Люк и Фек. Мир и Война

CCXXXV

Быстро стало вечереть. Снег посыпал густо И уже не разглядеть, Где кусты, где пусто. Старый конь настороже Поводил ушами. Люк с тревогой на душе Жадными глазами Всматривалась в белый снег. Показалось: кто-то Промелькнул среди прорех Снежных или что-то. То ли вой, а может плач? Звук возник неясный. Конь помчался тут же вскачь, Чувствуя опасность.

CCXXXVI

Кучер спички протянул, Сообщил с тревогой: «Не туда конь повернул, Съехали с дороги. Девки, слушайте меня, Жгите ветошь, елки, Испугаются огня И отстанут волки. Все для факелов на дне, Разгребите сено, Едем мы по целине Голой как колено».

CCXXXVII

Жгли и жгли, и вот затих Вой звериной стаи, Голод не был еще лих, Только речки стали. Скоро месяц из-за туч Высветил дорогу. До нее путь стал трясуч, Вышли понемногу. Замелькали огоньки. Город так огромен. В небе сполохи видны От горящих домен.

На Сталинградском фронте

CCXXXVIII

Фронт работал. «На Берлин!» Лозунг появился. Немцев сжать в кулак один Наш Генштаб стремился В Сталинграде. Контрудар Получился мощный, Для врага — не званный бал, Не блины у тещи. Армиям фашистским злым Подконтрольным немцам Итальянцев и румын Тоже дали перца. Побросали в страхе те Пушки, танки, ружья И сдавались в суете Позабыв о службе.

CCXXXIX

Плотно обхватив врага С севера и юга, Красной армии войска В стынь, пургу и вьюгу Начали сжимать кольцо, Немцам не давая Выйти из тисков, свинцом Свору поливая. А Катюши били так, Что дрожало небо. Неминуемо ждал крах В битве той свирепой Группировки «Дон» и «Гот» Маршала Манштейна. Вбили кляп в их наглый рот Враз первостатейно.

CCXL

Навалились на земле Танками с пехотой, Помогали в плотной мгле Наши самолеты. Воинов советских там Полегло немало. Столько смерти, столько драм Родина познала. Но дрались и: «На Берлин! Только так и точка!» — Знал наш каждый гражданин. Дело лишь в отсрочке.

CCXLI

Сталин, Ставка и Генштаб Тоже на подъеме. СССР уже не слаб, В действии, не в коме. Видит это мир теперь, Сталинград, как символ Компенсации потерь И военной силы. Черчиль с Рузвельтом-друзья, Морем шлют конвои. Самолетов же нельзя Выслать больше, сбои Будут в Африке тогда В мелких битвах с немцем, Страх еще: в их городах Враг создаст Освенцим.

CCXLII

Фронт в Европе — лишь проект. Ждут, что станет дальше. Даст ли Сталинград эффект, Нет ли в русских фальши. Только через полтора Года для нас трудных Подойдет к концу игра Разговоров нудных. Но спасибо и на том, Что нам доставляли Трудным Северным путем Танки и детали, Ружья, нефть и керосин, Шоколад, тушенку И авто, и к ним бензин, И муку, и пшенку.

CCXLIII

«Мало», лучше «ничего», Все-таки поддержка, У хозяйства своего Жуткие издержки. Наши пашни и луга В минах и воронках, Но спасали и тогда Козы да буренки. Армии не угрожал Страшный, дикий голод. И солдат наш выживал В дождь, пургу, и холод.

Сорок третий

CCXLIV

Сорок третий Новый год Мчался с вестовыми В каждый полк и каждый взвод, Занятый в прорыве, С вестью: самых храбрых ждут Ордена, медали, Руководству пусть дадут Списки для регалий. Фек, как взводный командир, Выполнил команду, В рапорт двух солдат включил, Одного сержанта.

CCXLV

Замполит спросил его Почему нет в списке И Федота самого, Может быть описка? «Нет ошибки. Храбрецов Целый взвод, но выбрал, Обмороженных юнцов И того, кто выбыл Из живых, исполнив долг Каждого солдата. Ими пусть гордится полк И дадут награду. А стране сейчас нужна Полная победа. Здесь награда не важна — Это мое кредо.» «Ну, а ты не прост, Федот» — Замполит как в шутку, Пальцы вытянув вперед, Сщелкнул самокрутку.

CCXLVI

В тыловых госпиталях, Как и в каждом доме, Когда Новый год в дверях, Словно при погроме Перевернуты вверх дном И столы, и стулья. Няньки с тряпками кругом Будто пчелки в ульях. Борька начал уж вставать, Правда с костылями. Застилал свою кровать И ходил кругами. Друг Иван принес ему Старую гитару, Не подвластна ничему Страсть отдаться дару. Потихонечку бренча, Подбирал аккорды С разрешения врача И собою гордый.

CCXLVII

Заводчане принесли Раненым подарки: Валенки и костыли, Варежки и шарфы. В коридоре у окна Ёлку нарядили. В мертвый час тут не до сна, Все смотреть ходили. Мальчиков явился рой, Девочек-пружинок С новогодней мишурой В платьях для снежинок. В валенках они балет Лихо представляли, А мальчишки малых лет Барыню плясали.

CCXLVIII

Вышел белый Дед-Мороз, Красный пояс жаркий, Он с трудом мешок свой нес, В нем для всех подарки. И Снегурочку привел Милую девицу. Коридор добром расцвел, Просветлели лица. Раненые, кто хотел Тоже выступали, Боря под гитару спел, «Браво, Бис» кричали.

Борин военный романс

CCXLIX

Ты часто снишься мне в сиянье ярких звезд, В косых дождях, свирепых вихрях снежных. Между погубленных войной берез Вдруг промелькнет твой взгляд и голос нежный. А я, внимая ласковым словам, молю Кого-то, чтобы пушки замолчали, Кричу без слов: «Люблю тебя, люблю!» Но к небу поднимаются свечами Столбы земли от громких взрывов бомб. Я просыпаясь снова вижу небо, Но нет тебя. Внутри холодных катакомб Мой сон рассеялся, как будто бы и не был. Зову я сновиденье вновь и вновь, Страдая от тоски душой и телом. Мне в жизни так нужна твоя любовь, Что ничего я не могу с собой поделать. Ты часто снишься мне в сиянье ярких звезд, В косых дождях, свирепых вихрях снежных.