Люси Салливан выходит замуж

— Ого, ты стал еще длиннее, — провозгласил папа. — А я-то думал, что это уже невозможно.

Дэниел быстро уселся обратно.

— Люси, девочка моя, — сказал папа, снова обратив свое внимание на меня. — А я и не знал, что ты собираешься навестить нас сегодня. Почему ты не сказала мне, что она приедет? — потребовал он ответа у моей матери.

— Я говорила тебе.

— Не говорила.

— Говорила.

— А я говорю, что не говорила!

— Гово… ох, да что толку спорить с тобой!

— Люси, — сказал папа, — я отлучусь ненадолго, приведу себя в порядок. Ты и моргнуть не успеешь, как я уже вернусь.

Шаркая ногами, он вышел из кухни. Я проводила его любящим взором.

— Он держится молодцом! — заметила я.

— Да? — холодно переспросила мама.

Последовала неловкая пауза.

— Еще чаю? — предложила мама Дэниелу, следуя замечательной ирландской традиции заполнять паузы в разговоре усиленным потчеванием.

— Спасибо.

— Еще печенья?

— Нет, спасибо.

— Кусочек торта?

— Пожалуй, я воздержусь. Нужно ведь оставить место для ужина.

— Да ну, что ты! Ты ведь молодой парень, тебе надо хорошо питаться.

— Нет, честное слово, не хочется.

— Ты точно не хочешь?

— Мам, оставь его в покое! — засмеялась я, вспомнив, что говорил Гас об ирландских мамашах. — Так что ты приготовила на ужин?

— Рыбные палочки с фасолью и жареной картошкой.

— Э-э… здорово.

Верно: давным-давно, еще до того, как я переехала в Лондон и познакомилась с растворимыми макаронами по-индийски и чипсами с ароматом пекинской утки, это было моим любимым блюдом.

— Отлично, — Дэниел в предвкушении потер руки. — Обожаю рыбные палочки с фасолью и жареной картошкой. — Прозвучало это вполне искренне.

— Что бы тебе ни предложили, ты все равно бы так сказал, да, Дэниел? — спросила я. — Даже если бы мама сказала: «О, я подумала, что можно подать твои яички под белым винным соусом», ты бы ответил: «М-м, объедение, миссис Салливан!» Так ведь?

Я не смогла удержаться от смеха, увидев, как исказилось лицо Дэниела.

— Люси, прошу тебя, не шути так, — выговорил он.

— Извини, я забыла, что говорю о твоем самом ценном имуществе. Кем бы был Дэниел Уотсон без своих гениталий? Да практически никем!

— Дело не во мне. Любой мужчина расстроился бы, услышав такое, не только я.

К моей матери наконец вернулся дар речи.

— Люси! Кармел! Салливан! — выпалила она, и это спасло ее от апоплексического удара. — О чем ты, ради всего святого?

— Ни о чем, — торопливо вмешался Дэниел. — Совсем ни о чем, правда.

— Ни о чем, Дэниел? А Карен утверждает обратное! — Я заговорщицки подмигнула ему. Он же принялся засыпать мою мать вопросами, стараясь отвлечь ее от моей выходки: «Как ваши дела?», «Как с работой?», «Интересно ли работать в химчистке?»

Мама разрывалась между мной и Дэниелом. С одной стороны, внимание Дэниела ей страшно льстило, а с другой — она подозревала, что я совершила что-то непростительное и при этом осталась безнаказанной.

Победило тщеславие. И она принялась делиться с Дэниелом историями об избалованных богатеях, которых она обслуживает в химчистке, которые хотят, чтобы все было готово в мгновение ока, которые никогда не говорят простого «спасибо», которые паркуют свои машины («эти свои крутые „БМХ“ или „БЛТ“, как их там называют…») прямо на проезжей части, которые все критикуют.

— Вот буквально вчера заявился один такой — ну, совсем еще щенок — и швырнул — да, швырнул! — мне в лицо рубашку, да еще и обругал меня. Прежде всего, Дэниел, совсем ведь не обязательно было ругаться, и я ему так и сказала, а потом рассмотрела рубашку, и оказалось, что на ней не было ни единого пятнышка…

Дэниел обладал терпением святого. Я была так рада, что он поехал со мной. Одна я бы не выдержала тут и получаса.

— И я говорю ему: «Рубашка белая как снег», а он говорит: «Вот именно, а когда я принес ее вам, она была голубой»…

И так далее, и тому подобное. А Дэниел все кивал и сочувственно улыбался. Замечательно! Мне оставалось лишь изредка мычать что-нибудь нечленораздельное.

Наконец наступил финал.

— …И он говорит: «С вами свяжется мой адвокат», а я говорю: «Ваш адвокат еще пожалеет, что свяжется со мной!» Ну а как ты, Дэниел? — неожиданно сменила тему мама.

— Спасибо, миссис Салливан, все нормально.

— И не просто нормально, а очень хорошо, да, Дэниел? Расскажи маме о своей новой подружке.

Я была в восторге. Я знала, что ее эта новость расстроит. Она-то все еще надеялась, что я умудрюсь заставить Дэниела влюбиться в меня.

— Люси, перестань, — смущенно шепнул Дэниел.

— Да брось, Дэниел, не стесняйся. — Я понимала, что веду себя некрасиво, но уж слишком велик был соблазн.

— Это кто-нибудь из тех, кого я знаю? — спросила мама с надеждой в голосе.

— Да, — с удовольствием подтвердила я.

— Неужели? — Она пыталась — безуспешно — скрыть разгоревшееся любопытство.

— Ага, это моя соседка Карен.

— Карен?

— Да, Карен.

— Та шотландка?

— Именно. И они друг от друга без ума. Здорово, правда?

Мама не ответила, и мне пришлось повторить:

— Замечательная новость, да?

— Ну, мне она всегда казалась несколько бесцеремонной… — начала было мама, но тут же ладонью зажала себе рот в притворном ужасе. — Ой, Дэниел, сама не понимаю, как только у меня такое вырвалось! Мне так стыдно. Сердце Иисуса, до чего же некрасиво получилось! Прошу тебя, Дэниел, забудь то, что я сейчас сказала. И вообще я последний раз видела ее очень давно. Я уверена, что теперь она ведет себя менее вульгарно.

— Будем считать, что я ничего не слышал, — с легкой улыбкой сказал Дэниел. До чего же он великодушен! Ему следовало тут же пристукнуть старую интриганку, и любой суд оправдал бы его.

— При всех своих недостатках Люси по крайней мере никогда не отличалась вульгарностью, — говорила мать, якобы просто размышляя вслух. — Она никогда не позволяет себе расхаживать на людях с голой грудью.

— Это оттого, что у меня нет груди. А иначе я бы выставляла ее напоказ при всяком удобном случае, черт возьми…