«М» - значит молчание

— Виолетта говорила мне то же самое, но я считал, что она сочиняет. Если бы у нее были такие деньги, к чему ей было бы выпрашивать у меня две тысячи?

— Предположим, ей нужно было собрать большую сумму для того, чтобы уехать.

— Вполне возможно.

— Могла ли она поддерживать связь с вашей матерью? Я все время думаю, что если ей удалось устроить новую жизнь, она все же хотела бы иметь какую-то связь с прошлым.

— Только не со мной. Виолетта не имела никаких привязанностей, по крайней мере мне о них неизвестно. Она не могла бы общаться с матерью без моего ведома: я договорился на почте, чтобы вся ее корреспонденция проходила через меня. Одно время мошенники посылали на ее адрес письма с предложением «доходных» финансовых схем или сообщали ей о том, что она выиграла в лотерею и должна прислать денежный взнос на оформление выигрыша. Она была настолько доверчива, что отдала бы всю мебель, если бы кто-нибудь попросил.

— А охрана в доме для престарелых была надежная?

— Вы думаете, что Виолетта могла бы туда проникнуть? Забудьте об этом. Мать была ей нужна только для того, чтобы обирать ее. Конечно, теперь это не имеет значения, потому что мама умерла, но если моей сестре удалось начать новую жизнь, она бы не стала рисковать ею ради женщины, на которую ей было наплевать с высокой башни.

— У вас есть какое-нибудь предположение насчет того, куда она могла уехать?

— Туда, куда привела бы ее дорога. Она действовала импульсивно, а не по заранее обдуманному плану.

— И все же как вы думаете, она жива? И если да, то где она?

— Я никогда этого не говорил. Если бы она была жива, она бы вернулась, чтобы клянчить деньги, одалживать или воровать все, что могла. Она бы и месяца не могла прожить, не попрошайничая. — Он снял ногу с письменного стола и наклонился ко мне. — Хотите знать мое мнение?

— Конечно.

— Вы хотите сделать Дейзи счастливой? Прекрасно. Заработать немного баксов для себя? Это меня не касается. Но не превращайте поиск Виолетты в свою священную миссию. Если вы найдете ее, то только навлечете неприятности.

— На кого?

— На всех, включая Дейзи.

— Что вы знаете такого, чего не знаю я?

— Ничего. Но я знаю Виолетту. Это мой вам совет.

11

Компания «Чет Креймер Шевроле» была расположена на главной улице в Кромвелле. Три акра площади занимали блестящие автомобили, пятнадцать просторных сервисных площадок и двухэтажный выставочный автосалон с зеркальными окнами от пола до потолка. На нижнем этаже были расположены шесть маленьких кабинетов с застекленными дверями, каждый из которых был оснащен письменным столом, компьютером, рядом шкафов для папок, двумя стульями для посетителей и многочисленными семейными фотографиями и наградами. В офисе в одном углу сидел полный продавец, занятый непростым разговором с супружеской парой — по их мимике и жестикуляции было понятно, что они не готовы совершить сделку за ту цену, на которую он надеялся.

Я не увидела администратора, но заметила стрелку, указывающую путь в отдел запасных частей. Я прошла по коридору мимо комнат для отдыха с удобными креслами, в одной из которых сидели двое посетителей и читали журналы. На тарелках лежали бублики, а автомат бесплатно отпускал чай, горячий шоколад, кофе, капуччино и минеральную воду. Я нашла секретаршу и сказала ей, что у меня назначена встреча с мистером Креймером. Она записала мою фамилию и позвонила ему, доложив, что я пришла.

В ожидании Креймера я прошла в автосалон и прогуливалась от кабриолета «корвет» к фургону «каприз». Больше всего мне понравился кабриолет «айрок зет камаро» — ярко-красный с желто-коричневой «начинкой». Опущенный верх, мягкие кожаные сиденья. Попробуйте-ка выслеживать кого-нибудь в такой шикарной машине! Я обернулась и увидела мистера Креймера, который стоял, засунув руки в карманы, тоже восхищаясь машиной. На вид ему было немного за восемьдесят. Судя по всему, в молодости он был красив, и я живо представила, каким он был много лет назад. Сейчас, словно сдувшийся шарик, он выглядел отнюдь не внушительно и больше напоминал подростка.

— Какая у вас машина? — спросил он.

— «Фольксваген» 1974 года выпуска.

— Мне кажется, вы точно знаете, чего хотите.

— Надеюсь, что это так, — сказала я.

— Вы здесь по поводу миссис Салливан?

— Да.

