Льются слова, утекая в песок...
Шрифт:
– Прошу, милая, проходи скорее, - послышался старый, неприятный и до жути скрипучий мужской голос; он принадлежал высокому, седовласому старику с морщинистым и очень маленьким лицом. Мужчина сильно горбился и опирался на какую-то трость, дорогую, украшенную камнями, но от этого не менее уродливую. Да и вообще, складывалось такое впечатление, что его не могло исправить совершенно ничего – никакая одежда, пусть даже самая дорогая, и уж точно не эта гадкая трость.
– Я не понимаю, зачем вы меня сюда привели, - девушка, совсем ещё молодая, лет восемнадцати-девятнадцати на вид, наверное, годилась мужчине едва ли не в правнучки, вот только совершенно не была на него похожа. Она была
Увы, все женщины сейчас стремились к тому, чтобы немного пополнеть. Странная мода на молодых, красивых, белокожих, но при этом далеко не худеньких женщин художника раздражали. Некоторые его коллеги с восторженным видом рассказывали о том, что полнота – это признак богатства, а рисовать таких женщин сущее удовольствие. Они всегда занимали много места на картине, но почему-то это вызывало восторг – парень же считал, что наличие лишнего жира не может быть причиной для гордости ни для мужчины, ни для женщины.
Глеба это раздражало. Собственно говоря, на заказ он людей никогда не рисовал - наверное, именно по причине наличия таких уж неприятных типажей, - разве что только лица, но очень редко. В основном у него заказывали пейзажи или натюрморты, и это тоже стоило немалых денег. Некоторые клиенты говорили, что трудно отыскать художника, у которого роза походит на розу, а не на какой-то красно-зелёный кружок с пятном внизу, которое кто-то именует горшком для цветов – Бейбарсов терпеть не мог подобную манеру, поэтому у него получалось всё порой даже слишком реалистичным. Некоторые картины, впрочем, казались странными для общества – из-под кисти выходили мрачные леса, полуразрушенные замки, среди которых витали миллионы призраков и порой можно было увидеть что-то слишком страшное, сгорающие на кострищах ведьмы, выкрикивающие проклятья и сыплющие заклинаниями по священникам, которые почему-то не могли этому противостоять…
Бейбарсову нравилось писать портреты – вот только он всё равно не мог пойти на поводу у традиций, поэтому в основном, выполняя заказы богатых дам и создавая что-то привычное, с берёзой или дубом посередине, ну, или со столом с фруктами, порой просил их служанок, стройных, симпатичных, но бедных девушек задержаться немного и всё-таки позволить нарисовать их. Обычно они соглашались – собственно говоря, каждой было приятно после любоваться на собственный великолепный портрет, подобного которому нет у хозяйки.
Но эта девушка явно была знатной – но всё такой же хрупкой и стройной, как и все те дочери бедняков, которые часто встречались на его пути, а кожа её совершенно не походила на бледную, практически просвечивающуюся – богачек; чуть смугловатая, какого-то необычного, не аристократического, но и не сельского оттенка, она прекрасно сочеталась с пышными рыжими кудрями, сейчас собранными в французские косы, столь модные сейчас; на лице её не было ни одной веснушки, что сильно удивило Бейбарсова – всё-таки, она была слишком красивой, как показалось ему сейчас. Аристократические манеры, которые чувствовались в каждом движении, свидетельствовали о том, что она была дворянкой, и что-то в этом образе выбивалось из всеобщего понимания.
– Почему ты до сих пор обращаешься ко мне на “вы”, Танечка? – удивился старик. Он ещё больше нахмурился, и теперь и без того уродливое лицо превратилось в нечто до того отвратительное, что Бейбарсову отчаянно захотелось как минимум отвернуться. – Ведь ты уже месяц как
моя жена!Художник скривился. Жена. Ему жутко захотелось выйти из тени и выгнать гостей из своего дома – как только такая великолепная, идеальная девушка может терпеть прикосновения столь старого, отвратительного человека?
– Господин Клопп, я ваша жена только на бумагах, - отрицательно покачала головой рыжеволосая, отворачиваясь от него. – Посему я буду обращаться к Вам так, как считаю нужным.
– Здравствуйте, - Бейбарсов наконец-то покинул свой угол, прерывая не слишком интересующую его беседу. – Я могу чем-то вам помочь?
– Да, - кивнул тут же старик. Глеб усмехнулся – голос его вблизи казался ещё более отвратительным, но никакой нормальный человек не скажет об этом клиенту, если, конечно, не желает как можно скорее избавиться от него. Бейбарсову же было интересно знать, что именно хочет заказать подобная пара, поэтому он с интересом следил за ними, ожидая услышать ответ. – Я хочу заказать портрет своей жены.
Он приобнял девушку за талию, но Таня, скривившись, тут же отступила на шаг; вероятно, у старика было очень плохое зрение, потому что он этого не заметил и даже ни капельки не разозлился, но Глеб буквально чувствовал повисшее в комнате отвращение – наверное, её муж действительно ни разу даже не прикасался к своей жене, судя по тому, как она реагирует даже на невинные объятия и положенную на талию руку.
– И какие у вас есть пожелания? – Бейбарсов хотел было сказать, что он не рисует портреты, но, вновь отметив про себя, насколько хороша Татьяна, передумал отказывать.
– Я хочу, - на губах Клоппа появилась какая-то неприятная улыбка, - чтобы моя жена… - он призадумался, - была на портрете обнажённой.
Бейбарсов едва не поперхнулся. Он видел, как покраснела девушка, покосившись на своего мужа – да и сам почувствовал себя достаточно неловко в подобной ситуации. Нет, конечно, всё можно понять, но подобные заказы были мягко говоря странными – и слышать это от человека далеко не молодого было удивительно.
Татьяна, скользнув взглядом по художнику, покраснела ещё сильнее и тихо, наверное, надеясь на то, что никто, кроме мужа, её не услышит, промолвила:
– Вы с ума сошли? Это же мужчина! Чужой, между прочим, мужчина!
– Ну и что? – тут же удивился старик. – Разве ты не понимаешь, что не в этом дело? Люди искусства редко обращают внимание на что-то подобное, - он говорил настолько уверенно, словно и сам был человеком искусства, что, естественно, не было правдой. – К тому же, я имею право увидеть тебя без одежды хотя бы на картине! – он внимательно посмотрел на Татьяну. – Или ты желаешь вновь вернуться в старое поместье своего отца и быть Гроттер не только по фамилии, а и вновь по званию? – в голосе у старика почувствовались стальные нотки – его жена пыталась показать, что она совсем уж против, но почему-то тот был неумолим. – Ты и так не выполняешь семейных обязанностей, поэтому сделаешь то, что я хочу!
Гроттер – кажется, такова была фамилия у девушки, - сильно побледнела – кровь отхлынула от её лица, и сейчас она походила на какого-то едва ли не призрака, который из последних сил держится в этом мире. Она смотрела на своего мужа с предельной ненавистью, словно собираясь проклясть его и просто здесь сообщить, что ничего делать не будет, но после всё же сдержалась и, посмотрев на Бейбарсова, вздохнула, соглашаясь.
Старик подался вперёд и что-то быстро-быстро зашептал на ухо девушке, явно убеждая её сделать ещё что-нибудь или приводя дополнительные доводы. Она лишь мрачно кивала, словно не замечая, что художник так и не ушёл никогда, и порой вздыхала, бросая на Глеба грустные взгляды.