Людоеды

— Могу только прирезать… — напомнил Зуб про нож.

— Сначала из стены вытащи… — хихикнул Мих.

— А ты — топор… — ответил тот любезностью.

— Фигня, вот треногу-штатив! Эй, Паштет!

— Нет меня!

— Опять в консерве закупорился?

Напротив кое-что откупорил и… с придыханием повис немой вопрос. Все в комнате думали об одном и том же. Они услышали то, что им казалось наяву, а также хотелось с вожделением приложиться к горлышку и…

Последовали бульки. Паштет пустил слюни от удовольствия, а чуть ранее пузыри.

— Дай добить… — вырвалось разом из четырёх глоток.

А из даже пятой в коридоре:

— И мне!!!

Беккер кричал громче всех. На миг ему удалось заглушить Тушёнку, и не только, а ещё и четвёрку. Больше никто не обращал внимания на класуку, и то, кто её там пытался взять за задницу. А давно пора было, и наподдать ей, а то достала. И начала с утра пораньше — ни свет, ни заря.

— Так ей и надо! — едва не испортил идиллию Юга. Он же Юра Беккер.

— Да вы чё, мужики! Это ж вода, а не водка-А-А…

У Паши вырвали ёмкость из рук едва ли не с мясом, и… новый звон битого стекла оставил осадок у всей четвёрки. Кто-то принюхался, а кое-кто не обращая внимания на осколки, принялся вылизывать пол.

— Кому ещё добавки? — задал дальнейший тон Сак.

Похоже, что он решил не дожидаться, когда найдёт выход из барака, поэтому предпочёл сделать под себя или на тех, кто валялся рядом с ним вповалку.

— Только попробуй нагадить, и я навалю на тебя следующей ночью… — пообещал Зуб. А у него слова не расходились с делом. И всегда поступал как мужик: мужик сказал — мужик сделал.

— Тихо вы… — вдруг выдал Мих. — Т-ш-ш…

С буквой «С» явные проблемы. Хотя шепелявил не он один, да и то из-за того, что во рту пересохло так, как в самой жаркой пустыне на экваторе.

До него впервые долетели рёвы. И принадлежали не человеку.

— Слышите…

— Нет, он ещё и издевается! Ты заодно с класукой? — наехали на него соратники по несчастью.

— Сами! Неужели не слышите, как ревёт…

— Класука? Так она и есть! Как не назови, а и обозвать, не получиться! Этим всё и сказано! — стали зарождаться, а не только возникать… и мысли вслух, а не в одной черепной коробке у «собутыльников».

— Да я не про неё, а того, кто работает с ней дуплетом!

Словно насмехаясь над Михом, сокурсники заткнули уши, при этом стали злорадно скалиться. Зато он в отличие от них, резко протрезвел. Однако взгляд устремился мимо дверного проёма с какой-то тряпкой в качестве шкуры, и скользнул по стене в поисках соответствующего инструмента для выхода наружу из барака.

— Не то… — отрицательно качнул он головой при взгляде на нож. И топор ждало нечто подобное. А вот штатив-тренога…

За неё и ухватился.

— А ну навались!..

Закряхтел, силясь выдернуть.

— Да не на меня, а… А-а-а…

Михея придавило. Сначала сокурсниками, а затем штативом.

— Блин, «счастье» подвалило! А ну отвалили, нах… пока я вам сам…

Мог и вломить. Это знали все, как в случае с Зубом. Тем более что говорил чётко и трезво, а мыслил, что было немыслимо. И нынче казалось полной бессмыслицей. То, что касалось оказания помощи класуке. Возможно, собирался получить удовольствие от подглядывания за ней в отместку на крики воплями.

— Иди-иди… — продолжали улыбаться с нескрываемым ехидством сокурсники. — Вломи ей и… возвращайся рассказать о подвигах… Гера… какл!

— Ща кому-то и много раньше… — замахнулся Мих.

Удар последовал много раньше. И грохот тела у его ног.

— Беккер — сволочь! Вечно лезешь под руку!

Мих переступил через его тело на полу. И даже добивать не стал — ладонью по лицу. Так что «русскому» ещё повезло, что тот столкнулся с ним, а не Фашистом. Имелся и таковой в группе у них с какой-то там не то литовско-эстонской, не то эстонско-финской фамилией — и также ещё один чисто русский человек. А придурков навалом, точнее кагалом.

Наконец препятствие в виде двери из барака было устранено Михеем, и на глаза попалась Тушёнка. Сарафан она подрала или порвала, а возможно и та зверюга, что гонялась за ней и казалась неуклюжей, хотя представить, что кто-то окажется неуклюжее класуки — нонсенс. Но он случился в отдельно взятом случае и на отдельно взятом клочке суши.

— Твою нах… утор! Это что за ё-маё!? А твоё-наше! И ваще…

А надо было видеть…

Реагируя на голос откликнувшегося ученика, класука кинулась искать у него защиты, ну и заодно убежища, коим представлялся барак.

— Се-Се-Сер-Гей… Эй… Эй…

Благо не «гей» подхватило эхо. Но смысл происходящих событий от этого не менялся. Чудище надвигалось теперь уже на него вслед за ней.

Устоять на ногах против Тушёнки — лучше сразу под поезд локомотивом с грузовым составом. А тут ещё и оно — чудовище, скорее от производного слова — чудо.

С ним и столкнулся Мих после встречи с Тушёнкой.

— Сука, а не кла… сука! А-а-а…

— Ы-ы-ы…

* * *

— Вы это слышали, мужи-Ик-и?!.. — выдал Зуб, протрезвев при виде класуки.

— Шухер! Тушёнка-А-А… — зашёлся Мак, силясь свалить в свою комнату. Да где там. И смысл бежать. Требовалось стоять на своём — быть мужиком. Как говориться: сядем все разом!

— Зараза…

— А-а-а-ага-А-А… — было видно: не отошла она от прогулки предутренний час.

— Вот… — первым из всех сообразил Паштет, что надо делать. Сия отличительная черта осталась у него с армии. Он сунул ей кое-что, предлагая отпить — и не воды.

— Водка-А-А… — вытаращила на него глаза класука.

Последовала молниеносная смена посуды — спиртосодержащей жидкости на воду. И всё встало на свои места. Нет, орать Тушёнка не перестала, но теперь это делала не от отчаяния, а наоборот качая права.

— А закусить, — напомнил Зуб.

Сак подсуетился. И скудные запасы студентов пошли на ура. Тушёнка зачавкала, как…

Тише не стало. Из коридора на выходе из барака донеслись крики и рыки.

— Мих!? — спохватились сокурсники.