— Давайте пройдем в мой офис. Если люди увидят, что я здесь, у меня не будет ни минуты покоя.

Я последовала за ним через автосалон вверх по лестнице. Когда мы дошли до его офиса, он открыл дверь и отступил в сторону, пропуская меня внутрь. Комната была обставлена просто — деревянный стол на прямых ножках, кушетка, три кресла и белые стены, на них множество черно-белых фотографий хозяина с различными местными знаменитостями. Кромвеллская торговая палата наградила его грамотой за отличную работу. Мебель, возможно, осталась еще с тех пор, когда он начинал свой бизнес.

— Вы окончили колледж? — спросил он, после того как обошел стол и сел в кресло.

Я села напротив него, опустив сумку на пол.

— Нет. Я окончила только два семестра колледжа, но это не важно.

— Во всяком случае, больше, чем я. Мой отец зарабатывал на жизнь рытьем котлованов и не скопил ни цента. Когда я учился в выпускном классе, он погиб в автокатастрофе. Тогда целую неделю лил дождь, шоссе было скользким, как стекло, и он сорвался с моста. Я был старшим из четырех братьев, и мне пришлось начать работать. Одной из заповедей, которые внушал мне отец, было никогда не заниматься физическим трудом. Он ненавидел свою работу и говорил мне: «Сынок, если хочешь заработать деньги, найди себе такое занятие, чтобы тебе надо было принимать душ перед работой, а не после нее». Он считал, что всегда можно нанять кого-нибудь для физического труда, и я до сегодняшнего дня следую его совету.

— Почему вы стали заниматься продажей машин?

— По необходимости. В конце концов все наладилось, но вначале ничто не предвещало успеха. Единственным человеком, который взял меня на работу, был Джордж Бликенстаф, владелец местной компании «Форд». Он был старым другом нашей семьи и, я думаю, пожалел меня. Я начал продавать автомобили, когда мне исполнилось девятнадцать. На дворе стоял 1925 год. Не могу сказать, что я был в восторге от этой работы, но по крайней мере мне не приходилось работать руками. У меня открылся талант к коммерции. Спустя четыре года биржа лопнула.

— Это, должно быть, подорвало бизнес.

— В каких-то областях да, но наш не особенно. Мы всегда были мелкими сошками и не получали таких прибылей, как большие компании. К тому времени как наступила Депрессия, у меня дела шли достаточно хорошо, во всяком случае, по сравнению со многими другими. Я уже стал старшим продавцом у Бликенстафа. Я словно родился для того, чтобы этим заниматься. Конечно, я гордился собой и считал, что заслуживаю собственной компании.

— Тогда вы и купили эту компанию?

— На это ушли годы. Проблема была в том, что каждый раз, когда у меня в банке скапливались деньги, происходило что-то такое, что сдувало мои паруса. Я оплатил обучение братьев в колледже и почти рассчитался за домик моей матери, но тут она заболела. Одного счета за лечение в больнице было достаточно, чтобы лишить меня большей части моего состояния. Потом расходы на похороны и памятник, и я стал банкротом. Я женился в тридцать два года, и женитьба снова выбила меня из колеи, потому что семья тоже требовала вложений.

— Но вы проявили стойкость.

— О да, даже больше того. К 1939 году я понял, что происходит. В ту минуту, когда Германия захватила Польшу, я уговорил старика Бликенстафа запастись шинами, запчастями и газолином. Он поначалу и слушать об этом не хотел, но я знал, что это был шанс, который нам нельзя упустить. Я не сомневался в том, что Соединенные Штаты не останутся в стороне от войны. Любому дураку это было понятно — кроме него, конечно. Я знал, что придет время, когда дефицит станет неизбежным, и это может только ударить по нам. Он спорил со мной, но я был уверен в своей правоте и не сдавался. Моя интуиция меня не подвела. Когда началась война, в округе не оказалось другого дилера, который был бы столь предусмотрительным. К нам отовсюду приезжали люди и умоляли продать им газолин и шины, и их просьбы звучали для меня как музыка. Я говорил, что буду счастлив помочь им за соответствующую плату. Наше дело было обеспечивать клиента товаром и сервисом, и если Чет Креймер своим трудом смог заработать несколько тысяч баксов, что здесь плохого? Но Бликенстаф был другого мнения. У него на войне погиб сын, и он считал достойным порицания (именно так он и выразился: «достойным порицания»!) извлекать прибыль в то время, когда все эти парни жертвовали своими жизнями. По правде говоря, он устал, и ему пора было отойти в сторону.