсказал Базз девочке.

– А что такое «подпространство»? – тут же спросила она.

– Это такое пространство, в котором можно двигаться со скоростью света и даже быстрее. Это очень удобно, когда надо уйти от погони.

Рути тем временем листала альбом, который начинался с младенческих фотографий Фаун. Вот она в коляске, вот ее первые самостоятельные шаги, ее первый трехколесный велосипед, ее первый зуб… На снимках изредка попадались родители или сама Рути, но было совершенно очевидно, что главная звезда этой бесконечной фотосессии была именно Фаун и никто иной.

В конце концов, Рути снова вернулась к первой странице альбома – к фотографии, на которой отец и мать держали на руках ее новорожденную сестру. У Фаун было красное сморщенное личико, большие, как у совы, глаза с удивлением взирали на мир. Здесь же в углу была и сама Рути – нескладная и некрасивая (это впечатление еще больше усиливалось благодаря уродливой стрижке, которую сделала ей мать) девочка-подросток, глупо ухмыляющаяся в объектив. Кроме них четверых на фотографиях больше никого не было. Мамины и папины родственники давно умерли, и Рути никогда не было ни бабушки, к которой можно было бы поехать на День благодарения, ни двоюродных братьев и сестер, с которыми можно было подраться на Рождество.

Отложив в сторону альбом, Рути высыпала на стол фотографии из коробок.

– Ты ищешь фотографии О'Рурков? – поинтересовался Базз, ненадолго оторвавшись от экрана компьютера. Фаун, не отводя взгляда от экрана, продолжала азартно молотить по клавишам.

Рути не ответила. Она перебирала фотографии, многие из которых все еще были в лабораторных конвертах, словно их никогда не доставали и не разглядывали. Одну за другой Рути откладывала в сторону размытые, нечеткие, неудачно сделанные снимки, на которых верхняя часть изображения часто оказывалась за белой рамкой. Вот они с Фаун на фоне кособокой рождественской елки, вот они играют в снегу, копаются в огороде, позируют с цыпленком на руках. В коробках попадались и детские фотографии Рути, на которых она была одна: например, здесь она стоит в бейсбольной кепочке – тогда ей было десять, и она впервые отправилась с мамой и папой в туристический поход. А здесь ей четырнадцать, и они с мамой демонстрируют новые, только что связанные свитера одинаковой расцветки. На этой фотографии Рути впервые увидела себя рядом с матерью со стороны, и поразилась тому, насколько они были несхожи. Сама она была высокой, худой, с темными волосами и глазами, тогда как мать была коренастой, чуть полноватой, с ярко-голубыми глазами и спутанными светлыми волосами.

Потом Рути попалась фотография, где ей было восемь. На ней она держала в руках химический набор, который выпросила на Рождество. Рядом сидел на корточках папа, он показывал Рути картинку с периодической таблицей химических элементов и объяснял, что все в мире – в том числе люди, морские звезды, камни, велосипеды и самые далекие планеты – состоит из комбинаций этих самых элементов.

«Разве это не удивительно, Рути?» – спрашивал он, однако идея, согласно которой все люди были составлены из одинаковых кирпичиков, отчего-то не пришлась Рути по душе. Даже в восемь лет ей хотелось, чтобы картина мира была более сложной.

Ей пришлось перебрать почти все фотографии, прежде чем она нашла свой самый ранний снимок. На нем она стояла на подъездной дорожке перед домом и прижимала к груди зеленого плюшевого медвежонка. На снимке ей было года три, не больше. Судя по всему, снимок был сделан весной: на траве рядом с дорожкой все еще лежали сметенные с нее кучи подтаявшего снега, но сквозь ледяную корку уже проглядывали первые крокусы. Сама Рути тоже была одета не по-зимнему: шерстяное двубортное пальтишко расстегнуто, шапка сдвинута на затылок, и из-под нее торчат две тонкие смешные косички.

Медвежонка она помнила. Рути назвала его Шерстюнчиком и повсюду таскала с собой, не расставаясь с игрушкой буквально ни на минуту. Не помнила она только одного – куда он девался потом. Большинство ее старых игрушек перешли к Фаун, но не Шерстюнчик – его она не видела уже довольно давно.

Неожиданно Рути так сильно захотелось снова прижать зеленого медвежонка к груди, что она едва не расплакалась.

– Слушай, Базз, – проговорила она, украдкой вытерев кулаком глаза и откашлявшись, – скажи мне одну вещь. Как ты думаешь, чьих фотографий у твоих родителей больше: твоих или твоей сестры?

Вопрос ненадолго поставил Базза в тупик. Он немного подумал, потом сказал:

– Пожалуй, фотографий Софи больше… Даже точно больше – она ведь была первым ребенком. Отец с матерью снимали буквально все, что она делала – даже как Софи в первый раз сама покакала в горшок. К тому времени, когда появился я, подобные вещи интересовали их уже не так сильно. Разумеется, меня тоже фотографировали, но снимков Софи больше раза в три. А что?

Рути кивнула. Базз только что подтвердил ее догадку.